Павел I (пьеса)

«Павел I» — историческая пьеса («драма для чтения») Дмитрия Мережковского, написанная им в Париже в 1908 году и в конце года опубликованная отдельной книгой в издательстве М. В. Пирожкова. Сразу же после выхода книга была запрещена и конфискована как проявление «дерзостного неуважения к Высшей Власти…». Произведение повествует о заговоре и убийстве российского императора Павла I.

Цитаты

Пален: Подлец — кто говорит, молодец — кто делает.

Елизавета: Евридика, Евридика под сводами ада…

Елизавета: Мы ведь все рабы — и тот мужик без шапки, и я, и вы. Рабы… или нет, крысы, которыми Константин заряжал свою пушку. Выстрелит, и что от крыс останется? От раздавленных крыс пятно кровавое…

Павел: Молчать! Я знаю, сударь, что вы — якобинец, но я разрушу все ваши идеи!.. Да, знаю, знаю всё — и то, как бабушкины внучки спят и видят во сне конституцию, республику, Права Человека, а того не разумеют, что в оных Правах заключается дух сатанинский, уготовляющий путь Зверю, Антихристу. О, как страшен сей дух! Никто того не знает, я знаю, я один! Бог мне открыл, и Богом клянусь, искореню, истреблю, сокрушу — или я не буду Павел I.

Пален: От жестоких болезней — лечение жестокое.

Пален: Бывают случаи, ваше высочество, когда ничего не хотеть — безумно или преступно…

Елизавета: Лучше кровь, лучше всё, чем то, что теперь! Пусть наша кровь…

Пален: В России, ваше величество, всё возможно.

Константин: А впрочем, наплевать — все там будем.

Павел: А скажите-ка, сударыня, ведь и я человек? молчание Павел: Ну, что ж? Отвечайте, коли спрашивают — человек или нет? Мария Федоровна: Человек, ваше величество… Павел: А если человек, так, значит, могу ошибаться. И вы — человек? Мария Федоровна: И я… Павел: Ну, так значит, можете простить.

Пален: Ибо самодержец безумный — есть ли на свете страшилище оному равное? Как хищный зверь, что вырвался из клетки и на всех кидается. Александр: Как вы его ненавидите! Пален: Ненавижу? За что? Разве он знает, что делает? Сумасшедший с бритвою… Не его, Богом клянусь, не его, безумца, жалости достойного, я ненавижу, а источник оного безумия — деспотичество.

Александр: «Несть бо власть аще не от Бога». Это нам поп говорил давеча в церкви, когда присягали. Ну, а если государь — сумасшедший, власть тоже от Бога? Сумасшедший с бритвою. И бритва от Бога? Хищный зверь, что вырвался из клетки… И царство зверя — царство Божье? Ничего понять нельзя…

Талызин: Государь самодержавный не имеет права законно власть свою ограничить, понеже Россия вручила предкам его самодержавие нераздельное…

Талызин: Российская империя столь велика… Первый: Велика Федора да дура. Второй: Ничего в России нет: по внешности есть всё, а на деле — нет ничего. Третий: Россия — метеор: блеснул и пропал. <…> Талызин: Российская империя столь велика и обширна, что, кроме государя самодержавного, всякое иное правление неудобовозможно и пагубно… <…> Талызин: Одна Россия, как некий колосс непоколебимый, стоит, и основание оного колосса — вера православная, власть самодержавная. <…> Скарятин: Россия спасёт Европу!

Мордвинов: Блюдитесь же, граждане! День мщения грядет — восстанут рабы и цепями своими разобьют нам головы и кровью нашею нивы свои обагрят. Плаха и петля, меч и огонь — вот что нас ждет. Будет, будет сие!.. Взор мой проницает завесу времён… Я зрю сквозь целое столетие… я зрю…

Бенигсен: У государя самодержавного корону отнять и сохранить ему жизнь есть дело невозможное.

Валериан Зубов: Нет, господа! Я, один на один, хоть с чёртом биться готов, но сорок человек на одного — воля ваша, я не запятнаю шпаги моей таковою подлостью! Бибиков: Лучше сорок на одного, чем один на сорок миллионов.

Голоса: Убить! Убить! Собаке собачья смерть! Смерть тирану! Бибиков: Не ему одному, а всем! Пока не перережем их всех, не истребим гнездо проклятое, — не будет в России свободы!

Бенигсен: С этими господами революции не сделаешь. Низложив тирана, только утвердим тиранство.

Павел: Большое-то забудешь, а малое помнится. Бывало, за день обидит кто, ляжешь в постель, с головой одеялом укроешься и плачешь так сладко, как будто и рад, что обидели… Ты это знаешь, Аннушка? Анна: Знаю, милый! Нет слаще тех слёз — пусть бы, кажись, всегда обижали, только бы плакать так…

Павел: С ума-то свести можно всякого, только стой всё кругом, да подмигивай: «Вот, мол, сходит, сходит с ума!» Хоть кого, говорю, возьми, не выдержит — взбесится…

Павел: Когда тяжесть России, тяжесть Европы, тяжесть мира, вся на одной голове — с ума сойти можно. Бог да я — больше никого, вот что тяжко, — человеку, пожалуй, и не вынести… Трон мой — крест мой, багряница — кровь, корона — терновый венец, иглы пронзили мне голову…

Бедный Павел!

Павел: Да, страшно. Всё страшно, — о чем ни подумаешь, как в яму провалишься… Никто ничего не знает… Паскаль говаривал, что вещь наималейшая такая для него есть бездна темноты, что рассудку на то не достанет… Так вот и я всего боюсь, а больше всего бояться боюсь…

Александр: «Несть бо власть аще не от Бога…» <…> А ну, как не от Бога власть самодержавная? Ну, как тут место проклятое — станешь на него и провалишься?.. Проваливались все до меня — и я провалюсь… <…> Тут, говорю, чёрт к Богу близко, близёхонько — Бога с чёртом спутали так, что не распутаешь!

Бенигсен: Умер Павел, жив Аракчеев — умер зверь, жив зверь!