Бессильные мира сего
«Бессильные мира сего» — второй и последний самостоятельный фантастический роман Бориса Стругацкого. Впервые опубликован в 2003 году под псевдонимом С. Витицкий. Название, помимо фразеологизма, возможно, отсылает также к сборнику Феликса Кривина «Слабые мира сего» (1979).
Цитаты
[править]… иногда сквозь зубы отпускал очередную порцию (вполголоса) «блинов» пополам с энергичными инвективами в адрес «долбаных наледей, выледей и проледей». — глава одиннадцатая |
Глава первая
[править]16.08. На лагерь напали коровы. Здоровенный серый бугай с громоподобным сиплым рычанием принялся тереться об антенну и моментально сорвал противовес. Коровы подошли и стали шеренгой, тупо глядя на лагерь. Бугай был столь величествен, что я сначала было решил трусливо отлежаться в палатке, надеясь, что всё как-нибудь само собою утрясётся. Но бугай пригласил чесаться ещё трёх коров (видимо, самых любимых), и они начали шумно мочиться у меня над ухом, а всё стадо двинулось прямо на лагерь. Тогда я <…> заорал бугаю: «У-у!» и замахал на него руками. Бугай ответил: «У-у!» и сделал шаг вперёд. Я, трепеща, кинулся за командирскую палатку и оттуда заорал уже коровам: «Пошли вон — туда вас и растуда!!!» Коровы отшатнулись. Тут меня осенило. Я взял канат, стал им хлопать, и крутить, и вопить «У-у!», но обращаясь при этом исключительно к коровам. Коровы, будучи всего лишь женщинами, дрогнули и стали отступать. Бугай оценил мою деликатность и тоже стал небрежно удаляться, по пути заигрывая с коровами. Потом они все ушли. Мораль: никогда не ори на начальника — ори на подчинённых и терпеливо ожидай, пока до начальника дойдёт, в чём дело и как ему поступать надлежит… |
Вот пришло в голову: всякий альтернативный вариант истории содержит больше социальной энтропии, нежели реально осуществившийся. Или другими словами: история развивается таким образом, чтобы социальная энтропия не возрастала. Вторая теорема Клио. (А как же Смутные времена? Чингисханы, Тамерланы, Атиллы? Это — микропространства истории, микрофлюктуации. И вообще, кто знает: если бы Темучина придушил в детстве дифтерит, может быть, появился бы такой его заменитель, который вообще сжёг бы полмира…) |
21.08. Он рыл копытом землю, уставлял рога и с сипением разевал пасть — видимо, грязно ругался… <…> |
Тимофей — странный человек. Командор как-то сказал про него (с задумчивостью в голосе): «Интересно, сколько «с» в слове «Сыщенко»?» |
— Харчо вредно. |
… зрачки у него были во всю радужку и судорожно бегали и дёргались, похожие на издыхающих головастиков. |
— Кого это — «нас»? |
Улыбка теперь сделалась у него совсем бледная, как это бывает на сильно недодержанной фотографии. |
— Это как газовая труба большого диаметра: вы смотрите в неё насквозь и видите там, на том конце, на выходе, картинку — это как бы будущее. Если бы вы эту трубу повернули — увидели бы другую картинку. Другое будущее, понимаете? Но как её повернуть, если она весит сто тонн, тысячу тонн — ведь это как бы воля миллионов людей, понимаете? «Равнодействующая миллионов воль» — это не я сказал, это Лев Толстой[К 2]. Как прикажете эту трубу повернуть? |
— Я знаю, чего хотят миллионы, но я представления не имею, чего хочет дюжина начальников. |
Глава вторая
[править]Работодатель скуп, как двадцать четыре Плюшкина. <…> И получалось, <…> что двадцать <…> баксов только что накрылись медным тазом — старым, дырявым и с прозеленью. И с длинной гладкой ручкой притом — для удобства накрывания… |
… белая рубенсовская женщина с антрацитовыми волосами Гекаты. |
Он помещался в своём «кресле для руководителя» <…> — угольно-чёрном, с неимоверно высокой спинкой и круглыми подлокотниками, — помещался, перекрутивши себя сложнейшим образом в некий узел из длинных подёргивающихся конечностей и сделавшись похож не то на осьминога в чёрной паре, не то на клубок пресмыкающихся в состоянии так называемого склещивания, то есть занятых любовью. |
Не бери чужого и не словоговори ложно.[К 3] |
В большом и даже огромном кабинете (где всё было огромное — кресла, электрический свет, стол, окна, занавешенные титаническими портьерами, портрет Ленина во всю стену) — находились два маленькие человечка, похожие чем-то друг на друга: оба были серые, с редкими серыми волосами, зачёсанными назад, со щеками, навсегда изуродованными оспой, только один из них спокойно стоял у стола, и лицо его было неподвижно, а другой — сидел тут же, у этого же стола, в гигантском кресле, и весь, вместе с лицом, мучительно подергивался, словно кресло обжигало ему задницу. То ли встать ему хотелось руки по швам, то ли уменьшиться до нуля, вообще исчезнуть и оказаться в другом каком-нибудь месте, и мысли его так же лихорадочно и болезненно подергивались, как он сам. Он, разумеется, вглухую молчал и вообще старался не дышать. И молчал (долго, непереносимо долго молчал) второй человек — смотрел в простенок между окнами, в никуда, словно догадывался, что, посмотрев на человечка в кресле, может нечаянно убить его этим взглядом. Потом он сказал, тихо и почти неразборчиво: |
И он засмеялся — тихо, весело и неожиданно, словно засмеялся вдруг известный всему миру портрет. И так же неожиданно снова помрачнел. |
…Но независимо от этого ужаса, мысль его уже заработала привычно. <…> Не мне скажет, органам скажет… Товарищу Берия скажет, подумал он с внезапным ожесточением, удивившим его самого: он почувствовал себя сильным и большим, как это бывало с ним иногда во сне… |
Глава третья
[править]— Пускай в штаны поднавалит — Простатит Аденомыч неоперабельный! |
Борька-агент стоял со стаканом остывшего чая и отрешённо-задумчивым взором гипнотизировал единственную оставшуюся на блюде плюшку — так хамелеон гипнотизирует притихшую в ужасе муху перед тем, как слизнуть её раз и навсегда. |
… шесть десятков гаврилоидов в возрасте от шестнадцати до шестидесяти. |
Работодатель слушал его, словно древнего скальда, поющего ему Эдду Младшую — в самопальном переводе на солдатский… |
— Всё, всё, всё! Валите отсюда. С песнями. Сеанс окончен. Какать сейчас буду. Хотите полюбоваться, как паралитик какает? Зрелище, достойное кисти пера. Самсон, раздирающий пасть манекену-пис… |
Шпокнули взламываемые баночки тоника, зазвенел лёд в прозрачной синеве божественного напитка, они чокнулись толстыми стаканами и выпили, и сразу же в усталой голове весело зашумело, и мир сделался вполне приемлем, и даже более того — уютен и хорош. Мир стал добр, но требователен — срочно требовалось повторить… |
Глава четвёртая
[править]… скромно-затрапезная куколка факта трансформируется в роскошную бабочку легенды. |
Есть ли у него друзья? Интересный вопрос. <…> Друзья — это люди, которых ты любишь «за всё», за всё без исключения. По сути — как самого себя, ибо только с самим собой ты всегда можешь о чём угодно договориться, яростно отхлестать по щекам, а потом простить, плача от нежности. Так вот, таких у него нет. У него есть мы, но мы не друзья ему, мы ему, скорее, дети, но — любимые. Но — не на равных. Но — без которых нет смысла существования. Но — ступенькой пониже. Словно вымученная, выстраданная книга — для писателя, статуэтка — для скульптора, бриллиант — для мастера. Можно радостно и нежно любить драгоценный камень, извлеченный тобою из грубого нечистого алмаза, но нельзя с этим камнем дружить. |
Полная бесталанность — это, видимо, очень редкий талант… |
… снаружи проехал грузовик, заухал железом по колдобинам, и тишина исчезла, словно бы оскорблённая, — раздосадованно спряталась в коридоре, в глубине дома, в чулане. |
Черепаха мирно дрыхла, подобрав лапы и толстый свой короткий чёрный хвост. Тут же валялись и её какашки, похожие на вывалившиеся из какого-то текста крупные запятые. |
Восторженный циник Тенгиз считает его последним Чародеем на нашей Земле, и вот этот последний из чародеев возомнил себя способным вернуть племя исчезнувших волшебников — людей, знающих свой главный талант, а потому бескомплексных, спокойных, уверенных, самодостаточных, добрых. Он плодит их десятками ежегодно и никак не поймёт (или не хочет поверить?), что жизнь идёт следом, как свинья за худым возом, и подбирает, перемалывает их всех своими погаными челюстями: дробит, мельчит, ломает, корёжит, покупает, убивает… |
Греческие боги частенько вмешивались в ЛИЧНУЮ жизнь смертных, но никогда даже не пытались повлиять на ход человеческой истории, на прогресс. А теперь вот и людей стало слишком много — боги не успевают уследить за всеми и за каждым. |
Глава пятая
[править]Великий вопрос любой современности: «Почему — я?» Вопрос-вопль. Вся наша ойкумена стоит на нём, как Петербург на болотах… |
… у неё <…> совершенно беспомощный муж — по прозвищу Недоеда. («Недоеденный паук» — намек на обыкновение некоторых членистоногих дам поедать своих самцов сразу после или даже во время интимных игр. Недоеда у неё второй муж. А первый тоже не был съеден… |
— Боже, во что вы все превратились! <…> «Бороться со злом, — видите ли, — всё равно, что бороться с клопами поодиночке: противно, нетрудно и абсолютно бесполезно» |
Она из породы бойцовых дам, обитающих в райкомах, профсоюзах и собесах — бой-баба высочайшего класса и невероятной пробивной силы. Баллиста. Катапульта. Стенобитная пушка. Единорог. Да только не на таковских напала: сэнсей стоял, словно Великая китайская стена под напором кочевников. |
… этого мира <…> — заевшегося, опаскудевшего, упёртого чавкающим рылом в тупик… |
Глава шестая
[править]… Тимофей объявился вдруг из своего логова — сначала положил горячую морду на бедро, а потом, оставшись без ответа (в скобках — привета), ткнул носом под локоть, крепко и настойчиво. [Гриша] посмотрел на него сверху вниз и сказал: «Животное. Обоссался уже?» — «Ещё нет, но — скоро», — откликнулся Тимофей, усиленно вращая обрубком хвоста, попискивая и страстно дыша. |
Он, осторожно прислушиваясь и оглядываясь, спустился по чёрной лестнице, которая была на самом деле не чёрной, а грязно-серой, с грязными окнами во двор (которые не мыли со времён советской власти), с прихотливо изуродованными, скрученными каким-то невероятным силачом железными клёпаными перилами (пребывающими в этом первозданном виде ещё со времён блокады), с заплёванными и вдумчиво (казалось — старательно) замусоренными ступеньками и с застарелыми презервативами, присохшими к разрисованным стенам. Это была лестница-помойка, лестница-нужник, лестница-музей, то, что в южной России называется «зады». Впрочем, он к этому давно уже привык, а Тимофею здесь даже нравилось или, как минимум, было интересно: он читал эту лестницу, как любознательный человек — свежую многостраничную газету из породы желтоватых. Кроме того, пёс имел обыкновение начинать свои мочеиспускательные процедуры уже прямо здесь, не дожидаясь улицы, и делал это с удовольствием, хотя и без надлежащей основательности. Хозяин ему в этом не препятствовал, но и не поощрял — просто спускался по ступенькам, не задерживаясь и не давая человеку возможности вложить в процедуру всю душу, до самого донышка. |
… разочарование есть горестное дитя надежды…[К 4] |
партайгенацвале[К 5] |
— … лапа[К 6], иди ко мне. |
Глава седьмая
[править]Уныло-тухлая капель… |
С хлебом было совсем плохо: каменная полубуханка ржаного, вся в мрачных трещинах, словно среднеазиатский такыр. |
… гостеприимные кровы специализированного заведения с громокипящим названием «ШАШЛЫКИ — ЧЕБУРЕКИ». |
… морда у него была, как румяная двухпудовая гиря… |
Глава восьмая
[править]… маленький Иуда сгорбился пред ликом гигантского Христа на большом полотне, где прочие одиннадцать апостолов спали расслабленно и безмятежно, синевато-зелёные, блеклые, похожие на протухающие куриные тушки… |
… крутая бабища из породы несгибаемых русских кариатид… |
… в каждом море Ума обязательно найдутся острова Глупости. |
Чудный смех, которым она награждала, словно орденской лентой |
Открываются расписные ворота души, и несёт оттуда вдруг такой тухлятиной, что хоть святых выноси… |
Глава девятая
[править]— … А вы — на горе! Вы всегда на горе! Со скукой наблюдаете коловращение жизни. Мы тут все коловращаемся как проклятые, а вы изволите наблюдать!.. А мы ведь — голые, мы без шкуры даже, с нас шкуру это самое коловращение содрало. Ничего! Поколовращаемся и новую нарастим! Так ведь по-вашему?.. Боги молчат, значит — не возражают. Ведь искусство есть всегда беспощадный отбор озарений… |
… ему предлагалось ничего не делать, а только спокойненько плыть по течению. В сторону Стикса… |
Он был по натуре своей аккуратист и терпеть не мог любого беспорядка. Может быть, именно поэтому, напившись и потеряв человеческий облик, он всегда такой отвратительный беспорядок учинял. По принципу доктора Джекила, он же — мистер Хайд… |
Мама со старшенькой в данный момент плавали в бассейне, а папа Эль-де-през старательно и бездарно исполнял строгий наказ: «Изжарить котлеты, разогреть пюре, накормить Существо, дать ему столовую ложку пертусину[К 7] и в восемь часов — спать». Однако существо кормиться не желало. У существа вообще никогда не бывало аппетита, а уж если кормлением занимался папаня, процедура приема пищи превращалась в котлетомахию и в сущий цирк. |
— Кого ни послушаешь, у всех товарищ Сталин всегда в хорошем настроении, добрый и шутит… |
Глава десятая
[править]Комната по-прежнему вызывала в памяти старый рекламный слоган: «Так выглядит под микроскопом трудновыводимое пятно»[К 8]. |
— «Решение районного Страшного Суда утверждено в городском Страшном Суде и теперь будет опротестовано в Верховном Страшном Суде»… О хищные жертвы века![К 9] В конце концов, все люди слабы. Все, совсем без исключения. И особенно слабы так называемые супермены: они не способны справиться с собой и отыгрываются на других. Тоже слабых… |
… хочешь, чтобы тебя услышали — говори глупости…[К 10] |
… Это как неграмотность, аналогия исчерпывающая. Тысячелетиями неграмотные люди были нормой, и это никого не беспокоило, кроме святых и фанатиков. Понадобилось что-то очень существенное переменить в социуме, чтобы грамотность сделалась необходимой. Что-то фундаментально важное. И тогда, как по мановению жезла Моисеева, за какие-нибудь сто лет все стали грамотными. Может быть, и воспитанность тоже пока нашему социуму не нужна? Не нужны нам терпимые, честные, трудолюбивые, не нужны и свободомыслящие: нет в них никакой необходимости — и так всё у нас ладненько и путём. («Пусть мною управляют. Не возражаю. Но только так, чтобы я этого не замечал…») |
О романе
[править]Ко мне всё время <…> пристают время от времени интервьюеры с вопросом, как мне пишется в одиночку. Ответы «трудно», «дьявольски трудно», «медленно и мучительно» вопрошающих не удовлетворяют. Я придумал несколько сравнений, вот самое точное из них: представьте, что много лет подряд вы с напарником пилите двуручной пилой огромное бревно; теперь напарник ушёл, вы остались в одиночестве, а бревно и пила никуда не делись, надо пилить дальше… <…> | |
| — Борис Стругацкий, «Комментарии к пройденному», 2003 |
Предыдущий роман С. Витицкого «Поиск предназначения, или Двадцать седьмая теорема этики» вызвал немало вопросов у читателей и критиков, обиженных чрезмерной открытостью (если не сказать — намеренной размытостью) финала. Последние главы «Бессильных мира сего» тоже оставляют простор для различных толкований как фабулы, так и главной идеи романа. Впрочем, собственно сюжетные повороты в этой книге играют несравненно меньшую роль, чем в большинстве вещей Стругацких. Зато проблема взаимоотношения учителя с учениками, которая <…> мерцает во многих произведениях братьев-фантастов, здесь выходит на первый план. | |
| — Роман Арбитман |
Комментарии
[править]- ↑ Контаминация фразы М. Жванецкого «Вы не пробовали принимать слабительное одновременно со снотворным?» и рекламного слогана «Шампунь и кондиционер в одном флаконе»[1].
- ↑ Парафраз из «Войны и мира» (том 4, часть вторая, II)..
- ↑ Парафраз 8-й и 9-й из Десяти заповедей.
- ↑ Парафраз А. Шопенгауэра («Афоризмы житейской мудрости», 5, Б, 14): «… создаём тысячи несбыточных надежд, из коих каждая чревата разочарованием…»[1].
- ↑ Контаминация Parteigenosse и გენაცვალე (~«товарищ»).
- ↑ Обратное уменьшение от «лапочка», но так же ласково.
- ↑ Пертуссин — сироп от кашля.
- ↑ Из телерекламы стирального порошка.
- ↑ Парафраз строки А. Вознесенского: «О хищные вещи века!» («Монолог битника», редакция сборника «Антимиры»), взятой Стругацкими заглавием романа[1].
- ↑ Парафраз М. Нордау («Вырождение»): «Чтобы быть замеченным, нужно впадать в странности»[1].
- ↑ Восходит к словам Гамлета: «Распалась связь времён»[1].