Раса хищников

«Раса хищников» (польск. Rasa drapieżców) — посмертный сборник Станислава Лема из 44 эссе 2004-2006 годов о мировых общественно-политических событиях, опубликованных в католическом еженедельнике «Tygodnik Powszechny» в рамках постоянной рубрики «Мир по Лему» (Świat według Lema). Составитель и редактор — Томаш Фиалковский. Лем называл так людей в одном из интервью. Ранее вышли аналогичные авторские сборники «Милые времена» (1995) и «Придирки по мелочам» (1997).

Цитаты

2004

Рапалло остаётся символом и сигналом, что, если за нашей спиной заключаются какие-то немецко-российские соглашения, поляки вправе почуять запах гари. <…> Ныне немецкое правительство ведёт себя довольно сдержанно, но щупальца, отростки и лапы гидры вроде Эрики Штайнбах и «Союза изгнанных», к сожалению, дают пищу для невесёлых размышлений. Что будет с внешней политикой России, трудно сказать — Путин, наверное, и сам не знает, искать ли ему поддержки у старого генералитета и бывших гэбистов, которые хотели бы восстановить империю, или идти на сближение с Западом. — перевод: В. Волобуев

— «Моё чтение» (Moje lektury), май

В уже начавшейся президентской кампании Джон Керри вынужден умалчивать о своём знании французского языка, поскольку это вряд ли сыграет в его пользу. Кое-кто негодующе заявляет, что Керри знает также и латынь, а это уже полная катастрофа, ведь президент должен говорить только по-американски… <…> Мир пребывает в ситуации, которую я уже однажды описывал при помощи такой модели: круглый каравай, а на нём шарик. Мы не знаем, в какую сторону он покатится вниз, но когда покатится, то уже с ускорением. — перевод: В. Волобуев

— «Шарик на каравае» (Kulka na bochnie), июнь

	Поляки сумеют истребить себя сами, без помощи соседних держав — ~1985
	— там же

	… мне вспомнились времена ПНР, когда мы читали, что хоть мясо и подорожало, зато подешевели локомотивы. — перевод: В. Волобуев
	— «Без точки опоры» (Bez punktu oparcia), июнь

	Мы живём в стране, изобилующей скандалами <…>. Особенно сейчас, после смерти Милоша, мне кажется, что я стою под душем, только вот сверху льётся не вода, а помои. Страшно отрезвляющая процедура — а я-то думал, что найду слова ободрения… — перевод: М. Болевская
	— «Под душем помоев» (Pod tuszem z pomyi), август

	Уже во время оккупации мне пришло в голову, что, как это ни парадоксально, нападение гитлеровцев спасло нас от собственного фашизма. — перевод: П. Козеренко
	— «Без формы» (Bez formy), октябрь

Я увидел по телевизору передачу, посвящённую творчеству Мрожека, приуроченную к вручению ему Золотого жезла Фонда польской культуры; вероятно, это задумывалось как бенефис писателя. <…> Мрожек сто, двести раз заслужил различного рода премии, ведь его спокойно можно поставить в один ряд с Гомбровичем. И мне было очень горько смотреть, как отнеслись к столь замечательному художнику, хотя передачу и пустили в так называемый прайм-тайм. Я ждал потом хоть каких-нибудь критических откликов, но их не последовало — чихнуть даже никто не удосужился. Отработали, отбубнили, занавес упал — конец. <…> Гонки за литературной премией «Нике», если правду говорить, сильно напоминают конные бега: главным становится то, кто будет фаворитом, кто с кем идёт корпус в корпус и кто первый достигнет финиша. <…> Искусство исчезло, скончалось, не существует. <…> ПНР была меценатом с крутым характером — <…> школа с достаточно суровым режимом, детей загоняли в классы насильно, а [теперь] вдруг звонок, перемена, все разбежались, и больше никто ничего ни от кого не требует. <…> Уход из жизни Милоша был равносилен тому, как если бы обрушился Гевонт. Его духовное присутствие было настолько мощным, что ощущалось чуть ли не физически. Почти в каждом номере «Тыгодника» печатался милошевский текст, и создавалось впечатление, что он всегда на страже. Таких художников с их великим творчеством не заменишь компьютерными играми. — перевод: И. Подчищаева

— «После звонка» (Po dzwonku), октябрь

С чего бы Сталин, который уже поглотил пол-Польши, стал бы вдруг отказываться от своих далеко идущих намерений? Ведь не для того он отнял у нас восточные земли и передвинул Польшу на запад, чтобы нам досадить; речь шла о создании подходящего плацдарма для удара по крупным западным странам. Так называемые Возвращённые земли, которые нам подарили, были, собственно говоря, учебным плацем, place d’armes, с которого можно будет начать нападение. Что история подставила проектам Сталина ножку, это отдельный вопрос. Сегодня Путин силится реставрировать советскую империю, но уже методами экономического давления. — перевод: Е. Барзова, Г. Мурадян

— «Спор о Восстании » (Spór o Powstanie), ноябрь

	… показ[ательно], до какой степени безумия могут дойти разумные народы и сколь непредсказуемой бывает в своих скачка́х история. Не теряющая остроты проблема Украины вновь напомнила об этой непредсказуемости, больше всего поразив Путина, привыкшего к послушанию масс. Это, наверное, знамение времени. — перевод: С. Равв
	— «Скачки́ истории» (Koziołki historii), декабрь

2005

… в мире существуют два центра политической глупости: президента Буша и президента Путина. Между ними есть очевидная разница: в то время как Путин гэбистскими методами, которыми он владеет благодаря своему образованию и воспитанию, искореняет сколько-нибудь критические высказывания в прессе, особенно касающиеся его экономической политики и кампании против так называемых олигархов, вокруг президента Буша продолжаются пляски всевозможных критиков. Критика Буша, по моему мнению, вполне обоснована. Этот человек до сих пор не сделал ничего хорошего ни для Соединённых Штатов, ни для мира. <…> Все критические замечания президент отправляет в небытие <…>. Таким образом, у нас есть два несомненно могущественных политика, русский и американец, и оба такие дрянные, что трудно понять, кто хуже. Характерное их свойство: они делают то, что не нужно, и не делают того, что нужно. Досадно, что такие люди заправляют судьбами мира. <…> На Рождество мне подарили увесистый том Эдварда Радзинского под названием «Сталин»; чувствуется, что и Путин из той же школы, хотя он относительно поздно начал подавлять демократические свободы. На международной арене он использует свой излюбленный метод — брань; обидел всех, кого смог… <…> русские съедят любую политическую лягушку, которую Путин им подсунет. Видимо, их занимает что-то другое. Недавно мне привезли из Москвы толстый, красочный, напечатанный на глянцевой бумаге журнал «Афиша». Из его содержания следует, что всяческие порношопы и прочие отвратительные зрелища пользуются в России большим успехом. — перевод: Е. Попова

— «Сейсмология и политика» (Sejsmologia i polityka), январь

	Разница между российской действительностью и взглядами Путина, который сам себе кажется фигурой чрезвычайно значительной, мне представляется крайне важной. Я видел фотографии Путина в окружении офицеров, облачённых в мундиры царской армии; он явно питает пристрастие к придворной роскоши. — перевод: С. Равв
	— «Визит» (Wizyta), февраль

На сцене снова появились крайне правые, как будто вновь разжалась сжатая пружина: у нас есть «Лига», которую я, думая о русофильских традициях «Национальной демократии», называю про себя «Лигой подданных России», у нас есть «Всепольская молодёжь», и всё это — просто продолжение «Лагеря великой Польши», пережёванные остатки напыщенной националистической политики былых времён. <…> Совершенно случайно около кровати я обнаружил томик избранных критических сочинений Янека Блоньского и в очередной раз восхитился его отточенным стилем. По сравнению с ним большинство публикуемых нынче рецензий — провинциальные сплетни. — перевод: Э. Квяткевич

— «Пустые места» (Puste miejsca), февраль

О самом Папе вообще трудно говорить. Это была сильная личность, которая со временем становилась всё сильнее. Не надо ходить за оценкой к теологам — самым главным, несомненно, была реакция людей. <…> едва ли не самое сильное впечатление произвела на меня сцена последнего Пасхального Воскресенья, когда Папа, уже тяжело больной, сидел у окна и боролся с собственным телом, поскольку очень хотел произнести слова благословения urbi et orbi — но уже не смог и лишь молча благословил всех собравшихся на площади Святого Петра. Некоторым показалось слишком жестоким novum то, что он умирает не в уединении, а на глазах у всех; но ведь именно так умирал Христос. Кто теперь станет Папой? Не думаю, что кардинал из Африки, скорее уж кто-нибудь из Латинской Америки. Не верю, однако, чтобы скоро нашёлся человек такого масштаба, как Кароль Войтыла. — перевод: Е. Барзова, Г. Мурадян; см. также «Иоанн Павел II»

— «Бурная волна» (Rwąca fala), апрель

Чего бы плохого ещё ни сделал президент Буш, Америка была и останется могучей державой. Что же касается будущего России под властью клики Путина, то тут аналогичной уверенности нет. А Путин уже оговаривается, что хотел бы быть избранным на следующий срок. Не о пожизненном ли президентстве речь? <…> Боюсь, что политический капитал, который Леппер сумел сколотить до сих пор, настолько велик, что лидера «Самообороны» в глазах его сторонников не смогло бы скомпрометировать даже признание в безумной любви к Путину. — перевод: Х. Сурта

— «Газ и Рапалло» (Gaz i Rapallo), май

… быстро тает население России. <…> Тому есть немало причин. <…> Таким образом, территория государства, оснащенного ядерным оружием, все более напоминает средневековую Европу, по которой пронеслась эпидемия чумы. Правда, заметно улучшились экономические показатели. <…> Рост сил, в том числе вооружённых, маскирует глубокий, постоянно усугубляющийся хаос в обществе. Эти симптомы видны в современной России. Поразительно, что Путин в своём выступлении упорно замалчивал все опасные для страны проблемы, будто их нет вообще. По-моему, он недостоин называться государственным мужем. Государственный муж — это человек, который старается заглянуть за горизонт срока своих политических полномочий. <…> Горе политикам, которые подобно Путину силятся поразить несколько десятков глав иностранных государств парадом своих последних преторианцев. Нельзя измерять историю сроками полномочий отдельных правительств, которые отворачиваются от истинной опасности и вместо проведения необходимых реформ у себя в стране обрушивают на соседей потоки оскорблений. Такие правительства должны считаться с печальной возможностью проигрыша, а не подменять разумную законность разновидностью цирковых представлений. — перевод: Х. Сурта

— «Россия Путина» (Rosja Putina), май

… осознаёшь, насколько разнородно творение, именуемое человечеством <…>. На уроках физики нам показывали такой опыт: берётся большая пробирка с водой, и в неё кладется несколько кусочков льда, который плавает на поверхности. Когда дно пробирки нагревают бунзеновской горелкой, вода снизу начинает кипеть, но сверху по-прежнему остаётся лёд. Лёд и кипяток одновременно — вот так примерно выглядит наш мир. — перевод: Е. Барзовая, М. Михайловская

— «Лёд и кипяток» (Lód i wrzątek), май

К своим особым достижениям я отношу «Высокий замок», первую книгу в ПНР, в которой кто-то отважился писать о Львове. Опять-таки это вышло случайно, я ведь всего лишь писал о своём детстве. Но книга получила широкий отклик, мне приходило множество писем от львовян, изгнанных из родного города. <…> Первые мои книги были переведены в ГДР. Они расходились большими тиражами, и по совету некоего Марселя Райха-Раницкого я стал ездить в Западный Берлин за покупками, за такими неслыханными вещами, как, например, нейлоновая шубка для жены. Садясь в Восточном Берлине в метро, я брал с собой номер «Правды», и когда на обратном пути появлялись таможенники, перед ними сидел человек в пальто с бобровым воротником, укрывшийся за советской газетой. Они всегда обходили меня стороной… <…> «Павлин королевы» Дороты Масловской. Вещь интересная: большой талант, незаурядный ум, но при этом возникает впечатление, словно вы пытаетесь на моторной лодке плыть по сточной канаве. Мотор ревет на полных оборотах, но вокруг грязь, мерзость, вы еле пробираетесь через всё это: ведь мир, столь блестяще описанный Масловской, — страшное болото. — перевод: М. Алексеева

— «Прошлое через объектив» (Obiektywem w przeszłość), июль

… роман Мишеля Фейбера «Побудь в моей шкуре». <…> Изложенная таким образом история звучит как обыкновенный вздор, но написана она мастерски. У меня волосы на голове стояли дыбом, когда я её читал. <…> Европа [сейчас] стоит на тоненьких и слегка дрожащих ножках <…>. Сейчас я начал с некоторой тревогой задумываться: не восхваляю ли и я где-нибудь в тридцати трёх томах своих произведений просто убийство или массовое уничтожение людей? В конце концов, в текстах автора, писавшего на протяжении пятидесяти лет, можно выискать разнообразнейшие тезисы самого загадочного идейного происхождения; впрочем, нет, видно, нету у меня этой жилки, я — натура на удивление нечеловеческая, прямо-таки нашпигованная пацифизмом. — перевод: Х. Сурта

— «Жажда крови» (Żądza krwi), июль

	Электрический заряд в электростатической машине, которая стоит на моём письменном столе, приобретает форму зигзагообразной молнии, потому что ищет путь наименьшего сопротивления, — и то же самое происходит в обществе. Верх берёт всё самое лёгкое, простое, самое схематичное. — перевод: Х. Сурта
	— «Власть мозга» (Władza mózgu), август

Госпожа Меркель, как ледокол, пробивающийся сквозь льдины, устремляется к канцлерскому креслу <…>. Я огорчался и завидовал, слушая речь госпожи Меркель перед элитой немецких работодателей. Профессионализм её выступления, знание реальных проблем, волнующих Германию, были на несколько порядков выше, чем всё, что высказывали польские кандидаты на пост президента. <…> Меня хвалят за «Солярис», но я вовсе не считаю его таким уж замечательным, скорее предпочитаю «Кибериаду» или «Дневник, найденный в ванне». — перевод: Е. Барзова, Г. Мурадян

— «Сказки Гофмана» (Opowieści Hoffmanna), октябрь

	У меня складывается впечатление, что к нам относятся так, словно мы в лучшем случае Верхняя Вольта… — перевод: Е. Барзова, Г. Мурадян
	— «Верхняя Вольта» (Górna Wolta), ноябрь

	У нас есть два выдающихся критика, которые стараются идти в ногу с современной литературой, — это Чаплинский и Яжембский, но нет широкого течения, нет школ, подобных старой школе Выки. На шахматной доске литературы стоят одинокие фигуры: слоны, ладья, где-то сбоку — ферзь, а может, и король, несколько пешек, но партию с ними не сделать; никто не хочет играть в такие шахматы! — перевод: О. Чехова
	— «Шахматная доска без фигур» (Szachownica bez szachów), декабрь

2006

Управление государством — трудная задача; я не раз думал о том, возможно ли запрограммировать машину вроде компьютера, чтобы она управляла страной беспристрастно. Однако количество параметров, которые при этом пришлось бы учитывать, было бы слишком велико, да и множество вопросов можно решить лишь при помощи интуиции и чутья. Политический дар подобен удивительному и непостижимому таланту, который отличает гениев шахматных этюдов. Качиньские с волчьим аппетитом набросились на власть, но до сих пор их деятельность ограничивается тем, что происходит в сейме и вокруг него, внутри политической камарильи, ко всему прочему рассорившейся. Боюсь, что кусок, который они отхватили от пирога власти, гораздо больше, чем им под силу съесть. По счастью, экономическая жизнь государства течёт своим чередом, благо у нас демократия и уже не действует типично советское правило, что всё решает правительство. Принадлежность к НАТО и ЕС, в свою очередь, означает, что возможности наносить урон государству не безграничны, что мы не можем позволить себе безумства, вроде liberum veto. <…> Политика немного напоминает расписание движения поездов: приоритетом для неё становится все, что можно состыковать, синхронизировать и организовать, а содержимое и вместительность товарных и пассажирских составов — вне компетенции политиков. — перевод: О. Чехова

— «Расписание движения» (Rozkład jazdy), январь

	Я узнал, что в России мои книги — культовые, а моих российских читателей прямо-таки восхищает то, что я есть, каков я есть. Одни гимны и славословия. Ситуация немного неловкая, потому что я-то вовсе не такой замечательный, как им кажется. Кроме того, я не люблю, когда меня перехваливают, и от значительной части этих похвал охотнее всего деликатно бы отказался. — эссе об интернет-конференции с читателями в январе 2006, оно и «Доктрина и практика» — последние произведения Лема
	Dowiaduję się, że moje książki są w Rosji kultowe, a moi rosyjscy czytelnicy są wprost zachwyceni tym, że jestem, jaki jestem. Same hymny i eulogie. Sytuacja jest trochę niezręczna, ponieważ ja nie jestem taki znów wspaniały, jak im się wydaje. Nie lubię też być zanadto chwalony i znaczną część tych pochwał najchętniej bym delikatnie unieważnił.
	— «Голоса из сети», 9 февраля

О сборнике

	Фельетоны Станислава Лема не относятся к политической публицистике: это скорее попытка поставить диагноз миру во всей его сложности, это переплетение различных тем, сочетание которых часто удивляет, однако всегда оправданно. — перевод: Е. Шарков
	— Томаш Фиалковский, послесловие

Литература

Станислав Лем. Раса хищников / перевод под руководством К. Я. Старосельской. — М.: АСТ, АСТ Москва, 2008. — 288 с.