|
Всё в мире перемелется, —
Останется любовь! —
так пела моя мама над колыбелью моей младшей сестрёнки. Пела, раскачивая ногой подвешенную к потолочной балке колыбель, и само качание маминой спины и колыбели было согласовано одним ритмом<…>
Я не помню, когда впервые услышал эту песню, может быть и родился вместе с ней, вместе с тихой проникновенностью материнского голоса, сводившего разрозненный мир в единый праздник жизни.
Мама тоже не знала, откуда пришла к ней эта песня, она об этом просто не задумывалась. Мама не умела читать. Она умела только чутко перенимать услышанное, и повторяя его своим голосом, вкладывать в него свою судьбу, беспокойство и уверенность своего материнского сердца.
Эта песня была поэзией, первой самой неизъяснимой благодатью и первым очарованием на всю мою жизнь, к ней в дальнейшем подвёрстывалось всё прекрасное под этим синим небом на этой зелёной земле<…>
Я родился 20 ноября 1916 года в самой что ни есть срединной России — в Ивановской области, в маленькой, всего из шести дворов, деревушке Клевнево, раскинутутой на пригорке по берегу звонкой, как ласточка, и такой же быстрой речонки Молохты, в семье полукрестьян-полурабочих, потому что в нашей местности большинство деревенских жителей после летних крестьянских работ, после сбора скудных урожаев со скудных земель, отправлялись на заработки на текстильные фабрики. Мама моя до замужества тоже была ткачихой, как и большинство её товарок. А у отца была редкая специальность — он был раклистом, мастером-ситцепечатником на двенадцативальной машин. Он печатал ситец в двенадцать красок.
Вот там, на этой земле, и есть точка отсчёта моего времени, начало моей связи с моей Россией, с её историей и песней.
Мой род, род Дудиных, имеет очень старые корни. Это был род скоромохов, бродячих артистов и поэтов, людей жизненно стойких, не унывавших в беде, знавших цену острого слова и постоять за других своя и за себя. Об этом роде до наших дней дошёл указ царя Ивана Грозного. Я сам читал подписанные его страшным именем слова: «Истребить племя Дудино». А оно выжило, это племя, вопреки царскому указу, выжило и сохранило остроту мысли и языка, беспощадность насмешки и улыбку сочувствия. Это оно, из глубины истории, передало и мне в какой-то малой доле силу противостояния и противоборства, чувство неистребимой любви к жизни и потребности в песне[1]. —
|