Алый знак доблести
«Алый знак доблести» (англ. The Red Badge of Courage) — дебютный роман Стивена Крейна гражданской войне в США, принесший ему мировую известность. Впервые издан в 1894 году. Дважды экранизирован.
Цитаты
[править]В поисках глухого, затерянного уголка он шёл всё дальше и дальше. | |
After a time the sound of musketry grew faint and the cannon boomed in the distance. <…> The insects were making rhythmical noises. They seemed to be grinding their teeth in unison. A woodpecker stuck his impudent head around the side of a tree. A bird flew on lighthearted wing. |
Бесхитростная настойчивость спутника показала юноше, что ему не удастся скрыть своё преступление у себя в груди. Его вырвет оттуда одна из бесчисленных стрел, которые носятся в воздухе, неустанно пронзая, вскрывая, разглашая то, что люди жаждут навеки спрятать. — глава X | |
His late companion's chance persistency made him feel that he could not keep his crime concealed in his bosom. It was sure to be brought plain by one of those arrows which cloud the air and are constantly pricking, discovering, proclaiming those things which are willed to be forever hidden. |
… из лесу на поля выкатились тёмные волны людей. Юноша сразу понял, что в их сердцах не осталось и намека на твердость. Солдаты рвались из мундиров и снаряжения, как из терновых зарослей. И бежали на юношу, точно стадо перепуганных буйволов. — глава XII | |
… dark waves of men come sweeping out of the woods and down through the fields. He knew at once that the steel fibers had been washed from their hearts. They were bursting from their coats and their equipments as from entanglements. They charged down upon him like terrified buffaloes. |
Пусть знают, что и он стяжал лавровый венок. Не очень пышный, но в краю, где лавры редкость, сойдёт и такой. — глава XV | |
He could exhibit laurels. They were insignificant; still, in a district where laurels were infrequent, they might shine. |
Наконец орудия смолкли, и от ячейки к ячейке снова начали, подобно птицам, перелетать слухи, только теперь это были чёрные твари, которые почти задевали землю угрюмо хлопающими крыльями, наотрез отказываясь от крыльев надежды, которые вознесли бы их ввысь. — глава XVI | |
But at last the guns stopped, and among the men in the rifle pits rumors again flew, like birds, but they were now for the most part black creatures who flapped their wings drearily near to the ground and refused to rise on any wings of hope. |
— … триста четвёртый [полк]. Вот уж форменное стадо баранов. <…> | |
"… th' 304th. They fight like a lot 'a mule drivers." <…> |
Дойдя до прежней своей позиции, они повернулись и увидели то место, где кончилось их наступление. | |
They turned when they arrived at their old position to regard the ground over which they had charged. |
… полки <…> наносили и принимали удары, как борцы, побившиеся об заклад, кто кого. Ружья стреляли с неимоверной быстротой и злобой. Противники вряд ли помнили сейчас, во имя чего воюют, они самозабвенно тузили друг друга, словно на цирковой арене. — глава XXII | |
… regiments <…> were blazing as if upon a wager, giving and taking tremendous blows. The firings were incredibly fierce and rapid. These intent regiments apparently were oblivious of all larger purposes of war, and were slugging each other as if at a matched game. |
Между [ползущих] ковылял вражеский знаменосец, тяжелораненый, как успел заметить юноша <…>. Этот человек вёл свою последнюю битву — битву с демонами, вцепившимися ему в ноги. Страшное это было сражение. По лицу солдата уже разлилась смертная бледность, но каждая черта мрачного и сурового лица говорила о непреклонной воле. С грозной гримасой решимости прижимал он к себе драгоценное знамя и, спотыкаясь, пошатываясь, продолжал путь, ведущий туда, где оно будет в безопасности. | |
Tottering among them was the rival color bearer, whom the youth saw had been bitten vitally <…>. This man fighting a last struggle, the struggle of one whose legs are grasped by demons. It was a ghastly battle. Over his face was the bleach of death, but set upon it was the dark and hard lines of desperate purpose. With this terrible grin of resolution he hugged his precious flag to him and was stumbling and staggering in his design to go the way that led to safety for it. |
Он был измученным животным, выбившимся из сил в пекле и ужасе боя. Ныне он вернулся оттуда, полный страстной любви к безмятежному небу, зеленеющим лугам, прохладным источникам — ко всему, что проникнуто кротким вековечным миром. — глава XXIV; предпоследние предложения | |
He had been an animal blistered and sweating in the heat and pain of war. He turned now with a lover's thirst to images of tranquil skies, fresh meadows, cool brooks—an existence of soft and eternal peace. |
Глава I
[править]… по ночам, когда вода в реке становилась траурно-чёрной, багровые огни костров на противоположной стороне враждебно сверкали, точно глаза под насупленными бровями дальних холмов. — конец 1-го абзаца | |
… at night, when the stream had become of a sorrowful blackness, one could see across it the red, eyelike gleam of hostile camp-fires set in the low brows of distant hills. |
— Завтра выступаем, это точно. <…> | |
"We're goin' t' move t'morrah—sure." <…> |
Быть может, уже завтра грянет бой, и он примет в нём участие. Поверить этому было отнюдь не просто. Он не мог вот так сразу привыкнуть к мысли, что очень скоро станет действующим лицом в одном из огромных мировых событий. | |
On the morrow, perhaps, there would be a battle, and he would be in it. For a time he was obliged to labor to make himself believe. He could not accept with assurance an omen that he was about to mingle in one of those great affairs of the earth. |
Неприятельские силы представлялись ему только и виде дозорных на том берегу реки. Эти загорелые, умудренные жизнью парни время от времени задумчиво палили по дозорным в синих мундирах. Когда их потом распекали за это, они обычно от души раскаивались и клялись всеми богами, что ружья выстрелили сами собой, не спросясь хозяев. Однажды ночью, стоя в дозоре, юноша завел разговор с одним из них. Тот был довольно обтрепан, так ловко сплевывал, что всякий раз попадал меж носками башмаков, и обладал неограниченным запасом безмятежной, детской самоуверенности. Юноше он понравился. | |
The only foes he had seen were some pickets along the river bank. They were a sun-tanned, philosophical lot, who sometimes shot reflectively at the blue pickets. When reproached for this afterward, they usually expressed sorrow, and swore by their gods that the guns had exploded without their permission. The youth, on guard duty one night, conversed across the stream with one of them. He was a slightly ragged man, who spat skillfully between his shoes and possessed a great fund of bland and infantile assurance. The youth liked him personally. |
Глава II
[править]Он был в таком смятении, что ему становилось не по себе, когда солдаты начинали восторженно говорить при нём о предстоящем бое, как о драматическом спектакле, который будет разыгран у них на глазах. Их лица выражали при этом одно только нетерпеливое любопытство, и он нередко подозревал этих людей в лицемерии. | |
His emotions made him feel strange in the presence of men who talked excitedly of a prospective battle as of a drama they were about to witness, with nothing but eagerness and curiosity apparent in their faces. It was often that he suspected them to be liars. |
Занимался день, разливаясь за их спинами жёлтым сиянием. Когда наконец, смягчив все очертания, хлынули первые солнечные лучи, юноша увидел, что зелёную землю прорезают две длинные узкие чёрные колонны войск, чьи головы уже исчезли за ближним холмом, а хвосты ещё скрывались в лесу. Они были как две змеи, выползающие из пещеры ночи. | |
The rushing yellow of the developing day went on behind their backs. When the sunrays at last struck full and mellowingly upon the earth, the youth saw that the landscape was streaked with two long, thin, black columns which disappeared on the brow of a hill in front and rearward vanished in a wood. They were like two serpents crawling from the cavern of the night. |
Глава III
[править]Люди устали, они начали по пальцам отсчитывать пройденные мили. «Стертые ноги да дерьмовый голодный паёк», — сказал горластый. Солдаты потели и ворчали. Потом они начали сбрасывать ранцы. Одни равнодушно оставляли их на дороге, другие старательно припрятывали, твердя, что при первой возможности вернутся за ними. Многие сняли плотные рубашки. Теперь почти все несли только самую необходимую одежду, одеяла, лёгкие вещевые мешки, манерки, ружья и патроны. | |
The men had begun to count the miles upon their fingers, and they grew tired. "Sore feet an' damned short rations, that's all," said the loud soldier. There was perspiration and grumblings. After a time they began to shed their knapsacks. Some tossed them unconcernedly down; others hid them carefully, asserting their plans to return for them at some convenient time. Men extricated themselves from thick shirts. Presently few carried anything but their necessary clothing, blankets, haversacks, canteens, and arms and ammunition. "You can now eat and shoot," said the tall soldier to the youth. "That's all you want to do." |
Солнце разлило свои разоблачительные лучи, и один за другим взгляду явились полки, словно вооружённые воины, рождённые самой землёй. Юноша понял, что настал его час. Час, когда он пройдёт проверку. Близость великого испытания заставила его на миг ощутить себя младенцем, ощутить, как беззащитна плоть, облекающая человеческое сердце. Улучив удобную минуту, он испытующе огляделся. | |
The sun spread disclosing rays, and, one by one, regiments burst into view like armed men just born of the earth. The youth perceived that the time had come. He was about to be measured. For a moment he felt in the face of his great trial like a babe, and the flesh over his heart seemed very thin. He seized time to look about him calculatingly. |
Им предстояло увидеть войну, этого алого зверя, этого раздувшегося от крови бога. Их мысли были поглощены целью похода. | |
They were going to look at war, the red animal—war, the blood-swollen god. And they were deeply engrossed in this march. |
Долговязый, побагровев, сунул в рот ещё одну галету с таким видом, словно, выведенный из себя, решил принять яд. | |
The tall one, red-faced, swallowed another sandwich as if taking poison in despair. |
… они залегли за какой-то длинной серой преградой — только вглядевшись в неё, можно было разобрать, что это вставший стеною пороховой дым. | |
… it lay stretched in the distance behind a long gray wall, that one was obliged to look twice at to make sure that it was smoke. |
Глава IV
[править]— Я встретил парня из 148-го Мэнского, и он сказал — их бригада добрых четыре часа сдерживала всю неприятельскую армию у дорожной заставы и уложила не меньше пяти тысяч человек. Сказал, ещё одно такое дело — и войне конец. | |
"I met one of th' 148th Maine boys an' he ses his brigade fit th' hull rebel army fer four hours over on th' turnpike road an' killed about five thousand of 'em. He ses one more sech fight as that an' th' war 'll be over." |
Снаряд, воя как душа грешника в аду, пролетел над ними пригнувшихся солдат резерва. Он разорвался в роще и взметнул алое пламя и бурую землю. Хлынул ливень из сосновой хвои. | |
A shell screaming like a storm banshee went over the huddled heads of the reserves. It landed in the grove, and exploding redly flung the brown earth. There was a little shower of pine needles. |
Боевое знамя вдали яростно задёргалось. Оно как будто хотело сбросить с себя какую-то непомерную тяжесть. | |
The battle flag in the distance jerked about madly. It seemed to be struggling to free itself from an agony. |
На фланг накатила новая волна бегущих. Как беспомощные щепки, захваченные водоворотом, мелькали фигуры офицеров. Они били шпагами плашмя всех, до кого могли дотянуться, молотили свободными руками по головам и ругались при этом как ломовые извозчики. | |
The following throng went whirling around the flank. Here and there were officers carried along on the stream like exasperated chips. They were striking about them with their swords and with their left fists, punching every head they could reach. They cursed like highwaymen. |
Глава V
[править]Он взглянул на поле, кишащее врагами, и мгновенно перестал думать о том, зарядил ружьё или не зарядил. Ещё внутренне не приготовившись, ещё не сказав себе, что сейчас вступит в бой, он вскинул послушное, не дрогнувшее в руках ружьё и, не целясь, выстрелил. Потом он уже стрелял как заведенный. | |
He got the one glance at the foe-swarming field in front of him, and instantly ceased to debate the question of his piece being loaded. Before he was ready to begin—before he had announced to himself that he was about to fight—he threw the obedient well-balanced rifle into position and fired a first wild shot. Directly he was working at his weapon like an automatic affair. |
… солдату, стоявшему за деревом, пулей раздробило коленный сустав. Он тут же уронил ружьё и обеими руками обхватил древесный ствол. И всё время стоял, не расцепляя этого объятия, и отчаянным голосом молил помочь ему отойти от дерева. | |
… a man, standing behind a tree, had had his knee joint splintered by a ball. Immediately he had dropped his rifle and gripped the tree with both arms. And there he remained, clinging desperately and crying for assistance that he might withdraw his hold upon the tree. |
На земле лежало несколько до жути неподвижных фигур. Они застыли в странных, неестественных позах. Руки судорожно сведены, головы повернуты под немыслимыми углами. Казалось, в таких позах лежат только упавшие с большой высоты и разбившиеся насмерть. Солдат словно швырнули с небес на землю. | |
Under foot there were a few ghastly forms motionless. They lay twisted in fantastic contortions. Arms were bent and heads were turned in incredible ways. It seemed that the dead men must have fallen from some great height to get into such positions. They looked to be dumped out upon the ground from the sky. |
Пушки присели на корточки — точь-в-точь сидящие в ряд индейские вожди. Они обменивались короткими, налитыми яростью фразами. Настоящая церемония заклинания. Вокруг деловито сновали их слуги. | |
The guns squatted in a row like savage chiefs. They argued with abrupt violence. It was a grim pow-wow. Their busy servants ran hither and thither. |
Глава VI
[править]Болезненно морщась, полк готовился к обороне; его затекшие суставы хрустели. | |
The sore joints of the regiment creaked as it painfully floundered into position to repulse. |
Он медленно вскинул ружьё и, бросив взгляд на кишащее людьми поле, выстрелил в быстро катящийся живой ком. <…> люди, <…> непрерывно вопя, неслись вперёд и вперёд, точно импы, убегающие от погони. | |
He slowly lifted his rifle and catching a glimpse of the thickspread field he blazed at a cantering cluster. <…> men <…> all running like pursued imps, and yelling. |
Вскоре он увидел то и дело ухающую батарею и был просто потрясен. Орудийная прислуга держалась так спокойно, словно ведать не ведала о грозящей гибели. Ватарея вела огонь по еле различимой неприятельской батарее, и артиллеристы были просто в восторге от меткости своей стрельбы. Они то и дело просительно наклонялись к пушкам. Говорили что-то ободряющее, похлопывали их по спине, — так это выглядело со стороны. Голоса пушек, флегматичных и бесстрашных, были полны упрямой отваги. | |
He experienced a thrill of amazement when he came within view of a battery in action. The men there seemed to be in conventional moods, altogether unaware of the impending annihilation. The battery was disputing with a distant antagonist and the gunners were wrapped in admiration of their shooting. They were continually bending in coaxing postures over the guns. They seemed to be patting them on the back and encouraging them with words. The guns, stolid and undaunted, spoke with dogged valor. |
Неподалёку он увидел дивизионного генерала верхом на коне <…>. Жёлтая лакированная кожа седла и узды ослепительно сверкала. Невидной наружности человек на великолепном боевом скакуне казался серым мышонком. | |
Later he came upon a general of division seated upon a horse <…>. There was a great gleaming of yellow and patent leather about the saddle and bridle. The quiet man astride looked mouse-colored upon such a splendid charger. |
Глава VIII
[править]Деревья начали тихонько напевать гимн сумерек. Солнце скатилось к горизонту, и его косые бронзовые лучи озарили лес. Насекомые вдруг перестали скрежетать; казалось, они благоговейно примолкли, опустив хоботки долу. Тишину нарушал только хор мелодично ноющих деревьев. | |
The trees began softly to sing a hymn of twilight. The sun sank until slanted bronze rays struck the forest. There was a lull in the noises of insects as if they had bowed their beaks and were making a devotional pause. There was silence save for the chanted chorus of the trees. |
… если станет известно, что с минуты на минуту земля врежется в луну, многие, несомненно, полезут на крыши, дабы воочию увидеть их столкновение. | |
… if the earth and the moon were about to clash, many persons would doubtless plan to get upon the roofs to witness the collision. |
Он понял, что и его товарищи, и он сам довольно нелепо судили об этой стычке с противником. Они так серьёзно отнеслись и к своим, и к вражеским отрядам, вообразили, будто им дано решить исход войны. Маленькие человечки, уверившие себя, что вырезают свои имена на нетленных бронзовых табличках, а память о свершенных подвигах запечатлевают в сердцах сограждан, меж тем как в действительности газеты сообщат об этом деле петитом под невыразительным заголовком. Но понял он и то, что только такое отношение правильно, иначе все солдаты, кроме самых отпетых и отчаянных, превратились бы в дезертиров. | |
Reflecting, he saw a sort of a humor in the point of view of himself and his fellows during the late encounter. They had taken themselves and the enemy very seriously and had imagined that they were deciding the war. Individuals must have supposed that they were cutting the letters of their names deep into everlasting tablets of brass, or enshrining their reputations forever in the hearts of their countrymen, while, as to fact, the affair would appear in printed reports under a meek and immaterial title. But he saw that it was good, else, he said, in battle every one would surely run save forlorn hopes and their ilk. |
Битва представлялась ему огромной безжалостной машиной, которая неустанно перемалывает людей. Её сложность и мощь, черное дело, которое она творила, гипнотизировали его. Он должен подойти как можно ближе и посмотреть на это производство трупов. | |
The battle was like the grinding of an immense and terrible machine to him. Its complexities and powers, its grim processes, fascinated him. He must go close and see it produce corpses. |
Дорогу запрудила окровавленная толпа раненых, бредущих в тыл. <…> | |
In the lane was a blood-stained crowd streaming to the rear. <…> |
Глава IX
[править]Порою он начинал завидовать раненым. Думал, что этим солдатам с изуродованными телами выпала особая удача. Жаждал получить рану — алый знак доблести. | |
At times he regarded the wounded soldiers in an envious way. He conceived persons with torn bodies to be peculiarly happy. He wished that he, too, had a wound, a red badge of courage. |
Обернувшись, он увидел оборванного солдата. | |
Turning he saw that it belonged to the tattered soldier. "Ye'd better take 'im outa th' road, pardner. There's a batt'ry comin' helitywhoop down th' road an' he 'll git runned over. He 's a goner anyhow in about five minutes—yeh kin see that. Ye 'd better take 'im outa th' road. Where th' blazes does hi git his stren'th from?" <…> |
Алое солнце, как сургучная печать, приклеилось к небу. | |
The red sun was pasted in the sky like a wafer. |
Глава XI
[править]Он изощрялся в проклятиях той неведомой, той непонятной силе, которая кажется людям конечной причиной всех их бед. И твердил себе, что именно она — как бы её ни именовали, — в ответе за его проступок. | |
He searched about in his mind for an adequate malediction for the indefinite cause, the thing upon which men turn the words of final blame. It—whatever it was—was responsible for him, he said. |
Он решил, что пора ему вернуться на передовую. И, конечно, сразу увидел себя: вот он, весь в пыли, изможденный, едва переводящий дух, прибегает на поле битвы как раз вовремя, чтобы схватить за глотку и придушить чёрную злобную ведьму военной неудачи. | |
He thought that he was about to start for the front. Indeed, he saw a picture of himself, dust-stained, haggard, panting, flying to the front at the proper moment to seize and throttle the dark, leering witch of calamity. |
Пророк, предсказывающий наводнение, должен первый вскарабкаться на дерево. Только так он докажет людям, что поистине наделён ясновидением. | |
A serious prophet upon predicting a flood should be the first man to climb a tree. This would demonstrate that he was indeed a seer. |
Глава XIX
[править]Он помчался вперёд, всё время оглядываясь на солдат. И всё время кричал «Вперёд!» А те смотрели на него тупыми бычьими глазами. Лейтенанту пришлось вернуться. Стоя спиной к неприятелю, он осыпал своих подчинённых чудовищной бранью. И дергался всем телом от сокрушительной силы этих проклятий. Он нанизывал ругательства одно на другое с такой же легкостью, с какой девушка нанизывает бусинки. <…> | |
He started rapidly forward, with his head turned toward the men, "Come on," he was shouting. The men stared with blank and yokel-like eyes at him. He was obliged to halt and retrace his steps. He stood then with his back to the enemy and delivered gigantic curses into the faces of the men. His body vibrated from the weight and force of his imprecations. And he could string oaths with the facility of a maiden who strings beads. <…> |
Юноша мчался как одержимый, надеясь нырнуть в лес раньше, чем его найдёт пуля. <…> | |
The youth ran like a madman to reach the woods before a bullet could discover him. <…> |
Перевод
[править]Э. Л. Линецкая, 1962, 1989
О романе
[править]В «Алом знаке доблести», по-моему, немало путаницы. В повествовании есть повторы; попытка вообразить, угадать и затем выразить часто кончается чем-то скомканным и смутным; нет тех моментов покоя, которые в великих произведениях искусства наступают даже на высочайших вершинах страдания; но нет и движения вперёд. Между тем в других его книгах движение неуклонно, атмосфера прозрачна и все факты вплетены в ткань повествования с безошибочным мастерством, какое даётся подлинным постижением своего дела. | |
In "The Red Badge of Courage" there is a good deal of floundering, it seems to me. The narration repeats itself; the effort to imagine, to divine, and then to express ends often in a huddled and confused effect; there is no repose, such as agony itself assumes in the finest art, and there is no forward movement. But in these other books the advance is relentless; the atmosphere is transparent; the texture is a continuous web where all the facts are wrought with the unerring mastery of absolute knowledge. | |
— Уильям Хоуэллс, «Нью-йоркское дно в художественной литературе», июль 1896 |
Вот <…> истинно американский романист, сильный, проницательный, остроумный, блистательного интеллекта, обладающий способностью анализировать и оценивать — несмотря на отсутствие необходимого непосредственного опыта, — выражающий чувства, в которых проявляется не что иное, как дыхание некоего сверхсердца. Он никогда не был свидетелем описываемого, а душа его слишком молода, вольна, порывиста и незнакома с безумным страхом и леденящим ужасом, наполняющим душу его героя. <…> | |
— Теодор Драйзер, рецензия, 1896 |
… сенсация, вызванная появлением «Алого знака доблести» в томике серии «Пионер современной художественной прозы» мистера Хайнемана. <…> эта серия должна была шокировать нас <…>. Но работа Крейна взорвалась в негромком шуме этой атаки на наши литературные чувства с силой двенадцатидюймового снаряда, заряженного очень мощной взрывчаткой. | |
… the sensation produced by the appearance <…> of Red Badge of Courage in a small volume belonging to Mr. Heinemann's Pioneer Series of Modern Fiction. <…> the series was meant to give us shocks <…>. But Crane's work detonated on the mild din of that attack on our literary sensibilities with the impact and force of a twelve-inch shell charged with a very high explosive. | |
— Джозеф Конрад, «Его книга о войне» (His War Book), 1925 |
… смесь романтизма с реализмом. | |
… combinations of romance and realism. | |
— Теодор Драйзер, «Великий американский роман», 1932 |
О нашей Гражданской войне ничего стоящего не было написано, если не считать забытую вещь Де Фореста «Мисс Равенел уходит к северянам», до тех пор, пока Стивен Крейн не выпустил «Алый знак доблести». <…> Крейн написал книгу прежде, чем увидел какую бы то ни было войну. Но он прочёл все воспоминания современников тех событий, прослушал множество историй от старых солдат (а они тогда были не так уж и стары), но главное — он внимательно изучил великолепные фотографии Мэтью Брэйди. Создавая на основе этих материалов свою книгу, он описал представление взрослых мальчишек о войне, которое ближе к истинной войне, чем всё, что пришлось увидеть позднее на полях сражений самому автору. Это одна из лучших книг в нашей литературе, <…> по цельности она не уступает великим поэмам. | |
— Эрнест Хемингуэй, предисловие к антологии «Люди на войне», 1942 |
По сравнению с Толстым то, как описывал гражданскую войну Стивен Крейн, кажется блестящими фантазиями больного мальчика… | |
Tolstoi made the writing of Stephen Crane on the Civil War seem like the brilliant imagining of a sick boy who had never seen war… | |
— Эрнест Хемингуэй, «Праздник, который всегда с тобой», 1961 |
Это произведение, по мысли автора, должно было быть ударом по реакционному «историческому» роману 90-х годов, прославляющему агрессии США в прошлом. Крейн восстал против «героики» захватов чужих земель, но сам при этом занял неверные позиции. Он изображал войну как стихийное, стадно-биологическое проявление трусости или храбрости, вызванное случайными причинами (впечатлениями, настроениями, ощущениями); зачеркнул роль сознательного в поведении человека на поле сражения. Изощрённый психологизм, импрессионистский анализ душевных переживаний героя романа, примат субъективного над объективным в оценке действительности — такова манера Крейна в «Алом знаке доблести». <…> | |
— Мария Боброва, «Марк Твен», 1961 |
Выбрав военный материал, Крейн не мог пройти мимо толстовских открытий. <…> | |
— Алексей Зверев, «Художники перехода», 1989 |
Сказанная Крейном горькая правда о войне оказалась целительным лекарством для нации, изнурённой сладенькой водичкой шаблонных романтических бредней. Звериный оскал войны не только пугает, но и заставляет задуматься — не есть ли война явление, чуждое цивилизованному миру?[1] | |
— Анатолий Кудрявицкий, «Плавание за горизонт» |
Примечания
[править]- ↑ Полное собрание стихотворений Стивена Крейна. — Чебоксары: Медиум, 1994. — С. 11.