Рецензии Николая Надеждина на «Северные цветы»

Николай Надеждин написал рецензии на 3 выпуска альманаха «Северные цветы».

На 1830 год

Вестник Европы, 1830, № 2 (вышел 1 февраля), с. 162-170.

Ах! как бы на цветы да не морозы — И зимой бы цветы расцветали! Эту заунывную песенку нельзя не затянуть при взгляде на цветы, распукнувшиеся нынешнею зимою — по обычаю — в северной нашей столице. И прошедшая зима была для них что-то не очень авантажна, а ныне — морозы совершенно избили их, так что не осталось ничего, кроме пустого, недоцветшего или перецветшего былия. Это, без сомнения, чувствовали сами их хозяева, не заблагорассудивши выставить свои имена, как, бывало, важивалось прежде, на заглавном листке, vis-à-vis лубочной картинки, составляющей теперь лучшее их украшение и вернейшую эмблему. Расположение сих мёрзлых цветов в одну альманачную связку сделано, однако, по-прежнему. <…> О. М. Сомов заби[л] уже себе многократными опытами славу охотника обзирать и — не мастера видеть. «Отрывок из литературных летописей» <…> А. С. Пушкина!! Чудная судьба великих гениев!.. После неудачного боя при Полтаве А. С. Пушкин, отстреливаясь карикатурами и эпиграммами, отретировался мужественно с поля литературного и принялся — за грифель летописца! Видим Наполеона — на острове С. Елены предприемлющего писать историю, распростившись с возможностью действовать для истории!.. Зрелище поистине умилительное!.. Жаль только, что наш развенчанный герой ещё не довольно навык в новом деле. Он не умеет смотреть на описываемые им события с тем беспристрастием и самоотвержением, которые требуются от историка, и посему не удивительно, что ему всё ещё видятся всюду — пьяные семинаристы!..

В так называемых «Сценах из „Бориса Годунова“», успевшего уже изжить огромную славу ещё до своего появления, мы — скажем откровенно — не могли никак признать Пушкина, сколько ни бились!

«Обозрение» Киреевского так закопчено куревом чадного фанатизма, что самая истина, если иногда проглядывает из него кое-где, едва не кажется ложью.

На 1831 год

Телескоп, ч. I, № 2 (вышел 1—4 февраля), с. 226-233.

Было время на альманахи <…>. Блестящий успех Полярной Звезды, родоначальницы их эфемерного поколения, возбудил тьму подражаний, кои сначала бывали довольно удачны. Но — по непреложному ли закону искажения, тяготеющему над всеми делами рук человеческих, или, может быть, в следствие чёрных годов неурожая, весьма естественного в настоящее время литературной слякоти, — сии сборники, отличавшиеся прежде полнотою и свежестию, начали мало-помалу тощать и выдыхаться, так что наконец из букетов и венков превратились в хворост и в веники. Оттого-то редкие из них существуют долее троекратного объявления в газетах: большая же часть умирает при самом рождении и выметается с сором к тому же новому году, для которого назначалась обновою. Одни только Северные Цветы всё ещё держатся <…>. Как ни нападают на пристрастие к именам — а они имеют, право, магическую силу! Явись тот же сборник под другим названием… иной бы и не заглянул в него! <…> И Северные Цветы заплатили дань неизбежной судьбе всего подлунного!.. Они прежде прозябали — теперь прозябли… Измятые, изломанные, осыпавшиеся — едва можно узнать их!.. <…> На усердие собирателя, кажется, нельзя посетовать. Цветы рвал он и теперь не по болотам… <…> В них попадаются ещё травинки, дышащие свежестью и благовонием. Но их надобно отыскивать между вереском сухим и безжизненным!..

Прозаическая часть; <…> обозрение Российской словесности, коим она, по обычаю, начинается, показывает в обозревателе внимание к советам, на которые для него доселе не скупились. Он отступился от прежних претензий на высшие философические взгляды, возбуждавшие бывало смех и горе, <…> и ограничился попросту, без затей, историческою переченью замечательных произведений русской литературы за вторую половину 1829 и первую 1830 года. <…> При оценке исчисляемых произведений почтенный обозреватель следует своим собственным началам, которые оспоривать и совестно, и бесполезно, ибо они определяются его домашними отношениями к русским литераторам, а не к русской литературе. Должно однако признаться, что некоторые отдельные замечания очень верны и остроумны. <…> Квартет Бетговена прекрасен: он написан живо, свободно и — обличает в сочинителе душу, для которой понятны высокие таинства гения. <…> Монастырь С. Бригиты, Тита Космократова <…>. Пустота содержания, вялость рассказа, пошлые остроты, тупые шутки, беспрестанные обмолвки против языка <…>! Долго ль ещё будет продолжаться это несчастное поветрие повестей на Ливонию? А всё про всё Ревельскому Турниру спасибо! Это едва ли не сотая на него пародия! <…> Выдержки из записной книжки Трилунного составляют для Северных Цветов убыточную передержку. Грех большой на душе того, кто затеял у нас эти выдержки! Нашей литературе надобно ещё выучишься придерживаться! — Между тем — отрывков из путевых записок княгини З. А. Волконской — жаль что слишком мало!.. Распоряжение, право, не слишком хозяйственное! — Всё это не мешает однако сознаться, что проза Северных Цветов носит на себе признаки цветения. Теперь — если сия часть альманаха пострадала от худого распоряжения, то в стихотворной его части, к сожалению, и распоряжаться было нечем! Такая нищета, такая мертвенность!.. Блестящие имена знаменитых поэтов освещают только ярче пустоту разрушения, всюду царствующего. Они выглядывают подобно величественным легендам на древних монетах, изъеденных ржавчиною. Удивительное дело!.. Пушкин как будто хотел подшутить над самим собой или, может быть, из снисходительности не хотел собой затмевать общество, в которое приглашён по приязни. Стихотворения, скреплённые его именем, все так посредственны… чуть-чуть не ничтожны.

Шевырёва — Чтение Данта — отливающееся глубиною мысли, искупает странную мелкоту нескольких других стихотворений, под коими не хотелось бы читать его имени.

На перечёт все былинки, отливающиеся в Северных Цветах поэтическою зеленью. Прочие приплетённые, или лучше, наплетённые на них прозябания — или ещё не доросли или проросли уже слишком. Об отрывках из нового романа Баратынского — коего имя страшно произнести перед читательницами — говоришь нечего. Уверяют, что роман сей особенно отличается новостию положений действующих лиц (!!!) — это весьма вероятно!.. Только в отрывках, помещённых в Северных Цветах, благодаря Бога, до этого ещё не доходило. Правда описание героини романа уже озадачивает довольно на первый случай.

В заключение, говоря о Северных Цветах вообще, должно пожелать им на будущий год… юга, юга!.. Цвести — так цвести!.. Иначе — лучше увянуть, чем вянуть!..

На 1832 год

Телескоп, ч. VII, № 2 (вышел 3—6 апреля), с. 295-304 (Летописи отечественной литературы).

В литературах европейских <…> альманахи составляют роскошь, забаву, игрушку. Наравне с прочими праздничными сюрпризами они поставляются к Новому году как приятные безделки, не имеющие другой цели, кроме удовольствия. Посему при издании их внимание обращается не столько на внутреннее достоинство содержания, сколько на внешнее изящество исполнения. Альманахи британские представляют собой чудо типографического искусства, возведённого почти до эстетической прелести <…>. Французские альманахи, особенно в последние времена, состязаются достойно с британскими. Немецкие значительно отстают от тех и других, но и в них очевидно то же самое назначение. Разумеется, что при современном богатстве европейских литератур и содержание альманахов, несмотря на их щепетильное назначение, редко бывает чуждо всякого достоинства. Теперь везде такое множество писателей: уменье набросать несколько легоньких стишков, беглую статейку так же почти обыкновенно, как уменье поклониться, шаркнуть и завесть разговор без принуждения, с ловкостью. Посему европейские альманахи, несмотря на свою многочисленность, при самой снисходительной разборчивости могут наполняться и действительно наполняются так, что содержание их не слишком разногласит с наружностью. По большой части издатели их для вернейшего успеха побираются под окнами литературной аристократии, которая и там, как у нас, ослепляет чернь своим блеском: и оглавления альманахов пестреют нередко пышными, славными именами, коих гром перекатывается по всем концам просвещённого мира. Но не думайте, чтоб имена сии оправдывали свою славу в альманахах. Сии эфемерные изделия галантерейной производительности живут крупицами, падающими с трапезы именитых вельмож словесности. Те ошибутся, кои вздумают судить об них по альманачным статьям и выводить отсюда общие заключения о состоянии литературы. Это то же, что судить о внутреннем достоинстве человека по его прическе и заключать о богатстве по модной тросточке, с которой он ходит на публичное гуляние.

У нас альманах comme il faut есть дело немаловажное. Над ним трудятся известные литераторы, компании литераторов — и трудятся не на шутку. Они сбирают с себя оброчную годовую дань и кладут в альманах не даром, а для оборота, долженствующего дать новые проценты их литературной славе. В нашей пишущей братии много таких, коих эфемерное бессмертие застраховано одними альманачными вкладами, составляющими весь годовой результат их умственной производительности. <…> Посему не наружное изящество исполнения (коим библиография наша вообще похвалиться не может), а внутреннее достоинство содержания составляет главную цель, к коей стремятся издатели наших альманахов. Всё богатство, весь сок литературы высасывается ими…

… стихотворения Пушкина, помещённые в «Северных цветах», только что не портят альманаха, исключая одних «Бесов», в коих слышен ещё вольный скок его резвого одушевления.

Уже и то служит явным доказательством всеобщего оскудения, что «Северные цветы» составляют почти единственный альманах, принесённый на алтарь муз прошлым годом.