Разночинцы

Разночинцы («люди разного чина и звания») — юридически не вполне оформленная категория населения в Российском государстве XVII—XIX вв. Разночинцем называлось лицо, не принадлежащее ни к одному из установленных сословий. В обиходе так назывались лица, которые получили образование, благодаря ему были исключены из того непривилегированного податного сословия, в котором находились раньше, или не могли принадлежать к податному состоянию, при этом не состояли на действительной службе. Получение образования в данных условиях означало необходимость существовать на доходы от своих личных занятий, в основном от умственного труда. В этом смысле термин «разночинцы» употреблялся в XIX веке как синоним интеллигенции, т.к. значительная часть интеллигентов была разночинцами.

Цитаты

XIX век

Что касается до нижнего слоя общества, то есть среднего состояния, оно разделилось в свою очередь на множество родов и видов, между коими по своему большинству занимают самое видное место так называемые разночинцы. Это сословие наиболее обмануло надежды Петра Великого: <…> свою русскую смышлёность и сметливость обратило на предосудительное ремесло толковать указы; выучившись кланяться и подходить к ручке дам, не разучились своими благородными руками исполнять неблагородные экзекуции.

— Виссарион Белинский, «Литературные мечтания», ноябрь 1834

	Литература наша создала нравы нашего общества <…> и произвела нечто вроде особенного класса в обществе, который от обыкновенного среднего сословия отличается тем, что состоит <…> из людей всех сословий, сблизившихся между собою через образование, которое у нас исключительно сосредоточивается на любви к литературе.
	— Виссарион Белинский, «Мысли и заметки о русской литературе», январь 1846

	Что писатели-дворяне брали у природы даром, то разночинцы покупают ценою молодости.
	— Антон Чехов, письмо А. С. Суворину 7 января 1889

XX век

	… широких слоях разночинской интеллигенции с совершенно неустановившимся миросозерцанием, с бессознательным смешением демократических и примитивно социалистических идей. Именно эта идеология и характерна для старой русской интеллигенции…
	— Владимир Ленин, «Задачи революционной молодёжи», письмо 1-е, сентябрь 1903

	Пришёл вонючий «разночинец». Пришёл со своею ненавистью, пришёл со своею завистью, пришёл со своею грязью. И грязь, и зависть, и ненависть имели, однако, свою силу, и это окружило его ореолом «мрачного демона отрицания»; но под демоном скрывался просто лакей. Он был не чёрен, а грязен. И разрушил дворянскую культуру от Державина до Пушкина.
	— Василий Розанов, «Опавшие листья» (Короб первый), 1913

Как декабристы разбудили Герцена, так Герцен и его «Колокол» помогли пробуждению разночинцев, образованных представителей либеральной и демократической буржуазии, принадлежавших не к дворянству, а к чиновничеству, мещанству, купечеству, крестьянству. Предшественником полного вытеснения дворян разночинцами в нашем освободительном движении был ещё при крепостном праве В. Г. Белинский. <…> Падение крепостного права вызвало появление разночинца, как главного, массового деятеля и освободительного движения вообще и демократической, бесцензурной печати в частности. Господствующим направлением, соответствующим точке зрения разночинца, стало народничество. Оно никогда не могло, как общественное течение, отмежеваться от либерализма справа и от анархизма слева.

— Владимир Ленин, «Из прошлого рабочей печати в России», апрель 1914

	Литераторы-«разночинцы» — тоже «отщепенцы» и «блудные дети», их история — «мартиролог», то есть перечень мучеников. <…> Редкий из литераторов-разночинцев доживал до сорока лет, и почти все испытали голодную, трущобную, кабацкую жизнь. Читателей у них было очень мало, и читатель, в огромном большинстве, был «чужой» человек.
	— Максим Горький, «Беседы о ремесле. III», 1931

Разночинец [в 1830-х] стал центральной фигурой дня. <…> В культуру ворвалась смутная, неведомая, многоликая масса, ещё спутанная и пёстрая по составу и настроениям <…>. Но эта масса, требовавшая различных вещей от искусства, часто консервативная, чаще всего буржуазная по вкусам и чаяниям, уже несла с собою прозрение другой массы, поднимавшейся вслед за нею. Она открыла двери, — а за дверьми уже волновался народ, и лучшие люди страны потребовали права на вход для него, для народа.

— Григорий Гуковский, «Реализм Гоголя» (гл. I), 1948

— Честные современники Онегина «между лафитом и клико» <…> рождали «мятежную науку» и декабризм… А когда они наконец разбудили Герцена… <…> С этого и началось всё главное — сивуха началась вместо клико! разночинство началось, дебош и хованщина! <…> они без стакана не могли написать ни строки! <…> Отчаянно пили! все честные люди России! а отчего они пили? — с отчаяния пили! пили оттого, что честны, оттого, что не в силах были облегчить участь народа! Народ задыхался в нищете и невежестве, почитайте-ка Дмитрия Писарева! <…> Ну как тут не прийти в отчаяние, как не писать о мужике, как не спасать его, как от отчаяния не запить! Социал-демократ — пишет и пьёт, и пьёт, как пишет. А мужик — не читает и пьёт, пьёт, не читая. Тогда Успенский встаёт — и вешается, а Помяловский ложится под лавку в трактире — и подыхает, а Гаршин встаёт — и с перепою бросается через перила… <…> И вы смотрите, что получается! Мрак невежества всё сгущается, и обнищание растёт абсолютно! Вы Маркса читали? Абсолютно! Другими словами, пьют всё больше и больше! Пропорционально возрастает отчаяние социал-демократа, тут уже не лафит, не клико, те ещё как-то добудились Герцена! А теперь — вся мыслящая Россия, тоскуя о мужике, пьёт не просыпаясь! Бей во все колокола, по всему Лондону — никто в России головы не поднимет, все в блевотине и всем тяжело!..

— Венедикт Ерофеев, «Москва — Петушки», 1970