Буколики

«Буко́лики» (лат. Bucolica), или «Экло́ги» (Eclogae) — сборник Вергилия из 10 эклог, написанный в 41—39 годы до н. э. в подражание Феокриту. В Средние века «Буколики» стали особенно популярны среди его произведений, так как в таинственном младенце IV эклоги видели Иисуса, а сама пастушеская основа жанра приобрела характерно «средневековый» смысл: образ пастуха соотносился с Иисусом, под «пастухом и его стадом» подразумевали «пастыря и его паству».

Цитаты

Титир О Мелибей, нам бог спокойствие это доставил — Ибо он бог для меня, и навек, — алтарь его часто Кровью будет поить ягнёнок из наших овчарен. Он и коровам моим пастись, как видишь, позволил, И самому мне играть, что хочу, на сельской тростинке. Мелибей <…> такая Смута повсюду в полях. Вот и сам увожу я в печали Коз моих вдаль, и одна еле-еле бредёт уже, Титир. В частом орешнике здесь она только что скинула двойню, Стада надежду, и — ах! — на голом оставила камне. Помнится, эту беду — когда бы я бы поумнее! — Мне предвещали не раз дубы, поражённые небом. <…> Рим-то тебе увидать что было причиной? Титир Свобода. Поздно, но всё ж на беспечность мою она обратила Взор, когда борода уж белее при стрижке спадала. <…> Мы хоть и сочный творог для бездушного города жали, С полной пригоршней монет не случалось домой воротиться. <…> Столь благосклонных богов я в месте ином не узнал бы. Юношу видел я там, для кого, Мелибей, ежегодно Дней по дважды шести алтари наши дымом курятся. <…> Мелибей Счастье тебе, за тобой под старость земля остаётся — Да и довольно с тебя, хоть пастбища все окружает Камень нагой да камыш, растущий на иле болотном. Не повлияет здесь корм непривычный на маток тяжёлых, И заразить не сможет скота соседское стадо. <…> Здесь, на границе твоей, ограда, где беспрестанно, В ивовый цвет залетя, гиблейские трудятся пчёлы, Часто легким ко сну приглашать тебя шёпотом будет. Будет здесь петь садовод под высокой скалой, на приволье. <…> Титир Ранее станут пастись легконогие в море олени, И обнажившихся рыб на берег прибой перебросит, Раньше, в скитаньях пройдя родные пределы, изгнанник К А́рару парф испить подойдёт, а к Тибру германец, Чем из груди у меня начнёт исчезать его образ.

— I, 6-17, 26-8, 34-5, 41-3, 6-50, 3-6, 9-63

Страсть в Коридоне зажёг прекрасный собою Алексис. Был он хозяину люб — и пылал Коридон безнадёжно. Он что ни день уходил под частые буки, в прохладу Их густолиственных крон, и своих неотделанных песен Жалобы там обращал к лесам и горам, одинокий. «Песням моим ты не внемлешь, увы, жестокий Алексис! Иль не жалеешь ничуть? Доведёшь ты меня до могилы! Даже и скот в этот час под деревьями ищет прохлады, Ящериц даже укрыл зелёных терновник колючий, <…> Пусть, крепости строя, Паллада В них и живёт, — а для нас всего на свете милее Наши пусть будут леса. За волком гонится львица, Волк — за козой, а коза похотливая тянется к дроку, — А Коридон, о Алексис, к тебе! У всех свои страсти. <…> Этот Алексис отверг — другой найдётся Алексис.

— II, 1-9, 61-5, 73

Меналк Бедные овцы! Ой, скот злополучный! Покамест хозяин Льнёт к Неере, боясь, не дала б она мне предпочтенья Маток два́ раза в час доит пастух посторонний — И молока он лишает ягнят, и маток — здоровья. <…> Первый нам встречный — судьёй. Как раз Палемона я вижу. Сделаю так, чтобы впредь ни с кем не тягался ты в пенье. <…> Дамет Яблоком бросив в меня, Галатея игривая тут же В ветлы бежит, а сама, чтобы я увидал её, хочет. Меналк Мне добровольно себя предлагает Аминт, моё пламя, — Делия даже не столь моим знакома собакам. <…> Бавия кто не отверг, пусть любит и Мевия песни, — Пусть козлов он доит и в плуг лисиц запрягает. Дамет Дети, вы рвете цветы, собираете вы землянику, — Прочь убегайте: в траве — змея холодная скрыта. <…> Палемон Нет, такое не мне меж вас разрешать состязанье. <…> Время, ребята, закрыть канавы, луга утолились.

— III, 3-6, 50-1, 64-7, 90-3, 108, 111

Круг последний настал по вещанью пророчицы Кумской, Сызнова ныне времён зачинается строй величавый, Дева грядёт к нам опять, грядёт Сатурново царство. Снова с высоких небес посылается новое племя. К новорождённому будь благосклонна, с которым на смену Роду железному род золотой по земле расселится Дева Луцина! Уже Аполлон твой над миром владыка. При консулате твоём тот век благодатный настанет, О Поллион! — и пойдут чередою великие годы. Если в правленье твоё преступленья не вовсе исчезнут, То обессилят и мир от всечасного страха избавят. Жить ему жизнью богов, он увидит богов и героев Сонмы, они же его увидят к себе приобщённым. Будет он миром владеть, успокоенным доблестью отчей. <…> Мальчик, мать узнавай и ей начинай улыбаться, — Десять месяцев ей принесли страданий немало. Мальчик, того, кто не знал родительской нежной улыбки, Трапезой бог не почтит, не допустит на ложе богиня.

— IV, 4-17, 60-3

Мопс Дафнис армянских впрягать в ярмо колесничное тигров Установил и вести хороводы, чествуя Вакха <…>. Меналк Богоподобный поэт, для меня твоя дивная песня — Что для усталого сон на траве, — как будто при зное Жажду в ручье утолил, волною стекающем сладкой. <…> Вепрь доколь не разлюбит высот, а рыба — потоков, Пчёл доколе тимьян, роса же цикаду питает, Имя, о Дафнис, твоё, и честь, и слава пребудут! Так же будут тебя ежегодно, как Вакха с Церерой, Все земледельцы молить — ты сам их к моленьям побудишь!

— V, 29-30, 45-7, 76-80

… Силен лежит, уснувший, в пещере. С вечера был он хмелен, как обычно, — жилы надулись, И, соскользнув с головы, плетеницы поодаль лежали. <…> Пел, как <…> Дочери Прета и те по-коровьи в поле мычали, — Всё же из них ни одна не пошла на постыдное ложе Скотского брака, хотя и страшилась плуга на шею, Хоть и частенько рогов на лбу своём ровном искала. <…> Пел он, Фаэтонтиад замшелою горькой корою Стан облекал, из земли высоко подымал он деревья.

— VI, 14-16, 45, 9-51, 62-3

Коридон Пусть на священной сосне моя звонкая флейта повиснет. Тирсис Вы увенчайте плющом, пастухи, молодого поэта — Пусть же у Кодра кишки от зависти лопнут, — но если Станет расхваливать он чересчур, наперстянкой натрите Лоб мне, чтобы певца он не сглазил своими хвалами. <…> Только сосуд с молоком да лепёшку тебе ежегодно Буду я ставить, Приап: ты сада скромного сторож. Мраморный ты у меня, но до времени: если приплодом Стадо умножишь моё, целиком ты из золота будешь. <…> Пусть я горше тебе покажусь сардонийского сока, Злее терновника, трав бесполезней, извергнутых морем, Ежели мне этот день не кажется длительней года. Сыты вы, к дому теперь! — имейте же совесть, коровы! <…> Коридон Если б красавец Алексис Горы покинул, тебе и поток бы сухим показался. <…> Тирсис Вяз прекрасен в лесу, сосна — украшение сада, Тополь растёт у реки, а ель на высоких нагорьях, Если бы чаще со мной ты, Ликид прекрасный, видался, Вяз бы лесной с садовой сосной тебе уступили!

— VII, 24-8, 33-6, 41-4, 55-6, 65-8

Мопсу Ниса дана — чего не дождаться влюблённым! Вместе коня и грифона впрягут, и, время настанет, — Вместе с псами пойдут к водопою пугливые лани! Факелов, Мопс, настругай, ведут молодую супругу! Муж, сыпь орехи! Для вас разлучается с Этою Геспер. Ряд меналийских стихов начинай, моя флейта, со мною! К мужу достойному в дом ты вошла! А нас презираешь, И ненавистны тебе моя дудка и козы; противно, Что борода у меня неподстрижена, брови косматы.

— VIII, 26-34

	Изображенье твоё обвожу я, во-первых, тройною Нитью трёх разных цветов; потом, обведя, троекратно Вкруг алтаря обношу: угодно нечётное богу.
	— VIII, 72-4

	Груши сажай — плоды пусть внуки срывают!
	— IX, 50

	Всё-то уносят года, — и память.
	— IX, 51

Перевод

С. В. Шервинский, 1933, 1971

О сборнике

Вергилий <…> питал любовь к мальчикам, и особенно любил <…> Александра, которого ему подарил Азиний Поллион и который во второй эклоге назван Алексидом <…>. «Буколики» он сочинял три года <…>. «Буколики», явившись в свет, имели такой успех, что даже певцы нередко исполняли их со сцены. <…> Когда появились «Буколики», некий Нумиторий сочинил в ответ «Антибуколики», представлявшие собой безвкуснейшие пародии только на две эклоги…

— Светоний, «О знаменитых людях» («О поэтах»), около 120

Французские писатели, особенно до возрождения романтизма, обвиняли Феокрита — забавный парадокс! — в жеманстве и в том, что его сицилийские пастушки выражаются изящнее, чем французские крестьяне в 1650 или 1750 г. На самом деле эта критика более применима к вялому Вергилию и его худосочным педерастам… <…> буколические пространство и время, в рамках которых утончённые пастухи и пастушки пасут свои безупречные стада среди вечных полевых цветов и занимаются стерильной любовью <…>. Переоценённый Вергилий является наиболее известным выразителем этой темы на отполированном пороге золочёного века: в его десяти эклогах, представляющих собой скудные слепки с идиллий Феокрита, если тот или иной пастушок не сгорает страстью к своему молодому подпаску, то ухаживает за случайно подвернувшейся пастушкой <…>. Кстати, трудно представить что-либо более удручающее, чем та произвольная символика, которую приписывают этим пьескам английские комментаторы.

— Владимир Набоков, «„Евгений Онегин“: роман в стихах Александра Пушкина», 1964

Стихотворения из «Приложения к Вергилию» обнаруживают много перекличек с тем, что мы видим в сохранившихся стихах Катулла, <…> и с тем, что мы знаем о несохранившихся стихах других поэтов. Но знаменательно, что для своего вступления в свет Вергилий выбрал не один из этих испытанных жанров, а совсем новый — буколический. <…> Основателем жанра был <…> Феокрит <…>. Собрание его сочинений впервые было издано только в I веке до н. э. и при Вергилии ещё читалось как новинка. Жанр этот был порождением городской книжной культуры: просвещённые писатели и читатели, утомясь светским изяществом, вкладывали свои изысканные чувства в уста грубых пастухов и любовались, какой эффект, иногда умилительный, а иногда комический, это производит. Чем реалистичнее выписывались подробности пастушеского быта — запах козьих шкур, циновки убогих хижин, пересчёт стад, нехитрые трапезы, крепкие перебранки, песенные переклички, явно производящие подлинные народные запевки, — тем выигрышнее это было для греческой буколики. Вергилий обратился к буколическому жанру именно потому, что он позволял ему говорить сразу как бы и от себя и не от себя.

— Михаил Гаспаров, «Вергилий, или поэт будущего»