О Вольтере (Гюго)
«О Вольтере» (фр. Sur Voltaire) — статья Виктора Гюго декабря 1823 года, написанная в реакционном духе Реставрации Бурбонов. Вошла в авторский сборник «Литературно-философские очерки» (Littérature et philosophie mêlées) 1834 года.
Цитаты
[править]… талант Вольтера бился и под уздой и под ударами шпор. | |
… talent de Voltaire tourmenté tout ensemble du frein et de l’éperon. |
… участники Энциклопедии хотели доказать свою силу, но доказали лишь свою слабость, создав этот отвратительный памятник… — вероятно, неоригинально | |
… coopération à l’Encyclopédie, ouvrage où des hommes qui avaient voulu prouver leur force ne prouvèrent que leur faiblesse… | |
— там же |
Назвать имя Вольтера — значит охарактеризовать весь восемнадцатый век, значит определить одним словом двойственную физиономию этой эпохи, которая <…> была только переходной эпохой и для общества и для литературы. <…> Вольтер в нём — главное действующее лицо, в известной мере лицо типичное… | |
Nommer Voltaire, c’est caractériser tout le dix-huitième siècle ; c’est fixer d’un seul trait la double physionomie historique et littéraire de cette époque, qui ne fut <…> qu’une époque de transition, pour la société comme pour la poésie. <…> Voltaire en est le personnage principal et en quelque sorte typique… |
… одна сторона его деятельности развернулась в литературе, а другая отразилась на общественных событиях, <…> каждая из двух сторон вольтеровского гения <…> проявлялись в тесном согласии, а результаты их воздействия возникали всегда одновременно, скорее слитые воедино, чем связанные между собой. <…> | |
… cette action, dont l’une domina les lettres, dont l’autre se manifesta dans les événements, <…> ces deux règnes du génie de Voltaire <…> intimement coordonnée, et que les effets de cette puissance, plutôt mêlés que liés, ont toujours eu quelque chose de simultané et de commun. <…> |
Между ним и литературой великого века та разница, что Корнель, Мольер и Паскаль больше принадлежат обществу, Вольтер — цивилизации. Читая его, чувствуешь, что это писатель расслабленного и опошленного века. В нём есть приятность, но нет прелести, есть привлекательность, но нет очарования, есть блеск, но нет величия. Он умеет льстить, но не умеет утешать. Он околдовывает, но не убеждает. Если исключить трагедии, — наиболее присущий ему жанр, — таланту Вольтера не хватает нежности и искренности. Чувствуется, что всё это результат труда, а не плод вдохновения <…>. Впрочем, как и другой, более близкий к нам по времени честолюбец, мечтавший о неограниченном господстве в политике, Вольтер тщетно пытался установить своё неограниченное господство в литературе. Абсолютная монархия не соответствует природе человека. <…> Не в бесконечных переменах места и обличья выражается сила, а в величавой неподвижности. Сила — это не Протей, а Юпитер. | |
Il y a cette différence entre sa littérature et celle du grand siècle, que Corneille, Molière et Pascal appartiennent davantage à la société, Voltaire à la civilisation. On sent, en le lisant, qu’il est l’écrivain d’un âge énervé et affadi. Il a de l’agrément et point de grâce, du prestige et point de charme, de l’éclat et point de majesté. Il sait flatter et ne sait point consoler. Il fascine et ne persuade pas. Excepté dans la tragédie, qui lui est propre, son talent manque de tendresse et de franchise. On sent que tout cela est le résultat d’une organisation, et non l’effet d’une inspiration <…>. Au reste, comme un autre ambitieux plus moderne, qui rêvait la suprématie politique, c’est en vain que Voltaire a essayé la suprématie littéraire. La monarchie absolue ne convient pas à l’homme. <…> La force ne se révèle point par un déplacement perpétuel, par des métamorphoses indéfinies, mais bien par une majestueuse immobilité. La force, ce n’est pas Protée, c’est Jupiter. |
Представим себе только политическое лицо восемнадцатого столетия, <…> представим себе Вольтера, брошенного, как змея в болото, в это разлагающееся общество, и мы перестанем удивляться тому, что заразительное действие его мысли ускорило гибель политического порядка, устоявшего в период своей молодости и расцвета против нападок Монтеня и Рабле. Не он сделал болезнь смертельной, но именно он вызвал её развитие, её особенно тяжкие приступы. Понадобилась вся желчь Вольтера, чтобы забурлила, наконец, эта грязь; потому-то и приходится обвинять этого злосчастного человека в немалой доле чудовищных вещей, творившихся во время революции. | |
Qu’on se représente la face politique du dix-huitième siècle, <…> qu’on se figure Voltaire jeté sur cette société en dissolution comme un serpent dans un marais, et l’on ne s’étonnera plus de voir l’action contagieuse de sa pensée hâter la fin de cet ordre politique que Montaigne et Rabelais avaient inutilement attaqué dans sa jeunesse et dans sa vigueur. Ce n’est pas lui qui rendit la maladie mortelle, mais c’est lui qui en développa le germe, c’est lui qui en exaspéra les accès. Il fallait tout le venin de Voltaire pour mettre cette fange en ébullition ; aussi doit-on imputer à cet infortuné une grande partie des choses monstrueuses de la révolution. |
Перевод
[править]С. Брахман // Виктор Гюго. Собрание сочинений в 15 томах. Т. 14. Критические статьи, очерки, письма. — М.: ГИХЛ, 1956. — С. 55-65.