Ната́лия Семёновна Ре́зникова (в первом замужестве — Тарбю, во втором — Дерюжинская; 1911, Иркутск — 1994, Нью-Йорк) — русская поэтесса и писательница первой волны эмиграции. Отец — адвокат Семён Яковлевич Резников, в 1921 году вывез семью в Харбин. Участвовала в литературных кружках, печаталась в коллективных сборниках «Лестница в облака» (1929), «Семеро» (1930), «Багульник» (1931), «Излучины» (1935). В журнале «Рубеж» регулярно появлялись её стихи, рассказы, переводы, рецензии. В 1930-е годы вышли романы «Измена» и «Побеждённая», книга рассказов «Раба Афродиты». Первая книга стихов «Песни земли» была издана в 1938 году.
После оккупации Маньчжурии японцами переехала в Шанхай, где вышла её вторая книга стихов «Ты» (1942). Здесь она работала в газете «Шанхайская Заря» и опубликовала книгу «Пушкин и Собаньская». В 1951 году переехала в Нью-Йорк, умерла в приюте для слепых.
Ведь вы играли Брамса,
Руки были бледнее льда,
И в причудливом танце…
Клавиши сказали мне – да.
Всё нарастали звуки,
Манили нас в никуда,
Рассказывали о муке…
И о взлётах на небеса.
Ноты будили краски.
Алые краски моей души.
Чудились ваши ласки…
Нежность душистой руки…
Чёрным оскалом крышка
Мелькнула. Умолк рояль.
Любит, — иль просто — вспышка?
Глаза блеснули, как сталь…[1]
— «У рояля», 1929
Я сегодняшний день крестом
Отметила, не тоскуя…
Ах, дело совсем не в том:
Просто, – тебя не люблю я!..
И цветок на длинном стебле,
Признанья твои храня,
Позабытый тобой на столе,
Не волнует больше меня.[2]
— «Осенняя прохлада», 1929
За окном снеговая мистерия — Снег на землю упал и не тает.
Это ангелы свои перья
Уронили на нас, улетая.[3]
— «Довольно клятв, не надо слов любви...», 1936
Не высказать, не выразить тоски, Что неустанно точит мою душу… Чуть шелестят густые тростники, И сердце бьется тише, тише, глуше… <...>
Пусть гибель ждет людей — тебя, меня…
Я одного лишь попрошу у Бога,
Чтоб в вихре разрушенья и огня
Была у нас с тобой одна дорога.
— «Не высказать, не выразить тоски...», 1936
Не надо сожалеть, что завтра нет.
Не надо сожалеть, что все случайно.
Как сумерки, как голубой рассвет,
Прекрасно то, что охраняем втайне.
— «Случайный взгляд, короткий разговор...», 1937
Вся жизнь — мучительный и страшный сон.
Проснемся, чтоб увидеть неземное,
Услышать музыки небесный звон,
Увидеть утром небо золотое.
— «Вся жизнь — мучительный и страшный сон...», 1937
Довольно клятв, не надо слов любви, Давно утрачено благоуханье Произносимых прежде при свиданьи Нелепых слов о пламени в крови.
Умей смирять желания свои,
Прячь и храни и радость, и страданье,
Настойчив будь в минуту испытанья,
Но только плащ иллюзий не сорви.[3]
— «Довольно клятв, не надо слов любви...», 1937
Ржавчиной разъедена листва, Рыже-красная легла трава.
Пожелтевший плющ, как кружева,
Обнял домик у сырого рва. В этом домике всегда темно — Зелень занавесила окно…
У крыльца костры из георгин —
Ярко-красные, один в один…
— «Ржавчиной разъедена листва…», 1937
Я разучилась ревновать,
Я больше не живу мечтами,
Я бросила стихи читать
И ждать чего-то вечерами…[3]
— «Я разучилась ревновать…», 1937
Пожелтела в саду трава,
Вечера над рекой тихи…
Пересказаны все слова.
Перечитаны все стихи…
— «Пожелтела в саду трава…», 1937
Есть в музыке далекой в синий час
Неповторимая, волнующая прелесть,
И в переливах музыкальных фраз
Вся сладость звонкого и теплого апреля. Есть сладость в боли и в разлуке, друг, Когда ты знаешь, что любовь сильнее И всех сомнений, и врагов вокруг, Сильнее даже нас самих — нежнее…
И в этом мире страшном счастье есть,
Бояться лишь страдания не надо.
И помнить, что у каждого свой крест,
Своя дорога вглубь земного сада…
— «Есть в музыке далёкой в синий час…», 1937
Занесенная метелями,
Снится мне страна моя…
Небо над седыми елями
Сеет снег, тоску тая. О, как больно мне, потерянной, Как до слез чего-то жаль!.. Там, в стране далекой северной Ослепительная даль. <...>
О, страна моя тревожная,
Необъятность вся и ширь,
Как надежда невозможная
Манишь ты меня, Сибирь.[3]
— «Занесённая метелями…», 1937
Я скучаю в счастливые тихие дни,
(Их у нас не бывает с тобой).
Ты зажег в моем сердце тревоги огни
И с тех пор стал моею судьбой.
— «Я скучаю в счастливые тихие дни...», 1938
Но Россия, как сон, — недоступна она,
Не построить нам беленький дом.
И я плачу тихонько ночами одна
О тебе и о нем… обо всем.
— «Я скучаю в счастливые тихие дни...», 1938
Черёмуха цветет, и вдруг я забываю, Что не в Сибири я, что дом далёко мой, Что в куклы я давно, давно уж не играю, Что стала взрослой, строгой, непростой…
Черемуха цветет, и так же, как бывало,
Лицо я прячу в белые цветы,
Их жадно рву, но мне все мало, мало…
…А вечер близится, и близок ты…
— «Цветет черемуха, и от нее прохлада…», 1938
Мне тогда было девять лет,
Я носила длинные косы,
Ярко-красный набок берет.
Целый день задавала вопросы: Почему у мамы глаза Зеленеют, когда смеются? Почему только летом гроза? Почему ивы плачут и гнутся? <...>
А пока — была влюблена
В черноглазого мальчика — Борю…
Как была хороша весна
И как остро первое горе! Он со мною бывал жесток, Изводил и дразнил часами, Но порой приносил цветок И дарил — словно рыцарь даме.
За цветок, за небрежный взор
Полюбила его невольно
И всегда люблю с этих пор
Только тех, кто делает больно.[3]
— «Мне тогда было девять лет…», 1938
Я скоро задохнусь от муки:
Ждать больше нету сил.
Ты сокращаешь дни разлуки,
Опять ты победил!
— «Я скоро задохнусь от муки…», 1940
Он не заметит ничего,
Тебя обнимет он небрежно…
И вдруг поймешь, что не его
Ты любишь трепетно и нежно. Свою любовь ты любишь в нем И тщетную мечту о счастье. Иным палимая огнем, Ты не найдешь покоя в страсти.
Не для того ты рождена,
Чтоб быть счастливой и беспечной,
За тёмную любовь должна
Платить всю жизнь тоской и песней.[3]
По углам и по карнизам
Ночь давно листает сонник,
И давно в покоях этих воцарилась тишина.
Темнокудрая маркиза
Оперлась о подоконник
И глядит на зимний тополь из замерзшего окна.
Грустно кукольной маркизе
В этом мире сонно-синем,
Холодок бежит на пальцы от оконной бирюзы. <...>
Ты же ― пленница, маркиза,
Ты ― фарфоровая крошка
В этом мире, в этом доме, где ночами ― тишина,
Где в углах и по карнизам
Темно-синий сумрак брошен,
Где печалит сердце тополь сиротливый у окна…[4]
— Василий Обухов, «Кукольная маркиза» (Н.Резниковой), 1933
За обедом ― толки о погоде, О знакомых споры, пересуды… А однажды… Как любовь приходит? Кто словами перескажет чудо?
Полюбила. Поняла, есть кто-то,
За кого и жизнь отдать ― так мало!..
С этих пор не раскрывала ноты. Кукол перед сном не целовала.[5]
Статья в Википедии
Медиафайлы на Викискладе