Синяя борода (Воннегут)

«Синяя борода» (англ. Bluebeard) — роман Курта Воннегута 1987 года, имитирующий мемуары художника.

Цитаты

	… я совсем бросил заниматься живописью. Хоть бы что-нибудь набросал в блокноте, лежащем внизу у телефона, и то нет. Правда, несколько недель назад поймал я себя как раз за этим занятием, так вы что думаете? — нарочно карандаш сломал, разломил его надвое, точно вырвал жало у ядовитого змеёныша, который собрался меня куснуть, и швырнул обломки в мусорную корзину. — 1
	… I don't paint at all anymore. I won't even doodle on the memo pad next to the downstairs telephone. A couple of weeks ago, I caught myself doing exactly that, and I deliberately snapped the point off the pencil, broke the pencil in two, and I threw its broken body into a waste-basket, like a baby rattlesnake which had wanted to poison me.

	— Кому мы нужны? Парочка выпотрошенных игуан! — 1
	"Who would have us? We look like a couple of gutshot iguanas!"

	— Никогда не доверяй уцелевшим, <…> пока не выяснишь, каким это образом они уцелели. — 3
	"Never trust a survivor <…> until you find out what he did to stay alive."

	— С души воротит, когда человек гордо заявляет: вот, мол, я уцелел! В девяти случаях из десяти это каннибал или миллиардер! — 4
	"I am so damn sick of people telling me proudly that they are survivors! Nine times out of ten it's a cannibal or billionaire!"

	Она спросила меня, <…> хотел ли отец, чтобы турки понесли наказание за то, что с армянами сделали. <…> — Отец помолчал и говорит: «Я хочу только, чтобы турки признали, что теперь, когда нас там нет, их страна стала ещё уродливее и безрадостнее». — 4
	She asked me, <…> if my father wanted to see the Turks punished for what they had done to the Armenians. <…> "Father finally answered my question this way: 'All I want from the Turks is an admission that their country is an uglier and even more joyless place, now that we are gone.' "

	Его война — корейская. А потом его единственный сын, Маленький Джон, был убит миной на вьетнамской войне. Каждому своя война. — 4
	His war was the Korean War. And then his only son "Little John" was killed by a land mine in the Vietnam War. One war to a customer.

	… самая неотвязная американская болезнь — одиночество, даже люди, занимающие высокое положение, часто страдают от него, а потому способны проявлять редкую отзывчивость к симпатичным незнакомцам, если те держатся дружелюбно. — 6
	… the most pervasive American disease was loneliness, and that even people at the top often suffered from it, and that they could be surprisingly responsive to attractive strangers who were friendly.

	… настоящее как разъярившийся фокстерьер тяпает меня за колени. — 6
	… the present nipping at my ankles like a rabid fox terrier:

	На днях вечером я случайно видел по телевизору проповедь евангелистского священника, и тот сказал, что Сатана со страшной силой набросился на американскую семью, вонзил в неё четыре зуба, это: коммунизм, наркотики, рок-н-ролл и романы сатанинской сестры — Полли Медисон. — 7
	I happened to watch the sermon of a television evangelist the other night, and he said Satan was making a four-pronged attack on the American family with communism, drugs, rock and roll, and books by Satan's sister, who was Polly Madison.

	… сейчас, благодаря телевидению, Великую депрессию можно скрыть. Можно скрыть даже в Третью мировую войну. — 10
	… thanks to television, we can hide a Great Depression. We may even be hiding a Third World War.

	Он <…> предложил подвезти меня в своём огромном кадиллаке. <…> В его кадиллаке спокойнее, чем в утробе. <…> Но кадиллак этот — вроде гроба. Померанца и меня словно в нём похоронили. К чёрту суеверия! Так было нам уютно в этом общем просторном гробу на гангстерский вкус. Хорошо бы хоронить человека вместе с кем-нибудь ещё, кто подвернётся. — 13
	He <…> offered me a ride in his Cadillac stretch limousine. <…> That Cadillac was better than womblike. <…> But the Cadillac was coffinlike. Pomerantz and I got to be dead in there. The hell with this baby stuff. It was so cozy, two of us in a single, roomy, gangster-style casket. Everybody should be buried with somebody else, just about anybody else, whenever feasible.

— Ну, и кто же принимает окончательное решение? <…> Художники, и ещё писатели, все писатели: поэты, драматурги, историки. <…> Они — судьи Верховного Суда над добром и злом, и я член этого суда, а когда-нибудь, может, станешь им и ты! Ничего себе мания духовного величия! Вот я и думаю: может быть, памятуя, сколько крови пролилось из-за превратно понятых уроков истории, самое замечательное в абстрактных экспрессионистах то, что они отказались состоять в таком суде. — 17

"And who renders the final decision on that? <…> "Painters — and storytellers, including poets and playwrights and historians. <…> They are the justices of the Supreme Court of Good and Evil, of which I am now a member, and to which you may belong someday!" How was that for delusions of moral grandeur! Yes, and now that I think about it: maybe the most admirable thing about the Abstract Expressionist painters, since so much senseless bloodshed had been caused by cockeyed history lessons, was their refusal to serve on such a court.

	— Для того, кто рисует, <…> сама идея изобразить вещи словами — всё равно что приготовить обед в День Благодарения из битого стекла и шарикоподшипников. — 23
	"To anybody who can drawn <…> the idea of putting the appearance of anything into words is like trying to make a Thanksgiving dinner out of ball bearings and broken glass."

Шорхем — завод неподалёку отсюда, производящий ядерное топливо. Если там что-нибудь пойдёт не так, могут погибнуть сотни тысяч людей, а Лонг-Айленд на столетия станет непригодным для жизни. И многие протестуют. А многие — за. <…> Завод я видел только на фотографиях, но хочу сказать вот что. Никогда не созерцал я постройки, более откровенно заявляющей: «Я с другой планеты. Мне нет никакого дела, кто вы, чего хотите, чем занимаетесь. Слышите, вы, — вас колонизировали, понятно?» — 24

Shoreham is a nuclear generating plant not far away. If it didn't work the way it was supposed to, it might kill hundreds of thousands of people and render Long Island uninhabitable for centuries. A lot of people were opposed to it. A lot of people were for it. <…> I will say this about it, although I have only seen it in photographs. Never have I contemplated architecture which said more pointedly to one and all: "I am from another planet. I have no way of caring what you are or what you want or what you do. Buster, you have been colonized."

	Он назвал [Полли Медисон] «Гомером жующей толпы». — 24
	He called her "the Homer of the bubblegum crowd."

— Я подумала, что тебе встречались женщины, которые за кусок хлеба для себя и детей своих да стариков на всё пойдут, ведь мужчины или погибли, или воевали. <…> Весь смысл войны в том, чтобы где бы то ни было довести женщин до такого состояния. Война — это всегда мужчины против женщин, мужчины только притворяются, что дерутся друг с другом. — Бывает, что очень похоже притворяются, — сказал я. — Ну и что, они ведь знают, что о тех, кто лучше других притворяется, напишут в газетах, а потом они получат медали. — 28

"I guessed that wherever you went there were women who would do anything for food or protection for themselves and the children and the old people, since the young men were dead or gone away. <…> The whole point of war is to put women everywhere in that condition. It's always men against women, with the men only pretending to fight among themselves." "They can pretend pretty hard sometimes," I said. "They know that the ones who pretend the hardest," she said, "get their pictures in the paper and medals afterwards."

	И зачем настоящему мужчине сидеть дома, когда самое время грабить девственный континент? — 34
	Why should a real man stay home when he could be raping a virgin continent?

8

— Настоящие художники были, есть и будут в Европе. <…> Там в любой момент может начаться война. Посмотри, какие у них огромные армии, и это — в разгар Великой депрессии! <…> Будь по-моему, <…> назвал бы в американских учебниках по географии европейские страны их истинными названиями: «Империя сифилиса», «Республика самоубийств» и «Слабоумия Преждевременная», а рядом — ещё замечательнее — «Паранойя». <…> Думаю, художники не виноваты в том, что их прекрасные и чаще всего невинные произведения по каким-то причинам делают европейцев только ещё несчастнее и кровожаднее.

"Europe is where the real painters are, and always will be. <…> They could go to war at any time. Look how big their armies are in the midst of a Great Depression! <…> If I had my way <…> American geography books would call those European countries by their right names: "The Syphilis Empire," "The Republic of Suicide," "Dementia Praecox," which of course borders on beautiful "Paranoia." <…> I don't see how artists can be blamed if their beautiful and usually innocent creations for some reason just make Europeans unhappier and more bloodthirsty all the time."

Нигде число ноль не имеет большего философского смысла, чем в Соединённых Штатах. «Здесь ничего не выходит», — говорит американец, и раз! — головой в воду с высоченной вышки. Так вот и я тоже ничем был не обременён, словно на свет и не появлялся, когда пересекал этот великий континент зародышем в утробе пульмановского вагона. Будто никогда и не было Сан-Игнасио. А когда чикагский экспресс «Двадцатый век лимитед» ворвался в опутанный проводами и трубами туннель под Нью-Йорком, я выскочил из утробы в родильный канал.

Nowhere has the number zero been more of philosophical value than in the United States. "Here goes nothing," says the American as he goes off the high diving board. Yes, and my mind really was as blank as an embryo's as I crossed this great continent on womblike Pullman cars. It was as though there had never been a San Ignacio. Yes, and when the Twentieth Century Limited from Chicago plunged into a tunnel under New York City, with its lining of pipes and wires, I was out of the womb and into the birth canal.

	[В 1930-х] любой носатый человек, выходец с Ближнего Востока или из Средиземноморья, имевший хоть каплю актёрских способностей, годился на роль кровожадного индейца из племени сиу или любого другого. Зрителей это более чем устраивало.
	In the movies back then, just about any big-nosed person whose ancestors came from the shores of the Mediterranean or the Near East, if he could act a little, could play a rampaging Sioux or whatever. The audiences were more than satisfied.

9

Есть люди, которые от рождения могут лучше других петь, или танцевать, или разбираться в звёздах, или делать фокусы, или в политике многого достичь, в спорте и так далее. Думаю, так повелось ещё с тех времён, когда люди жили небольшими группами, состоящими из близких родственников, — человек по пятьдесят-сто, не больше. А эволюция, или Бог, или не знаю что, генетически регулировали порядок вещей так, чтобы сохранить и поддержать эти семьи, чтобы вечерами у огня один рассказывал истории, другой делал на стенах пещеры рисунки, а ещё кто-то отличался храбростью, и тому подобное. <…> А теперь, конечно, подобный уклад совершенно не имеет смысла, ведь из-за прессы, радио, телевидения, спутников и всего прочего, умеренные способности обесценились. Человек, имеющий умеренные способности в какой-то области, тысячу лет назад был бы для общества сокровищем, а сейчас ему со своими талантами делать нечего, и приходится заняться чем-то другим, так как из-за современных средств коммуникации он вынужден ежедневно вступать в соревнование с мировыми чемпионами.

Other people are obviously born to sing and dance or explain the stars in the sky or do magic tricks or be great leaders or athletes, and so on. I think that could go back to the time when people had to live in small groups of relatives — maybe fifty or a hundred people at the most. And evolution or God or whatever arranged things genetically, to keep the little families going, to cheer them up, so that they could all have somebody to tell stories around the campfire at night, and somebody else to paint pictures on the walls of the caves, and somebody else who wasn't afraid of anything and so on. <…> And of course a scheme like that doesn't make sense anymore, because simply moderate giftedness has been made worthless by the printing press and radio and television and satellites and all that. A moderately gifted person who would have been a community treasure a thousand years ago has to give up, has to go into some other line of work, since modern communications put him or her into daily competition with nothing but world's champions.

Даже в изображении вазы с грушами на клетчатой скатерти ощущается быстротечность жизни, если нанесено оно на холст кистью большого художника. <…> на действительно великих полотнах всегда присутствуют рождение и смерть. Присутствуют рождение и смерть даже на старом куске оргалита, который Терри Китчен совершенно беспорядочно, казалось, поливал краской из пульверизатора в те далёкие времена. Не знаю, как рождение и смерть там оказались, да и он не знал.

Even a picture of a bowl of pears on a checkered tablecloth is liquid, if laid on canvas by the brush of a master. <…> in the paintings which have greatness birth and death are always there. Birth and death were even on that old piece of beaverboard Terry Kitchen sprayed at seeming random so long ago. I don't know how he got them in there, and neither did he.

19

	Потерев ноги о ковёр, я кончиками пальцев руки неожиданно касался шеи, щеки или запястья Мерили, её ударяло током. Своеобразная порнография, а?
	I used to shuffle my feet for a long time on a carpet, and then give Marilee an electric shock with my fingertips when she wasn't expecting it — on the back of her neck or her cheek or a hand. How is that for pornography?

	На побегушках у Грегори я научился с ловкостью обжившей канализацию крысы добираться на Манхеттене от места к месту кратчайшим способом.
	Running errands for Gregory, I became as cunning as a sewer rat about the fastest ways to get from anywhere to anywhere on the island of Manhattan.

В картинах самого Дэна Грегори вибрирует весь спектр его чувств — любви, ненависти, равнодушия, какими бы старомодными ни казались эти чувства сегодня. Если посетить частный музей в Лаббоке, Техас, где в постоянной экспозиции выставлены многие его картины, они создали бы подобие голограммы Дэна Грегори. Можно рукой по ней провести, можно пройти сквозь неё, но всё равно — это Дэн Грегори в трёх измерениях. Он жив!

His own pictures were vibrant with the full spectrum of his own loves, hates and neutralities, as dated as that spectrum might seem today. If I were to visit that private museum in Lubbock, Texas, where so many of his works are on permanent display, the pictures would create for me a sort of hologram of Dan Gregory. I could pass my hand through it, but it would be Dan Gregory in three dimensions all the same. He lives!

21

	Создал ли я что-нибудь, что переживёт меня, если не считать презрения первой моей жены, сыновей и внуков?
	Is there nothing I have done which will outlive me, other than the opprobrium of my first wife and sons and grandchildren?

— В Боге плохо не то, что Он редко даёт о себе знать. <…> Наоборот, беда в том, что Он держит за шкирку и тебя, и меня, и всех; держит постоянно — и не отпускает. <…> Если верить художникам, такие моменты очень редки <…>. Эти моменты часто называют эпифаниями, и, уверяю тебя, они так же обыкновении, как обыкновенная домашняя муха. <…> Значит, ты блаженно парил в космосе? <…> Прекрасный пример «анти-эпифании», редчайший момент, когда Господь Бог отпустил твой загривок и позволил тебе на минутку стать человеком.

"The trouble with God isn't that He so seldom makes Himself known to us. <…> The trouble with God is exactly the opposite: He's holding you and me and everybody else by the scruff of the neck practically constantly. <…> These moments are very rare, if you can believe the painters <…>. Such moments are often called 'epiphanies' and I'm here to tell you they are as common as houseflies <…>. 'Contentedly adrift in the cosmos,' were you? <…> That is a perfect description of a non-epiphany, that rarest of moments, when God Almighty lets go of the scruff of your neck and lets you be human for a little while."

22

Самая печальная тайна этой страны в том, что очень многие её граждане относят себя к гораздо более высокой цивилизации. Другая цивилизация вовсе не значит — другая страна. Напротив, это может быть прошлое, те Соединённые Штаты, которые существовали, пока их не испортили потоки иммигрантов, а также предоставление гражданских прав чёрным. Такое умонастроение позволяет очень многим в нашей стране лгать, обманывать, красть у нас же самих, подсовывать нам всякую дрянь, наркотики и развращающие увеселения. Кто же тогда мы, остальные, — недоразвитые аборигены, что ли? Такое умонастроение объясняет и многие американские похоронные обычаи. Если вдуматься, вот идея большинства похоронных обрядов: умерший награбил на этом чуждом ему континенте, а теперь с золотом Эльдорадо возвращается к своим родным берегам.

The darkest secret of this country, I am afraid, is that too many of its citizens imagine that they belong to a much higher civilization somewhere else. That higher civilization doesn't have to be another country. It can be the past instead — the United States as it was before it was spoiled by immigrants and the enfranchisement of the blacks. This state of mind allows too many of us to lie and cheat and steal from the rest of us, to sell us junk and addictive poisons and corrupting entertainments. What are the rest of us, after all, but sub-human aborigines? This state of mind explains a lot of American funeral customs, too. The message of so many obsequies here, if you think about it, is this: that the dead person has looted this alien continent, and is now returning to his or her real home with the gold of El Dorado.

	Терри Китчен сказал однажды о собственных ощущениях после секса: — Эпифания возвращается, все натягивают одежду и начинают метаться, как цыплята, которым голову отрубили.
	Terry Kitchen once said of a postcoital experience of his own: "The epiphany came back, and everybody had to put on their clothes and run around again like chickens with their heads cut off."

Перевод

Л. Дубинская, А. М. Зверев, 1992 (с некоторыми уточнениями)