Нечто о характере поэзии Пушкина

«Нечто о характере поэзии Пушкина» — дебютная статья Ивана Киреевского, написанная в конце февраля 1828 года и подписанная 9.11. (цифровым обозначением его инициалов). Это едва ли не первая заявленная попытка проанализировать творчество Пушкина в целом, тонкие суждения критика о конкретных произведениях делают её одним из самых примечательных прижизненных отзывов о творчестве поэта. В редакции «Северной пчелы» статью сочли принадлежащей активно воевавшему с Ф. В. Булгариным С. П. Шевырёву и встретили целой серией насмешек и нападок, в «Московском вестнике» в заметке «От издателя» было раскрыто авторство Киреевского и выражено недоумение поведением издателей «Северной пчелы».

Цитаты

Отчего лучшие его произведения остаются неразобранными, а вместо разборов и суждений слышим мы одни пустые восклицания: «Пушкин поэт! Пушкин истинный поэт!» <…> и т. д.? Отчего никто до сих пор не предпринял определить характер его поэзии вообще, оценить её красоты и недостатки, показать место, которое поэт наш успел занять между первоклассными поэтами своего времени? Такое молчание тем непонятнее, что здесь публику всего менее можно упрекнуть в равнодушии. Но, скажут мне, может быть, кто имеет право говорить о Пушкине? Там, где просвещённая публика нашла себе законных представителей в литературе, там немногие, законодательствуя общим мнением, имеют власть произносить окончательные приговоры необыкновенным явлениям словесного мира. Но у нас ничей голос не лишний. Мнение каждого, если оно составлено по совести и основано на чистом убеждении, имеет право на всеобщее внимание. Скажу более: в наше время каждый мыслящий человек не только может, но ещё обязан выражать свой образ мыслей перед лицом публики, если, впрочем, не препятствуют тому посторонние обстоятельства; ибо только общим содействием может у нас составиться то, чего так давно желают все люди благомыслящие, чего до сих пор, однако же, мы ещё не имеем и что, быв результатом, служит вместе и условием народной образованности, а следовательно, и народного благосостояния: я говорю об общем мнении. <…> Но, говоря о Пушкине, трудно высказать своё мнение решительно; трудно привесть к единству все разнообразие его произведений и приискать общее выражение для характера его поэзии, принимавшей столько различных видов. <…> Не только каждая из сих поэм отличается особенностью хода и образа изложения (lа manière); но ещё некоторые из них различествуют и самым характером поэзии, отражая различное воззрение поэта на вещи, так что в переводе их легко можно бы было почесть произведениями не одного, но многих авторов.

Рассматривая внимательно произведения Пушкина, <…> находим мы, что при всех изменениях своего направления поэзия его имела три периода развития, резко отличающихся один от другого. <…> первый период поэзии Пушкина, заключающий в себе «Руслана» и некоторые из мелких стихотворений, назвал бы я периодом школы итальянско-французской. Сладость Парни, непринуждённое и лёгкое остроумие, нежность, чистота отделки, свойственные характеру французской поэзии вообще, соединились здесь с роскошью, с изобилием жизни и свободою Ариоста. <…> Если в своих последующих творениях почти во все создания своей фантазии вплетает Пушкин индивидуальность своего характера и образа мыслей, то здесь является он чисто творцом-поэтом. Он не ищет передать нам своё особенное воззрение на мир, судьбу, жизнь и человека; но просто созидает нам новую судьбу, новую жизнь, свой новый мир, населяя его существами новыми, отличными, принадлежащими исключительно его творческому воображению. Оттого ни одна из его поэм не имеет той полноты и оконченности, какую замечаем в «Руслане». <…> Оттого, наблюдая соответственность частей к целому, автор тщательно избегает всего патетического, могущего сильно потрясти душу читателя, ибо сильное чувство несовместно с охотою к чудесному-комическому и уживается только с величественно-чудесным.

… «Кавказский пленник», менее всех остальных поэм удовлетворяющий справедливым требованиям искусства, несмотря на то, богаче всех силою и глубокостию чувствований. «Кавказским пленником» начинается второй период пушкинской поэзии который можно назвать отголоском лиры Байрона: <…> тот же способ изложения, тот же тон, та же форма поэм, такая же неопределённость в целом и подробная отчётливость в частях, такое же расположение, и даже характеры лиц по большей части столь сходные, что с первого взгляда их почтешь за чужеземцев-эмигрантов, переселившихся из Байронова мира в творения Пушкина. Однако же, несмотря на такое сходство с британским поэтом, мы находим <…> столько красот самобытных, принадлежащих исключительно нашему поэту, такую неподдельную свежесть чувств, такую верность описаний, такую тонкость в замечаниях и естественность в ходе, такую оригинальность в языке и, наконец, столько национального, чисто русского, что даже в этом периоде его поэзии нельзя назвать его простым подражателем. <…> для вникавших в дух обоих поэтов очевидно, что Пушкин не случайно встретился с Байроном, но заимствовал у него или, лучше сказать, невольно подчинялся его влиянию. Лира Байрона должна была отозваться в своём веке, быв сама голосом своего века. <…> «Кавказском пленнике». расположение поэмы доказывает, что она была первым опытом Пушкина в произведениях такого рода, ибо все описания черкесов, их образа жизни, обычаев, игр и т. д., которыми наполнена первая песнь, бесполезно останавливают действие, разрывают нить интереса и не вяжутся с тоном целой поэмы. Поэма вообще, кажется, имеет не одно, но два содержания, которые не слиты вместе, но являются каждое отдельно, развлекая внимание и чувства на две различные стороны. Зато какими достоинствами выкупается этот важный недостаток! <…> Ни одно из произведений Пушкина не представляет столько недостатков и столько красот. <…> Вообще, видимый беспорядок изложения есть неотменная принадлежность байроновского рода; но этот беспорядок есть только мнимый, и нестройное представление предметов отражается в душе стройным переходом ощущений.

Зато далее всех отстоит от Байрона поэма «Разбойники», несмотря на то, что содержание, сцены, описания, всё в ней можно назвать сколком с «Шильонского узника». Она больше карикатура Байрона, нежели подражание ему.

… в «Цыганах», где мастерство стихосложения достигло высшей степени совершенства и где искусство приняло вид свободной небрежности. Здесь каждый звук, кажется, непринуждённо вылился из души и, несмотря на то, каждый стих получил последнюю отработку, за исключением, может быть, двух или трёх из целой поэмы: всё чисто, округлено и вольно. <…> Подумаешь, автор хотел представить золотой век, где люди справедливы, не зная законов; где страсти никогда не выходят из границ должного; где все свободно, но ничто не нарушает общей гармонии <…> совершенства природного. <…> Но здесь, к несчастию, прекрасный пол разрушает всё очарование <…>. Совместно ли такое несовершенство женщин с таким совершенством народа? Либо цыганы не знают вечной, исключительной привязанности, либо они ревнуют непостоянных жён своих, и тогда месть и другие страсти также должны быть им не чужды; тогда Алеко не может уже казаться им странным и непонятным; <…> тогда, вместо золотого века, они представляют просто полудикий народ, не связанный законами, бедный, несчастный, как действительные цыганы Бессарабии; тогда вся поэма противоречит самой себе. Но, может быть, мы не должны судить о цыганах вообще по одному отцу Земфиры; может быть, его характер не есть характер народа. Но если он существо необыкновенное, которое всегда и при всяких обстоятельствах образовалось бы одинаково и, следовательно, всегда составляет исключение из — своего народа, то цель поэта всё ещё остаётся неразгаданною. <…> Создания истинно поэтические живут в нашем воображении; мы забываемся в них, развиваем неразвитое, рассказываем недосказанное и, переселяясь таким образом в новый мир, созданный поэтом, живём просторнее, полнее и счастливее, нежели в старом действительном. Так и цыганский быт завлекает сначала нашу мечту, но, при первом покушении присвоить его нашему воображению, разлетается в ничто, как туманы Ледовитого моря. <…> Все недостатки в «Цыганах» зависят от противоречия двух разногласных стремлений: одного самобытного, другого байронического; посему самое несовершенство поэмы есть для нас залог усовершенствования поэта.

Время Чильд-Гарольдов, слава Богу! ещё не настало для нашего отечества: молодая Россия не участвовала в жизни западных государств, и народ, как человек, не стареется чужими опытами.

Нет ничего общего между Чильд-Гарольдом и толпою людей обыкновенных <…>. Напротив того, Онегин есть существо совершенно обыкновенное и ничтожное. <…> Эта пустота главного героя была, может быть, одною из причин пустоты содержания первых пяти глав романа; но форма повествования, вероятно, также к тому содействовала. <…> Недостатки «Онегина» суть, кажется, последняя дань Пушкина британскому поэту. Но все неисчислимые красоты поэмы <…> — суть неотъемлемая собственность нашего поэта. Здесь-то и обнаружил он ясно природное направление своего гения; и эти следы самобытного созидания в «Цыганах» и «Онегине», соединённые с известною сценою из «Бориса Годунова», составляют, не истощая, третий период развития его поэзии, который можно назвать периодом поэзии русско-пушкинской. Отличительные черты его суть: живописность, какая-то беспечность, какая-то особенная задумчивость и, наконец, что-то невыразимое, понятное лишь русскому сердцу; ибо как назвать то чувство, которым дышат мелодии русских песен, к которому чаще всего возвращается русский народ и которое можно назвать центром его сердечной жизни? <…> Не нужно, кажется, высчитывать всех красот «Онегина», анатомировать характеры, положения и вводные описания, чтобы доказать превосходство последних произведений Пушкина над прежними. Есть вещи, которые можно чувствовать, но нельзя доказать, иначе как написавши несколько томов комментарий на каждую страницу.

В упомянутой сцене из «Бориса Годунова» особенно обнаруживается зрелость Пушкина. <…> всё заставляет нас ожидать от трагедии, скажем смело, чего-то великого. Пушкин рождён для драматического рода. Он слишком многосторонен, слишком объективен чтобы быть лириком; в каждой из его поэм заметно невольное стремление дать особенную жизнь отдельным частям, стремление, часто клонящееся ко вреду целого в творениях эпических, но необходимое, драгоценное для драматика. Утешительно в постепенном развитии поэта замечать беспрестанное усовершенствование; но ещё утешительнее видеть сильное влияние, которое поэт имеет на своих соотечественников. <…> и это открывает нам ещё одно важное качество в характере его поэзии: соответственность с своим временем. Мало быть поэтом, чтобы быть народным; надобно ещё быть воспитанным, так сказать, в средоточии жизни своего народа, разделять надежды своего отечества, его стремление, его утраты, — словом, жить его жизнию и выражать его невольно, выражая себя.

О статье

	Благословляю его обеими руками писать — умная, сочная, философская проза.
	— Василий Жуковский, письмо А. П. Елагиной 15 апреля 1828