Нагие и мёртвые

«Нагие и мёртвые» (англ. The Naked And The Dead) — дебютный роман американского писателя Нормана Мейлера, впервые опубликованный в 1948 году. Сюжет частично основан на его участии в Филиппинской операции Второй мировой войны.

Цитаты

Можно сделать занятия по чтению карт более интересными, если сетку координат нанести на цветную, в полный рост, фотографию Бетти Грейбл в купальном костюме. Тогда инструктор, показывая на различные части тела кинозвезды, будет спрашивать: — Дайте мне координаты. Чёрт побери, вот это идея! Майор хихикнул от удовольствия. На таких занятиях солдаты не будут спать и, может быть, действительно научатся читать карты. Но где достать фотографию кинозвезды во весь рост? <…> Можно послать письмо в штаб армии, в отделение специальных служб. — Часть четвёртая. Поминки (Wake)

He could jazz up the map-reading class by having a full-size color photograph of Betty Grable in a bathing suit, with a co-ordinate grid system laid over it. The instructor could point to different parts of her and say, "Give me the coordinates." Goddam, what an idea! The Major chuckled out of sheer pleasure. It would make those troopers wake up and pay some attention in map class. But where was he going to get a life-size photograph? <…> He could write a letter to Army Headquarters, Special Services.

Часть первая. Волна

Wave

	— Боже мой, <…> у меня спасательный пояс не надут. — Я тебе знаешь что посоветую, когда судно пойдёт ко дну, выбери крысу пожирнее, уцепись за неё, и она дотащит тебя до берега. — 1
	"Jesus, <…> I ain't got any air cartridges in my life belt." <…> "I'll tell you what. When the ship goes down, you just ride a nice fat rat to shore."

Обстрел уже прекратился, и мины больше не взрывались, а он ещё целую минуту лежал в своём окопчике и дрожал как осиновый лист. Он почувствовал на бедрах что-то тёплое и мокрое и сначала подумал: «Я ранен». В какой-то степени это даже обрадовало его, потому что ему сразу же представилась госпитальная койка и покой. Однако ощупав себя, он со смешанным чувством радости и отвращения понял, что просто-напросто наложил в штаны. — 2

He lay there trembling for almost a minute after the shells had stopped. His thighs felt hot and wet, and at first he thought, I'm wounded. It was pleasant and peaceful, and he had a misty picture of a hospital bed. He moved his hand back, and realized with both revulsion and mirth that he had emptied his bowels.

Часть вторая. Глина и формовщик

Argil and Mold

	— Бог — это недопустимая роскошь для меня. — 2
	"God is a luxury I don't give myself."

	Ред. Что это за дерьмо? Повар. Собрали из-под хвоста козы. А ты думал — что тебе дадут? Ред. О'кей, я просто подумал, здесь что-нибудь такое, что нельзя есть. (Общий хохот.) Повар. Давайте, давайте, двигайтесь повеселее, пока я вам кишки не выпустил. — Хор. Очередь к солдатской кухне (Chorus: The chow line)
	RED: What the fug is that swill? COOK: It's owl shit. Wha'd you think it was? RED: Okay, I just thought it was somethin' I couldn't eat. (Laughter) COOK: (good naturedly) Move on, move on, before I knock-the-crap-out-of-you.

	… Крофт громко крикнул, произнеся слова как бы всем телом, как будто наваливался при этом на тяжёлую дубовую дверь. — 5
	… Croft roared. He shouted with every fiber of his body as though he plunged at an oaken door.

	— Подлинное предназначение человека двадцатого века — жить тревожно. — 6
	"The natural role of twentieth-century man is anxiety."

— Ваша жена умерла во время родов. <…> Он <…> лёг на койку поверх одеяла лицом вниз. <…> — Врач наверняка был грёбаным жидом, — громко сказал он. Звук собственного голоса напугал его, и он повернулся на спину. Он возмущался всё больше и больше и несколько раз пробормотал вслух: «Жиды убили её». Эта мысль подействовала на него успокаивающе, он почувствовал жалость к себе и пребывал в этом состоянии несколько минут. — 9

"Your wife died in childbirth." <…> He <…> stretched out on his blanket. <…> "I bet a fuggin Yid was the doctor," he said aloud. The sound startled him, and he rolled over on his back. He was becoming angry as he thought about it, and once or twice he muttered, "The Yid killed her." It relieved the tension he was feeling. He felt a joyful self-pity, and he let it flow through him for several minutes.

	— По-моему, [война] — это результат исторического процесса развития энергии. Есть страны, обладающие скрытой мощью, скрытыми ресурсами; они, так сказать, полны потенциальной энергии. И есть великие концепции, способные дать этой энергии выход. Сгустком кинетической энергии является организованная страна, координированное усилие, или, пользуясь вашим эпитетом, фашизм. <…> Исторически цель этой войны заключается в превращении потенциальной энергии Америки в кинетическую. Если хорошенько вдуматься, то концепция фашизма — это очень жизнеспособная концепция, так как она прочно опирается на реальные инстинкты людей; жаль только, что фашизм зародился не в той стране, в стране, которой недостаёт внутренней, потенциальной энергии для полного развития. В Германии с её основным пороком — ограниченностью ресурсов — неизбежны крайности. Сама же идея, сама концепция была достаточно здравой. <…> Америка намерена воспринять эту идею; сейчас это уже происходит. У нас есть мощь, материальные средства, вооружённые силы. Вакуум нашей нации в целом заполнен высвобожденной энергией, и, заверяю вас, теперь мы вышли с задворок истории. <…> В последнее столетие весь исторический процесс шёл в направлении всё большей и большей консолидации мощи. Целям консолидации мощи в этом столетии служили и физическая энергия, и расширение цивилизации, и политическая организация общества. Впервые в истории люди, располагающие властью в Америке, заверяю вас, все больше начинают сознавать, каковы их действительные цели. Запомните. После войны наша внешняя политика будет более неприкрытой, менее лицемерной, чем когда бы то ни было. Мы больше не намерены прикрываться левой рукой, в то время как правая по-империалистически загребает. — 11
	"I like to call it a process of historical energy. There are countries which have latent powers, latent resources, they are full of potential energy, so to speak. And there are great concepts which can unlock that, express it. As kinetic energy a country is organization, co-ordinated effort, your epithet, fascism. <…> Historically the purpose of this war is to translate America's potential into kinetic energy. The concept of fascism, far sounder than communism if you consider it, for it's grounded firmly in men's actual natures, merely started in the wrong country, in a country which did not have enough intrinsic potential power to develop completely. In Germany with that basic frustration of limited physical means there were bound to be excesses. But the dream, the concept was sound enough." <…> America is going to absorb that dream, it's in the business of doing it now. When you've created power, materials, armies, they don't wither of their own accord. Our vacuum as a nation is filled with released power, and I can tell you that we're out of the backwaters of history now. <…> For the past century the entire historical process has been working toward greater and greater consolidation of power. Physical power for this century, an extension of our universe, and a political power, a political organization to make it possible. Your men of power in America, I can tell you, are becoming conscious of their real aims for the first time in our history. Watch. After the war our foreign policy is going to be far more naked, far less hypocritical than it has ever been. We're no longer going to cover our eyes with our left hand while our right is extending an imperialist paw."
	— Каммингс

	… он боялся Каммингса <…>. Хирн почувствовал, как будто в нём лопнул огромный гнойный нарыв и теперь заражал его кровь, безостановочным потоком проникая во все кровеносные сосуды. — 11
	… he had been afraid of Cummings <…>. Hearn felt as if an immense cyst of suppuration and purulence had burst inside him, and was infecting his blood stream now, washing through all the conduits of his body in a sudden violent flux of change.

	… их супружеская жизнь течёт бурно и напряжённо, доходит до того, что он, обессиленный, рыдает у неё на груди. — Ты любишь меня? Ты моя? Люби меня. — Да, да. — Я разорву тебя, я тебя съем. О, ты будешь вся моя… — 13
	… they have love passages of intense fury, enraged and powerful, which leave him sobbing from exhaustion and frustration on her breast. Do you love me, are you mine, love me. Yes, yes. I'll take you apart, I'll eat you, oh, I'll make you mine…

Перевод

И. Разумный, В. Г. Михайлов, В. Гладышева (под ред. А. Шевченко), 1972

О романе

Заслуга писателя в том, что он одним из первых в литературе США сделал попытку вскрыть двойственность положения американских солдат во время второй мировой войны: они чувствовали, что борются за правое дело, но зачастую находились под командованием реакционно настроенных и жестоких офицеров. В романе ощущается тревога насчёт будущего Соединённых Штатов — ведь в ходе военных операций все заметнее выдвигались на передний план оголтелые милитаристы с далеко идущими, по сути дела, фашистскими устремлениями. <…> В «Обнажённых и мёртвых» есть много интересных наблюдений. А всё же восприятие человека как существа жалкого, испокон веку лишённого цельности, душевной стойкости, накладывает на роман тягостный отпечаток. Особенно ясно это сказывается в образе важнейшего персонажа книги — лейтенанта Хирна. Этот честный офицер не может жить по правилам, установленным руководителями военной машины, он не станет поклонникам фашизма. Но как легко сметают его с пути! Для Мейлера характерно, что архиреакционного американского генерала он изображает с омерзением, но одновременно и с ужасом, в котором есть оттенок фатальности. В мейлеровском Кэммингсе чувствуется что-то инфернальное, как будто он обладает демонической, неодолимой силой. <…> В романе дают себя знать характерные для модернистской литературы выпячивание патологического и грубый натурализм.

— Морис Мендельсон

	Яркие портреты десятков солдат и офицеров и вмонтированные в повествование биографические зарисовки создают впечатление, что вся Америка одета в военную форму. И в самом деле, армия сражающейся нации — это сама нация, вывернутая наизнанку, «обнажённая», без тайн.
	— Сидни Финкелстайн

Книга Мейлера показывает, как были заложены основы того милитаризма, армейского изуверства, которые ныне проявились в наиболее неприглядном виде во Вьетнаме. <…> Наиболее сильные обличительные образы романа — генерал Каммингс и сержант Крофт — остались среди лучших достижений американской антивоенной прозы нашего времени <…>. Книга по праву считается первым значительным американским произведением о второй мировой войне. В романе Мейлера многое идёт от раннего Дос Пассоса, ещё не претерпевшего эволюции, приведшей его в лагерь врагов социализма.

— Александр Николюкин, «Реализм и модернизм в творчестве Нормана Мейлера»

Это своего рода лирический эпос, сочетающий фактографию с иносказательностью: сильно написанные эпизоды фронтовой будничности в конечном итоге важны, для того чтобы за ними высветился «путь человека через историю» — такой же, по авторской мысли, мучительный и трагический, как отчаянный штурм занятой японцами высоты, когда один за другим бессмысленно погибают мейлеровские герои. Искалеченный русский перевод, который <…> выпустило Военное издательство, не даёт о романе хотя бы приблизительно верного представления.

— Алексей Зверев