Русская проза

Здесь представлены цитаты о прозаической части русской литературы.

XIX век[править]

По многим из наших новейших писателей заметно глубокое и всеобъемлющее незнание того, что сделано предшественниками нашими. Как иные поют, так они пишут со слуха. Им русская литература знакома только с той эпохи, в которой они застали её. Сказано было уже, что и Карамзин писатель старинный и век свой отживший; если верить некоторым слухам, то проза наша, мимо его, ушла далеко вперёд. Ушла она, это быть может, только не вперёд и не назад, а вкось. Набеги наших литературных наездников не подвинут прозы нашей; но зато <…> пример их не довольно увлекателен, чтобы дать ей общее обратное движение. Проза, являющаяся в новейших журналах, почти единственных хранилищах новейшей прозы, или совершенно бесцветна и безжизненна, или рдеет какою-то насильственною пестротою и движется судорожными припадками.

— Пётр Вяземский, «Отрывок из письма А. М. Г—ой», конец 1829

Проза наша так ещё мало обработана, что даже в простой переписке мы принуждены создавать обороты для изъяснения понятий самых обыкновенных, так что леность наша охотнее выражается на языке чужом, коего механические формы давно готовы и всем известны.

— Александр Пушкин, «Причинами, замедлившими ход нашей словесности…», 1824

… последний период русской литературы, период прозаический, резко отличается от романтического какою-то мужественною зрелостию. Если хотите, он не богат числом произведений, но зато всё, что явилось в нём посредственного и обыкновенного, всё это или не пользовалось никаким успехом, или имело только успех мгновенный; а всё то немногое, что выходило из ряда обыкновенного, ознаменовано печатью зрелой и мужественной силы, осталось навсегда и в своём торжественном, победоносном ходе, постепенно приобретая влияние, прорезывало на почве литературы и общества глубокие следы.

— Виссарион Белинский, «Русская литература в 1842 году», декабрь

История русской литературы со времени Пушкина не только представляет много примеров отступления от европейской формы, но не даёт даже ни одного примера противного. Начиная от Мёртвых душ Гоголя и до Мёртвого дома Достоевского, в новом периоде русской литературы нет ни одного художественного прозаического произведения, немного выходящего из посредственности, которое бы вполне укладывалось в форму романа, поэмы или повести.

— Лев Толстой, «Несколько слов по поводу книги „Война и мир“», март 1868

XX век[править]

… русская литература после 20-ых годов пошла путём «суровой прозы». <…>
Изношенные, выпавшие из крыльев поэзии перья подбирает проза и становится в этом облачении музыкальной, стилистически-изысканной, богатой аллитерациями и ритмическими кадансами.

— Борис Эйхенбаум, «Проблемы поэтики Пушкина», 1921

	… художественная проза с самого начала новой русской литературы в звуковом отношении организуется не менее заботливо, чем стих.
	— Юрий Тынянов, «О композиции «Евгения Онегина», 1922 [1974]

Чем больший нажим делала [проза после Пушкина] на мотиве сострадания, тем более ограниченным делается (в широких исторических масштабах) идейный смысл соответствующих сюжетов. Культ сострадания в его дальнейшем развитии легко приводил к «примирению с действительностью», а иногда и к активному оправданию этой действительности, т. е. к последствиям прямо реакционным.

— Василий Гиппиус, «Повести Белкина», 1937

Можно мерить фразу и флоберовской мерой — длиной дыхания — что-то в этом физиологическом обосновании есть. Литературоведы неоднократно говорили, что традиция русской прозы — это лопата, которую нужно воткнуть в землю и потом выворотить наверх, извлечь самые глубинные пласты. Таково их мнение о толстовской фразе. Мне такая традиция кажется ложной. Даже в прошлом у нас осталась короткая, звонкая пушкинская фраза, ничего общего не имеющая с этой лопатой, которой вынимают пласты. Пусть выкапыванием этих пластов занимаются экономисты, но не писатели, не литераторы. Для литератора такое выкапывание пластов кажется странным советом.

— Варлам Шаламов, письмо И. П. Сиротинской, 1971