Принцесса на бобах. Полемические заметки о российской фантастике на грани веков

«Принцесса на бобах. Полемические заметки о российской фантастике на грани веков» — статья Романа Арбитмана 2000 года.

Цитаты

	Булычёв сделал ставку на ностальгию и инерцию <…>. Однако тиражированием вечно юной, как консервированная курица, Алисы фантаст не ограничивается.
	— «Предтечи на бобах»

Вымя учеников

Если оставить за скобками весёлую повесть Михаила Успенского “Змеиное молоко”, вполне “игровую” статью Вадима Казакова “Полёт над гнездом лягушки”, мы обнаруживаем в остатке плохие сочинения двух разновидностей. Либо — простые графоманские попытки имитации стиля мэтров. Либо — ещё более досадные попытки надрывной полемики с повестями мэтров, в сочетании с нешуточной (и оттого особенно тяжкой) серьёзностью полемистов.

… авторская манера Андрея Лазарчука неизменна: хорошо прописанный абзац — и невнятица на уровне общего замысла. Ещё в “Солдатах Вавилона” Лазарчук выдал за роман хаотически слепленный ком из пестрых отрывков. Чтобы читатель мог уловить нечто стройное в импрессионистическом буйстве красок, ему требовалось отойти от полотна на расстояние бесконечности… <…> Выстроить связный сюжет — для Лазарчука задача по-прежнему непосильная. Прокламируя свою принадлежность к “школе Стругацких”, он не смог перенять у мэтров главное: умение писать сюжетно, не теряя при этом глубины. Пройти по тонкой грани между заумью и пошлостью ему не дано.

Бегство от свободы

Олег Дивов, автор романа “Выбраковка”, иллюстрирует сегодня ещё одну тенденцию отталкивания от прежних принципов отечественной НФ. Он делает вид, что написал антиутопию — типа “Фаренгейта 451”. Но тщетно. При чтении тонкая плёночка рвётся, и из-под неё скалит зубы утопия. <…> Молодой читатель радуется крутизне героя и простоте решений проблем. Для поколения, не знающего ужасов ГУЛАГа, диктата спецслужб и удушающего безгласия, тоталитаризм выглядит “бумажным тигром”, абстрактной разновидностью наименьшего зла, нормальной платой за безопасность и полную миску — с чечевичной похлёбкой, конечно. В одной компании с Дивовым сегодня оказывается и Вячеслав Рыбаков. Уже несколько лет он расплачивается талантом беллетриста за грядущее право “пасти народы” и прописывать горькие лекарства. Из четырёхсот страниц нового романа “На чужом пиру” <…> литературе уделяет лишь сотню. Вся же остальная площадь забита беллетризованной (и не очень) публицистикой. Причём такой, которая в былые времена существовала в виде кухонных ламентаций творческих интеллигентов — под поллитру, пачку сигарет и горючую слезу. Ответ на главнейший вопрос: “Куда катится Россия?” — складывался из ответов на два вопроса помельче: “Куда скатывается моя профессия?” и “Куда качусь я?”. <…> На последних сантиметрах романа апелляции к государственному Левиафану достигают высокого накала. В ход идут прописные буквы и крупноблочный пафос. Выделяя местоимение “МЫ”, романист желает Евгению Замятину <…> перевернуться в гробу. Фанфары. Финал. Есть соблазн кивнуть на Железного Феликса, попенять автору: “И ты, Брут, продался Конторе!” — и увязать выход романа с нынешним ползучим реабилитансом Лубянки. Не исключено, что Рыбаков, Дивов и им подобные лишь слегка забежали вперёд. Что ж, литература, служащая силовым структурам, сегодня тоже востребована рынком.

Килобайтники

Термин “килобайтная проза” пока недостаточно укоренился в среде нынешних писателей-фантастов, однако это вопрос времени. В условиях, когда типографские машины работают без остановки, выигрывает тот, кто умеет выбивать из Савраски-Музы по килобайту (1024 печатных знака) в час. “Килобайтников” пестуют “АСТ” и “ЭКСМО”. Лидерами по праву считаются Сергей Лукьяненко, Ник Перумов и Василий Головачёв. Из всех минотавров серии “Звёздный лабиринт” (“АСТ”) Лукьяненко — наиболее способный, а две его наиболее популярные книги напоминают качественный коньяк. Если не букетом или ароматом, так хоть обилием звездочек на обложке: и в названии серии, и в названиях романов (“Звёзды — холодные игрушки”, “Звёздная тень”). <…> Впрочем, ко второму тому действие выдыхается (это присуще всем “килобайтникам”), и НФ превращается в остросюжетный боевик, разбавленный выпадами в адрес любимца тинейджеров 60—70-х Владислава Крапивина. Почему-то борьба с Крапивиным (в скрытой или открытой форме) кочует по всем книгам Лукьяненко: вероятно, это возмездие [тому] за былой романтизм.

Прелесть текстов Головачёва в том и состоит, что финалы можно толковать и так, и сяк — на тиражах это не отражается.