Храп — специфический процесс, сопровождающий дыхание человека или животного во сне, и выраженный отчетливым низкочастотным, дребезжащим звуком и вибрацией.
Старухи храпят яростно. Они походят на тела, в которые ночью вползли причудливые животные; животные злобные, похабные, шумные. Как они храпят! В их храпе нет никакого стеснения. Старухи превращаются в стариков.
Храп в публицистике и научно-популярной прозе[править]
Храп во сне ― не простое, безобидное явление. Весьма нередко такие люди становятся нетерпимыми в общежитии, трудно переносимыми в семье. <...> Уже в старину привычка храпеть во сне настолько досаждала окружающим, что они готовы были любыми средствами избавиться от храпунов. Кто провел хоть одну бессонную ночь в обществе храпящего соседа, тот, наверное, помнит, какие черные мысли приходили ему в голову и каким родным и близким казался в ту ночь образ Кисы Воробьянинова, с бритвой в руке подкрадывающегося к сладко спящему Остапу Бендеру.
Человек с наличием храпа стремится обособиться и уединиться, чтобы не мешать нормальному отдыху других. Да и сам он по утрам чувствует себя уставшим, будто бы отработавшим ночную смену. Психологически такой человек становится подавленным, ощущает себя неполноценным в обществе. От нарушения нормального ночного отдыха у таких людей понижается активность как умственная, так и физическая, они больше склонны к возникновению гипертонической болезни, сердечно-сосудистых заболеваний, к неврозам, неврастении. Значит, храп является медицинской проблемой. И дискриминация этого явления в энциклопедических изданиях обусловлена отсутствием всякой информации по храпу. Если так, то в Большой Медицинской Энциклопедии несправедливость эта должна быть устранена.[1]
У дороги на завалинке он услышал какой-то исступлённый храп. «Человек или собака? — подумал он, робко прислушиваясь. — Нет, собака, конечно, собака», решил затем он. Он проехал еще несколько шагов и снова подумал, невольно прислушиваясь к храпу: «Нет, это человек, положительно человек. Небось наелся перед сном до одурения пшённой каши да еще с конопляным маслом и храпит, как повешенный. У самого-то нервы в зачаточном состоянии, а до других ему дела нет!» Тальников поморщился… Боже мой, Боже мой, они все точно сговорились раздражать меня! Ну, чего он храпит, ну, чего он храпит, скажите, пожалуйста? Свинья, право, свинья. Наелся пшенной каши, укрылся тулупом и чувствует себя как в царствии небесном. Идиот![2]
Вторая попытка пройти через ад оказалась успешной. Он достиг гостиной и игриво позвал: «Аххо, Аххо, Аххо!» Ответом было молчание, слегка нарушаемое волнующим женским храпцом. Он шагнул в спальню и остолбенел, как жена Лота. При полном освещении на супружеской кровати, словно последние беженки Содома в живописных позах возлежали три женских тела. Члены их переплелись, образуя сущую лиану раннего модерна. Власы их простирались по подушкам, будто разбросанные ураганом любви. Очи их были закрыты и как будто бы навеки, если бы не легкий волнующий храпец, исторгаемый одной из них; какой неведомо. Перед ним лежали во всем бесстыдстве три трудноотразимых: Татьяна, Екатерина и родная супруга Нэлла, с которой еще совсем недавно, в начале родства, по ночам на даче они танцевали вальсы; так чисто, так невинно![3]
Я моськой быть желаю,
Всегда чтобы храпеть;
Нет нужды, что залаю
И что не буду петь.
В одном бы теплом фраке
Я круглый год ходил
И датской бы собаке
За лай презреньем мстил.[4]
Да будет жирен ваш обед
И крепок храп на сон грядущий,
Вы верите?.. Так вам и след,
Спасаем верой муж имущий,
Но не спасут народ от бед
Ни пошлый лоб, назад идущий,
Ни пара истуканных глаз,
Где мысли луч давно погас.[5]
«Пока мы, Пётр Кузьмич, храпим, ―
Шагнули шибко немцы;
Лишь не напакостили б им Венгерцы да богемцы.
«Народ венгерский ― боевой,
Он родич нашим финнам…»
― «А что ж, и славно! Половой!
Подай-ко, брат, графин нам!»[6]
Все равно, на какую букву себя послать,
человека всегда настигает его же храп,
и в исподнем запутавшись, где ералаш, где гладь,
шевелясь, разбираешь, как донный краб.[8]
