У феннов — поразительная дикость, жалкое убожество; у них нет ни оборонительного оружия, ни лошадей, ни постоянного крова над годовой; их пища — трава, одежда — шкуры, ложе — земля; все свои упования они возлагают на стрелы, на которые, из-за недостатка в железе, насаживают костяной наконечник. Та же охота доставляет пропитание как мужчинам, так и женщинам; ведь они повсюду сопровождают своих мужей и притязают на свою долю добычи (Тацит)
Финское племя, населяющее Финляндию, подобно всем прочим финским племенам, рассеянным по пространству России, никогда не жило историческою жизнью (Н.Я. Данилевский)
Финны с давних времен обитали на Каме, Оке и Волге, где примерно в начале нашей эры часть их отделилась и ушла к Балтийскому морю, заняв берега Ботнического и Рижского заливов (Любор Нидерле, Славянские древности, С.132)
Мы, финны, очень меланхоличны. Я не знаю почему, но это так. Если вы загляните в финские чарты, найдёте много песен, полных меланхолии. Весёлые песни делают финнов несчастными , и наоборот. Возможно дело в том, что дни в Финляндии всегда так коротки (Вилле Вало)
И Ленинград надо было защищать. Финнам мы так не ставили вопрос, как прибалтам. Мы только говорили о том, чтобы они нам часть территории возле Ленинграда отдали. От Выборга. Они очень упорно себя вели. Мне много приходилось беседовать с посломПаасикиви – потом он стал президентом. По-русски говорил кое-как, но понять можно. У него дома была хорошая библиотека, он читал Ленина. Понимал, что без договоренности с Россией у них ничего не получится. Я чувствовал, что он хочет пойти нам навстречу, но противников было много (Вячеслав Михайлович Молотов)
– Как вам этот шведский секретарь, сэр? – спросил Буш. – Он финн, а не швед. – Финн? Что вы говорите, сэр?! Лучше, чтобы команда об этом не знала. На честном лице Буша появилась тревога, которую он тщетно попытался скрыть. – Конечно, – согласился Хорнблауэр. (Сесил Скотт Форестер, «Коммодор»)
(Однажды – Авт.) …пришлось две недели идти против встречного ветра, пока капитан не догадался, что матрос, которого он незадолго перед тем обругал, был финн. Тогда капитан сказал этому матросу, что если он сейчас же не остановит противный ветер, то его посадят в форпик и не дадут ни крошки». (Ричард Генри Дана, младший, «Два года на палубе»)
Слух обо мне пройдет по всей Руси великой,
И назовет меня всяк сущий в ней язык,
И гордый внук славян, и финн, и ныне дикой Тунгуз, и друг степейкалмык...
— Александр Пушкин, «Я памятник себе воздвиг нерукотворный...», 1836
«Пока мы, Пётр Кузьмич, храпим, ―
Шагнули шибко немцы;
Лишь не напакостили б им Венгерцы да богемцы.
«Народ венгерский ― боевой,
Он родич нашим финнам…»
― «А что ж, и славно! Половой!
Подай-ко, брат, графин нам!»[1]
Я ― не виновна. Произволен блат:
стихолюбивы дивы «Интуриста».
Одни лишь финны, гости финских блат,
не ощущают никакого риска,
когда красотка поднимает взгляд,
в котором хлад стоит и ад творится.
Но я не вхожа в этот хладный ад:
всегда моя потуплена зеница. <...>
Ликуют финны. Рада я за них.
Как славно пьют, как весело одеты.
Пускай себе! Ведь это ― их залив.
А я ― подкидыш, сдуру взятый в дети.