Па́мять — одна из психических функций и видов умственной деятельности, предназначенная сохранять, накапливать и воспроизводить информацию — по́мнить, запоминать, вспоминать, соответственно.
Вспоминать забытое прошлое — трудно. Чаще всего — бесполезно.
Гораздо проще вспоминать прошлое — записанное на бумаге. Нужно просто прочитать его — и слегка улыбнуться.[1]:5
Наша память — ужасно странная штука. Такой огромный шкаф с ящиками, забитый чем попало. Лишние знания, бесполезная информация, бредовые мысли забивают этот шкаф сверху донизу. А чего‑то действительно важного не раскопать, хоть тресни…
Наша память состоит наполовину из личных воспоминаний, наполовину — из памяти общества, в котором мы живем [...] — И эти половинки очень тесно взаимосвязаны. Коллективная память общества и есть его история. Если ее украсть или переписать, заменить на протез, наш рассудок не сможет нормально функционировать.
Память — загадочная штука: я играю вслепую одновременно с тремя шахматистами, легко воспроизвожу партии двадцатилетней давности, но никак не могу запомнить номер своего мобильного телефона.[2]
Память подобна населённому нечистой силой дому, в стенах которого постоянно раздается эхо от невидимых шагов. В разбитых окнах мелькают тени умерших, а рядом с ними — печальные призраки нашего былого «я».
Память — это вообще явление странное. Как трудно бывает что-нибудь запомнить и как легко забыть! А то и так бывает: запомнишь одно, а вспомнишь совсем другое. Или: запомнишь что-нибудь с трудом, но очень крепко, и потом ничего вспомнить не сможешь.[5]
— Даниил Хармс, «89.Воспоминания одного мудрого старика», 1936
Память начинает подводить, особенно по части всего недавнего. «Память, как зрение, делается дальнозоркой: помню войну и не помню, что было вчера». Среди постоянной суеты текущих дел, шумного громыхания сегодняшних буден и ежедневных телевизионных страшилок, в моих ушах все явственнее звучат негромкие струнные аккорды давно умолкших гитар. Дрожат, не просыхая, Дождинки на стекле. Пора глухонемая Настала на Земле. Я думал ли когда-то, Что выживу хоть год Без песенки Булата, Без Юриных острот?[6]
Но все прошло, растаяло, исчезло,
Ушла любовь, успехи, достиженья.
И светом немерцающим ― одна
Мне озаряет дни доныне дружба
И помогает ношу донести,
Со мной былое вместе вспоминая,
И вот теперь, как будто птица страус,
Что зарывает голову в песок
И думает, что так себя спасает, ―
Я память зарываю глубоко
В былые дни и думаю, что этим
Спасаюсь от действительности грозной.
А дальше? Что-то вписано давно,
Быть может, и какая-нибудь радость,
Быть может, и еще иное горе ―
Что б ни было: все это есть уже
И изменить его ничто не в силах.[7]
↑Харлан Эллисон. С Добрым Утром, Россия! Я не Корней Иванович Чуковский! // Миры Харлана Эллисона. Том 1. Миры Страха. — Рига: Полярис, 1997. — С. 5-13.
↑ 4,04,1Юрий ХанонАльфонс, которого не было. — СПб.: Центр Средней Музыки & Лики России, 2013. — 544 с.
↑Даниил Хармс. Рассказы и повести. «89.Воспоминания одного мудрого старика» ~1936 год