Каменный гость

«Каменный гость» — «маленькая трагедия» Александра Пушкина, написанная в Болдинскую осень 1830 года.

Цитаты

Сцена I

Дон Гуан Ах, наконец Достигли мы ворот Мадрита! скоро Я полечу по улицам знакомым, Усы плащом закрыв, а брови шляпой. Как думаешь? узнать меня нельзя? Лепорелло Да! Дон Гуана мудрено признать! Таких, как он, такая бездна! Дон Гуан Шутишь? Да кто ж меня узнает? Лепорелло Первый сторож, Гитана или пьяный музыкант, Иль свой же брат нахальный кавалер, Со шпагою под мышкой и в плаще.

Дон Гуан Бедная Инеза! Её уж нет! Как я любил её! <…> Чудную приятность Я находил в её печальном взоре И помертвелых губках.

Сцена II

Дон Карлос Ты молода… и будешь молода Ещё лет пять иль шесть. Вокруг тебя Ещё лет шесть они толпиться будут, Тебя ласкать, лелеить и дарить, И серенадами ночными тешить, И за тебя друг друга убивать На перекрёстках ночью. Но когда Пора пройдёт, когда твои глаза Впадут и веки, сморщась, почернеют И седина в косе твоей мелькнёт, И будут называть тебя старухой, Тогда — что скажешь ты? Лаура Тогда? Зачем Об этом думать? что за разговор? Иль у тебя всегда такие мысли? Приди — открой балкон. Как небо тихо; Недвижим тёплый воздух, ночь лимоном И лавром пахнет, яркая луна Блестит на синеве густой и темной, И сторожа кричат протяжно: «Ясно!..» А далеко, на севере — в Париже — Быть может, небо тучами покрыто, Холодный дождь идёт и ветер дует. А нам какое дело? слушай, Карлос, Я требую, чтоб улыбнулся ты…

Сцена III

Дон Гуан Смотрю на вас, когда, склонившись тихо, Вы чёрные власы на мрамор бледный Рассыплете — и мнится мне, что тайно Гробницу эту ангел посетил, В смущённом сердце я не обретаю Тогда молений. Я дивлюсь безмолвно И думаю — счастлив, чей хладный мрамор Согрет её дыханием небесным И окроплён любви её слезами…

Дона Анна Ну? что? чего вы требуете? Дон Гуан Смерти. О пусть умру сейчас у ваших ног, Пусть бедный прах мой здесь же похоронят Не подле праха, милого для вас, Не тут — не близко — дале где-нибудь, Там — у дверей — у самого порога, Чтоб камня моего могли коснуться Вы легкою ногой или одеждой, Когда сюда, на этот гордый гроб Пойдете кудри наклонять и плакать.

Лепорелло А командор? что скажет он об этом? Дон Гуан Ты думаешь, он станет ревновать? Уж верно нет; он человек разумный И, верно, присмирел с тех пор, как умер. Лепорелло Нет; посмотрите на его статую. Дон Гуан Что ж? Лепорелло Кажется, на вас она глядит И сердится.

Сцена IV

Дон Гуан Не правда ли, [я] был описан вам Злодеем, извергом. — О Дона Анна, — Молва, быть может, не совсем неправа, На совести усталой много зла, Быть может, тяготеет. Так, разврата Я долго был покорный ученик, Но с той поры, как вас увидел я, Мне кажется, я весь переродился. Вас полюбя, люблю я добродетель И в первый раз смиренно перед ней Дрожащие колена преклоняю. Дона Анна О, Дон Гуан красноречив — я знаю, Слыхала я; он хитрый искуситель. Вы, говорят, безбожный развратитель, Вы сущий демон. Сколько бедных женщин Вы погубили? Дон Гуан Ни одной доныне Из них я не любил.

Черновики

Дон Гуан … и мнится мне, что Ангел Гробницу эту мирно посетил. Дона Анна Ну, что? чего вы требуете? Дон Гуан Смерти Подобной смерти этого счастливца. О пусть умру сейчас у ваших ног Небесным этим взором упоённый Пусть бедный прах мой здесь же похоронят. — сцена III

Дон Гуан О Дон Гуан искусный говорун. — сцена III

О пьесе

XIX век

	Пушкин думал, что музыкальность и вообще тщательная отделка стихов вредит их силе, энергии; это ошибочное, ложное мнение, которое в последние годы его жизни много повредило некоторым из его произведений <…>. Пушкин сам, наконец, кажется, заметил ошибочность своего мнения и как очистительную жертву положил на алтарь муз «Каменного гостя»…
	— Семён Раич, «Сочинения Александра Пушкина», июль 1839

	Перечтите «Дон-Жуана», и если бы не было подписи Пушкина, вы бы никогда не узнали, что это написал не испанец.
	— Фёдор Достоевский, речь 8 июня 1880

Виссарион Белинский

Поэма помещена не более как на тридцати пяти страницах и, несмотря на то, она есть целое, доконченное произведение творческого гения, художественная форма, вполне обнявшая бесконечную идею, положенную в её основание; гигантское создание великого мастера, творческая рука которого на этих бедных тридцати пяти страничках умела исчерпать великую идею, всю до малейшего оттенка… <…> Чтобы оценить вполне великое создание искусства, разоблачить перед читателем тайны его красоты, сделать прозрачною для глаз его форму, чтобы сквозь неё он мог подсмотреть в нём великое таинство присутствия вечного духа жизни, ощутить его благоуханное веяние, — для этого требуется много, слишком много, по крайней мере гораздо больше, нежели сколько можем мы сделать… Торжественно отказываемся от подобного подвига и признаём своё бессилие для его совершения… Но для нас оставалось бы ещё неизреченное блаженство передать читателю наше личное, субъективное впечатление, пересказать ему, как дух наш то замирал и изнемогал под тяжестью невыносимого восторга, то мощно восставал и овладевал своим восторгом, когда перед ним разверзалось на минуту царство бесконечного… Но мы не можем сделать этого… Мы увидели даль без границ, глубь без дна, и с трепетом отступили назад… Да, мы ещё только изумлены, приятно испуганы, и потому не в силах даже отдать себе отчёт в собственных ощущениях… Что так поразило нас? Мы не знаем этого, но только предчувствуем это, и от этого предчувствия дыхание занимается в груди нашей, и на глазах дрожат слёзы трепетного восторга… Пушкин, Пушкин!.. И тебя видели мы… Неужели тебя? Великий, неужели безвременная смерть твоя непременно нужна была для того, чтобы разгадали, кто был ты?

— рецензия на «Сто русских литераторов», февраль 1839

	… перл всемирно-человеческой литературы…
	— письмо Н. В. Станкевичу, 29 сентября 1839

… перл созданий Пушкина, богатейший, роскошнейший алмаз в его поэтическом венке… Для кого существует искусство как искусство, в его идеале, в его отвлечённой сущности, для того «Каменный гость» не может не казаться, без всякого сравнения, лучшим и высшим в художественном отношении созданием Пушкина. Какая дивная гармония между идеею и формою, какой стих, прозрачный, мягкий и упругий, как волна, благозвучный, как музыка! какая кисть, широкая, смелая, как будто небрежная! какая антично-благородная простота стиля! какие роскошные картины волшебной страны, где ночь лимоном и лавром пахнет!.. <…> Это фантастическое основание поэмы на вмешательстве статуи производит неприятный эффект, потому что не возбуждает того ужаса, который обязано бы возбуждать. В наше время статуй не боятся и внешних развязок, deus ex machina не любят; но Пушкин был связан преданием и оперою Моцарта, неразрывною с образом дон-Хуана. Делать было нечего. А драма непременно должна была разрешиться трагически — гибелью дон-Хуана, иначе она была бы весёлой повестью — не больше, и была бы лишена идеи, лежащей в её основании. Оскорбление не условной, но истинно нравственной идеи всегда влечёт за собою наказание, разумеется, нравственное же. Самым естественным наказанием Дону Хуану могла бы быть истинная страсть к женщине, которая или не разделяла бы этой страсти, или сделалась бы её жертвою. Кажется, Пушкин это и думал сделать: по крайней мере так заставляет думать последнее из глубины души вырвавшееся у дон-Хуана восклицание — «О, донна-Анна!», когда его увлекает статуя; но эта статуя портит всё дело <…>. Итак, несмотря на это, «Каменный гость» в художественном отношении есть лучшее создание Пушкина, — а это много, очень много!

— «Сочинения Александра Пушкина», статья одиннадцатая и последняя, сентябрь 1846

XX век

	Тяжкий, плотный занавес у входа, За ночным окном — туман. Что теперь твоя постылая свобода, Страх познавший Дон-Жуан? <…> Жизнь пуста, безумна и бездонна! Выходи на битву, старый рок! И в ответ — победно и влюблённо — В снежной мгле поёт рожок… — интерпретация пушкинского текста
	— Александр Блок, «Шаги Командора», 1910—1912

… в основе «Каменного гостя» <…> лежит <…> излюбленная нашими поэтами-декадентами и символистами тема предельного сближения в одном переживании любви и смерти, тема любви перед лицом смерти, любви «при гробе». <…> вторая и четвёртая сцены — и по количеству действующих лиц, и по самому характеру действия, наконец, по последовательности его развертывания — до поразительного повторяют друг друга, <…> получается два совершенно параллельных ряда. Однако смысл этой композиции не только в её изумительной стройности, почти архитектурной правильности и чистоте её линий, а и в градации тематических нарастаний. Каждая последующая из двух параллельных сцен усиливает, как бы обводит пунктиром основной мотив каждой предыдущей.

— Дмитрий Благой, «Социология творчества Пушкина», 1929, 1931

… составляющее основу образной ткани «Каменного гостя» — самая атмосфера жизни, нравов эпохи, историческая среда, специфическая для Ренессанса и отличающая Возрождение от средневековья с его церковными идеалами и системой запретов. Эта культурная среда выражена прежде всего в теме свободы личной морали, в теме искусства, в теме чести, и в стиле, в атмосфере земной красоты, культа наслаждения, жадной воли к личному успеху, к радости бытия. <…> Согласно исторической концепции, объективно воплощённой в «Каменном госте», индивидуальная, страстная, плотская и в то же время поэтически-сублимированная любовь, одна из основ психологического бытия человека нового времени, определяется как законное свободное, красивое чувство именно в эпоху Возрождения, освободившего и мысль, и чувство, и страсть человеческую от проклятия небесных устремлений готики. Радость земных услад любви, искусства, мужества, веселья, бьющей через край молодой воли — это и есть «дух Возрождения» и смысл темы любви в «Каменном госте».

— Григорий Гуковский, «Пушкин и проблемы реалистического стиля» (гл. 4), 1948

Внимательно читая «Каменного гостя», мы делаем неожиданное открытие: Дон Гуан — поэт. Его стихи, положенные на музыку, поёт Лаура <…>. Насколько знаю, никому не приходило в голову делать своего Дон Жуана поэтом. <…> В отличие от других Дон Жуанов, которые совершенно одинаково относятся ко всем женщинам, у пушкинского Гуана находятся для каждой из трёх, таких разных женщин, разные слова. <…> Пушкинский Командор больше похож на «разгневанного ревнивца» юношеского стихотворения Пушкина «К молодой вдове», где мёртвый муж чудится неверной его памяти вдове (и где покойник тоже называется счастливцем, как в «Каменном госте»), чем на загробное виденье, призывающее героя отречься от нечестивой жизни. Темы загробной ревности касается Пушкин в седьмой главе «Онегина» в связи с могилой Ленского и изменой Ольги <…>. Пушкин и ищет сюжет, где бы разгневанная и ревнующая тень могла явиться. <…> за внешне заимствованными именами и положениями мы, в сущности, имеем не просто новую обработку мировой легенды о Дон Жуане, а глубоко личное, самобытное произведение Пушкина, основная черта которого определяется не сюжетом легенды, а собственными лирическими переживаниями Пушкина, неразрывно связанными с его жизненным опытом.

— Анна Ахматова, «„Каменный гость“ Пушкина», 1958

Любя всех, [Пушкин] никого не любил, и «никого» давало свободу кивать налево и направо — что ни кивок, то клятва в верности, упоительное свидание. Пружина этих обращений закручена им в Дон Гуане, вкладывающем всего себя (много ль надо, коли нечего вкладывать!) в каждую новую страсть — с готовностью перерождаться по подобию соблазняемого лица, так что в каждый данный момент наш изменник правдив и искренен, в соответствии с происшедшей в нём разительной переменой.

— Андрей Синявский, «Прогулки с Пушкиным», 1968 [1973]

Дон Гуан как бы соединяет Сальери и Моцарта, он несёт в себе и жизнь и смерть. Он хочет хладнокровно соблазнить Дону Анну, а между тем страстно в неё влюбляется и оживляет её, до встречи с ним полностью замурованную в мире камня («гробница», «мраморный супруг», она рассыпает «чёрные власы на мрамор бледный» — таков её мир), как Пигмалион Галатею. <…> Гибель Дон Гуана — это фактически самоубийство человека, превратившего стремление перейти за все рубежи в основу жизни и бросившегося в пропасть.

— Юрий Лотман, «Из размышлений над творческой эволюцией Пушкина (1830 год)», 1988