Ошибка — несоответствие между объектом или явлением, принятым за эталон (материальный объект, решение задачи, действие, которое привело бы к желаемому результату), и объектом/явлением, сопоставленным первому.
К глубокому моему огорчению, я и до сих пор принадлежу к числу литераторов действующих. Я знаю и понимаю, что давно бы мне следовало оставить заблуждения, давно пора бы предать забвению письменные принадлежности и вообще «забыться и заснуть», но — увы! — обстоятельства сильнее меня. Здесь не место объяснять, какого рода эти обстоятельства, но я должен сознаться, что «возвышенное» и «прекрасное» играют в них, сравнительно, довольно второстепенную роль. Я работник, труженик, и ежели «заблуждаюсь», то преимущественно потому, что человеку, однажды взявшему в руки перо, невозможно не заблуждаться. Заблуждения как-то сами собой вырастают из-под пера, и чем быстрее бежит перо по бумаге, тем больше и больше оно плодит заблуждений. Разговариваю я, в большинстве случаев, не только здраво, но и благонамеренно, но едва прикасаюсь пером к бумаге — сейчас же начинаю заблуждаться.[3]
Мы готовы признать, что совершали ошибки на всех предыдущих этапах своего жизненного пути лишь в том случае, если пришли к неожиданному и твердому убеждению, что уж сейчас-то мы совершенно правы.
— На это, прежде всего, повторю тебе, что литература имеет право допускать заблуждения, потому что она же сама и поправляет их. Но, кроме того, она и потому не может относиться к заблуждениям с желаемой щепетильностью, что они, так сказать, составляют подготовительный процесс той работы, в результате которой оказывается истина. Истина — не клад, случайно находимый в поле, и не болид, падающий с неба совсем готовым; она дается ищущему ценою величайших жертв и усилий, ценою заблуждений. Кто не искал истины, тот, конечно, не заблуждался. История всех величайших открытий и изобретений засвидетельствует это. Ты скажешь, быть может, что никто и не протестует против заблуждений, в результате которых явились: типографский станок, железная дорога, сила пара и т. д., а протестуют, дескать, против заблуждений из мира мечтательного, идеального, бесплодно волнующих общество и не приносящих никаких осязательных улучшений. Но первая половина этого возражения положительно несправедлива: ни одно великое открытие не явилось в мир без протеста, без насмешек, без злорадства. Что же касается до заблуждений второго рода, то ты имел бы основание тогда только указывать на них, если б была какая-нибудь возможность дверь в область идеальных интересов представить себе запертою. Но природа сама держит ее открытою, сама внушает человеку одинаковую склонность как к матерьяльным, так и к духовным интересам — следовательно, может ли литература, без насилия, без бунта, разгородить эти две области?[4]
Нет человекасчастливее меня, когда мне представляется возможность искоренить заблуждение или организовать маленький крестовый поход, который приведёт к успеху.
К примеру, помните ли вы грандиозную кампанию, которую я устроил года четыре или пять тому назад, чтобы убедить людей в необходимости мыть ноги?
Вы даже не представляете себе, каким успехом увенчались мои усилия.
Даже сейчас я получаю массу писем с благодарностью за эти статьи.
Множество порядочных людей, не мывших ранее ноги, моют их теперь. Это им только на пользу, вот они и благодарят меня.
Так что юнцы, которые иронизируют надо мной в своих передовицах, могут стараться, сколько влезет: потому что человек, способный достигнуть такого результата, – уже далеко не болван![5]:116
Отношение рабочего класса к крестьянству построено и тут по типу отношений плантатора к колониальному объекту эксплуатации. Как мы видим, эта «точка зрения» вполне «увязана» с рассуждением тов. Преображенского об «эксплуатации». Другими словами, здесь не случайные обмолвки, не lapsus linguae, не «неудачное выражение»; у тов. Преображенского есть своя последовательность, есть своя логика; но эта «логика» и эта «последовательность» есть логика и последовательность систематически развиваемой ошибки.
— Николай Бухарин, «Новое откровение о советской экономике или как можно погубить рабоче-крестьянский блок»
Откапывая ошибки, теряют время, которое, быть может, употребили бы на открытие истин.
Старые газетные работники помнят ещё именно таких «репортёров». <...> Грязных, нечёсаных, немытых, которых даже в редакциях не пускали дальше передней. <...>
Это был безграмотный народ, писавший «ещё» с четырьмя ошибками и которых мазали за их «художества» горчицей.
Чем дальше шагает цивилизация, тем больше каждое поколение должно опасаться последующего, так как ошибки, которые то допустит, будут значительно хуже тех, которые допущены им самим.
Я никогда не делал из ошибок трагедию, тем более — не пытался винить в своих ошибках других. Готовность платить за всё, что совершил — и доброе, и дурное, — я всегда считал едва ли не важнейшим показателем состояния души.
Черный пепел на белых плитках Мне уже не исправить мои ошибки, Я устал, но в моей природе По утру вставать при любой погоде, А потом идти, не замечая прохожих. Может быть так и надо? Я чувствую кожей, Что настанет вечер, опять стемнеет. И опустятся руки, и рот онемеет, И не будет надежд, но останутся силы Говорить, говорить, жить лишь тем, что было, Выпить все, что есть, не нарушив правил, И уйти в никуда, за собою оставив Черный пепел на белых плитках. (Animal ДжаZ. Думать дважды)
