Цитаты о «Сумме технологии»

Цитаты о трактате Станислава Лема «Сумма технологии» 1963 года.

Цитаты

	Лем <…> создал здесь целые новые области, даже с терминологией, используемой в дальнейшем многими авторами научной фантастики и не только ими. Среди прочего, здесь истолкованы и теоретические основы большинства научно-фантастических тем, которые он использовал в своих беллертистических работах. Из опыта мы знаем, что очень мало прогнозов отгадывают верные направления будущего развития, и большинство из них через нескольких лет становятся просто нелепыми. С этой точки зрения Summa technologiae даже по прошествии четверти века поражает своей прозорливостью.
	Lem <…> vytvořil zde celé nové obory i s terminologií, využívanou později mnoha autory science fiction a nejen jimi. Mimo jiné zde vyložil i teoretické základy většiny vědeckofantastických námětů, které použil ve svých beletristických pracech. Ze zkušenosti víme, že jen velmi málo prognóz odhaduje správně směr budoucího vývoje a většina z nich je po několika letech prostě směšná. Po této stránce Summa technologiae i po uplynutí čtvrt století udivuje svou jasnozřivostí.
	— Павел Вайгль, послесловие к «Фиаско»

	… с удивительной проницательностью он предвидел общие направления эволюции технологического аппарата цивилизации, что также позволило ему представить преимущества и проблемы людей и общества будущего, которые из неё последуют. <…> Если Summa создавала что-то вроде парадигмы, пустой шаблон для заполнения с помощью новых открытий, то «Тайна китайской комнаты», «Мегабитовая бомба» или «Мгновение» являются наиболее актуальным охватом человеческого прогресса и, одновременно, — состояния культуры, которая вобрала в себя изобретения учёных и под их влиянием изменилась.
	… z niezwykłą przenikliwością przewidział ogólne kierunki ewolucji technologicznego instrumentarium cywilizacji, co też pozwoliło mu wyobrazić sobie korzyści i kłopoty, jakie stąd wynikną dla jednostek i społeczeństw przyszłości. <…> O ile Summa tworzyła coś w rodzaju paradygmatu, pustej matrycy do wypełnienia przez nowe odkrycia, o tyle Tajemnica chińskiego pokoju, Bomba megabitowa czy Okamgnienie są jak najbardziej aktualnym sprawozdaniem z postępów ludzkiego konstruktorstwa i zarazem — ze stanu kultury, która wchłonęła wynalazki uczonych i pod ich wpływem się zmieniła.
	— Ежи Яжембский, «Summa Technologiae и её потомство»

	… можно утверждать, что мир очень многое потерял из-за того, что эта книга в своё время не была переведена на английский язык.
	— Виктор Язневич

Станислав Лем

«Сумма» появилась в ответ на скептицизм астрофизиков, которые высказывали гипотезу о кратковременности космического «психозоя», опираясь на то, что не видят и не слышат в космосе проявлений сверхцивилизаций. Вся книга как бы является второй частью рассуждения, первая часть которого звучит: «если в результате такой или иной серии спровоцированных людьми катаклизмов нас не провалят в тартарары, то могло бы быть так или так»… Вся книга посвящена этому «так или так». Об этом свидетельствует, между прочим, её иронический тон, весьма отчётливо проявляющийся во многих местах; это как бы представление для некоего дегенерата и пьяницы о том, какие перспективы открылись бы перед ним, если бы он захотел перестать быть тем и другим. Однако нельзя сказать, что эти различные перспективы развития, то ли ужасно извилистые, то ли прекрасные (скорее первое, чем второе), меня самого приводили в восторг; они меня скорее очаровывают, чем восхищают, и я — не маньяк этих технологий, а скорее адепт их всеобщего исследования…

— письмо С. Мрожеку 31 июля 1964

В качестве адепта кибернетики, я хотел бы рассказать о возникновении этой книги, которая стала результатом двух процессов: в своей первой фазе — метода «проб и ошибок», во второй — самоорганизации. Когда книга, в конце концов, перешагнула определённый порог, она начала проявлять «развивающие градиенты», приемлемые для меня. Следовательно, с самого начала произошла желаемая «двусторонняя связь», то есть <…> я развивал книгу, а она меня. В этом смысле у меня даже сложилось впечатление, что книга «мудрее меня», и если не мудрее меня того, каким я был, заканчивая её, то уж наверняка того, который в течение нескольких лет безуспешно пытался её написать. <…> Мне представляется, что центральной её темой является лозунг, звучащий, может быть, даже забавно, а именно: «Догнать и перегнать Природу». Лозунг этот предполагает, что технология — универсальный инструмент; это может быть как биотехнология, так и социотехнология, и с её помощью можно реализовать, по крайней мере, то, что уже реализовала и продолжает реализовывать своими силами Природа. Это, несомненно, выражение максималистичного оптимизма (или же оптимистического максимализма), который стремится к тому, чтобы перспектива, в которой мы видим мир, подверглась принципиальному изменению и чтобы в связи с этим подверглись изменениям способы и масштабы нашего воздействия на него. Он стремится к тому, чтобы мы сказали себе: по крайней мере, в определённых пределах возможно сравнение творений человека с творениями Природы — в отношении исправности, безотказности, прочности, универсальности и так далее. Можно даже попробовать дифференцировать фазы такого соревнования; первая фаза наверняка была бы фазой урегулирования, то есть оптимизации существующего состояния, того, что уже дано (общество, наш мозг, наше тело), вторая же — фазой собственно творения (от усовершенствования существующих решений переходим к созданию новых). Я хотел бы лишь подчеркнуть (даже если это прозвучит как вызывающий парадокс), что считаю себя весьма скептической личностью, не склонной к безответственным мечтаниям.

— «Сумма технологии. Введение в дискуссию», начало 1965

	… «Сумма технологии» — <…> опыт «общей теории всего», как выразился один из моих близких друзей. Опыт, или покушение — что одно и то же, — создать такую теорию. В этом и состоит её авантюризм. Потому что «Сумма» не столько берёт в качестве своего предмета корректно очерченную технологию саму по себе, сколько даёт относительно целостную позицию, с которой можно было бы подойти к этому «всему»;..
	… „Summie technologicznej”— <…> próbami „ogólnej teorii wszystkiego”, jak się wyraził jeden ze znakomitszych moich przyjaciół. [?] Gdyż w „Summie” nie tyle sama porządnie wyodrębniona technologia jest przedmiotem rozważań, ile daje ona względnie jednolite stanowisko, z którego można podążać ku „wszystkiemu”;..
	— «Философия случая», предисловие, 1967

Необходимо отметить, что я со смешанными чувствами читаю теперь футурологические книги, потому что впечатление, что мне цитируют отрывки из моей «Суммы», особенно при знакомстве с такими авторами, как Э. Тоффлер, Гордон Тейлор или Дж. Форрестер, совершенно непреодолимо. Я писал, и не было ни отклика, ни эха, потому что время не пришло. Но в течение десяти лет меня догнали. Я говорю о смешанных чувствах, так как не очень приятно находить в чужих книгах собственные мысли, но сформулированные независимо (речь не идёт о плагиате); однако в то же время такая параллельность идей укрепляет дух. Ведь это признак достоверности: это было предсказание, а не вымысел. Теперь, поумнев на прошедшие десять лет, я отчётливее вижу то, что на пороге десятилетия только вырисовывалось. <…> Непосредственная эффективность «Суммы» низка, так как она рассматривает «рациональную модель человека», цивилизацию «без трения», то есть идеальную и бесконфликтную; основная цель, которую я поставил перед собой, — достичь максимального отклонения от того, что реально осуществимо в силу наших актуальных производственных и творческих возможностей. В качестве допущения я использовал также фактор демографической стабильности как предпосылку безграничной экспансии ума. Несомненно, демография стала ключевым звеном нашей эпохи.

— «Фантастика и футурология», книга 1 (Эпистемология фантастики), 2-е изд., 1972

	… моя концепция «Фантоматики», <…> конечно, относится к делу «маскирования» <…>. Ультимативно, мир как Маска Бога… ибо и так можно.
	— письмо Р. Нудельману 21 ноября 1974

Когда лет тридцать назад <…> я завершил эту книгу разделом, посвящённым ситуации искусств в эпоху технологического прогресса. Под влиянием суровой критики, которую Лешек Колаковский обрушил на этот раздел, озаглавленный «Искусство и технология», я изъял его из всех позднейших изданий как в Польше, так и за рубежом. <…> Теперь, <…> на мой взгляд, протекшее время усилило их актуальность. <…> В остальной части этих размышлений <…> я написал много глупостей, сойдя с верного пути <…>. Я тогда изучал больше симптомы новых недугов, чем их причины. За последние годы симптомы усилились, потому и причины болезней культуры стали более очевидны.

— «Философия случая», 3-е изд. (гл. XI), 1988

• см. «Прошлое будущего», 1990

	Когда я писал «Summa Technologiae», наибольшей моей ошибкой было то, что я вывел в качестве фигуры условного героя той книги рационального человека — Конструктора, а не агрессора, ослеплённого шовинизмом и наслаждающегося потоплением каждой технологической инновации в осознанном убожестве всеразвращения. Я не предвидел того, чего предвидеть не хотел. Однако можно ли было иметь право на такую необъективность — это вопрос.
	Gdym pisał Summa Technologiae, największy błąd popełniłem, zakładając jako postać umownego bohatera tej książki racjonalnego człowieka — Konstruktora, a nie agresora, zaślepionego szowinizmem i rozkoszującego się topieniem każdej innowacji technologicznej w umysłowym ubóstwie wszechdeprawacji. Nie przewidziałem tego, czego przewidzieć nie chciałem. Czy jednak wolno było mieć prawo do takiej stronności — oto jest pytanie.
	— «Tertium comparationis», 1994

	Я сам какое-то время после появления первого издания «Summa Technologiae» сомневался, не является ли моё «выращивание информации» мифом, воплощение которого будет невозможным во веки веков. Как-то не вызвала эта идея никакого отклика: ни критического, ни насмешливого, ни похвального, — как будто вместо того, чтобы опубликовать книгу, я выбросил её рукопись в колодец. <…> Вероятно, в последующем издании «Summa Technologiae» я сам подверг «выращивание информации» строгой критике именно потому, что никто ни в стране, ни за границей её вообще не заметил.
	Ja sam w jakiś czas po ukazaniu się pierwszego wydania Summa Technologiae uległem zwątpieniu, czy moja „hodowla informacji” nie jest zwidem, którego urzeczywistnienie będzie po wieki wieków niemożliwością. Jakoś nigdy nie wzbudził ten pomysł żadnego echa, ani krytycznego, ani prześmiewczego, ani pochwalnego: jakbym, zamiast książkę opublikować, wyrzucił jej maszynopis do studni. <…> Pewnie z tego powodu w następnym wydaniu Summa Technologiae „hodowlę informacji” sam poddałem surowej krytyce, choćby dlatego, ponieważ było tak, jakby jej nikt ani w kraju, ani za granicą w ogóle nie dostrzegł.
	— «Выращивание информации?», 1994

	… политическая аура как раз способствует нашему отступлению назад и небезопасным взрывам сарматического эгоизма…
	… aura polityczna sprzyja na razie naszemu cofaniu się i prawdziwie niebezpiecznym wybuchom sarmatyzacyjnego sobkostwa…
	— там же

корр.: Если бы сегодня вы стали переиздавать «Сумму технологии» — ничего не дополняя, не переписывая, — вы бы убрали какие-то главы? — Нет. Я сделал другое. Я написал несколько книг, в которых хотел проследить, как предсказанное мною будущее действительно выглядит на сегодняшний день… корр.: И вы не нашли никаких принципиальных ошибок в «Сумме технологии»? — Ну конечно, нашёл. Во-первых, мне тогда казалось, что есть некоторый шанс коммуникаций с разумными цивилизациями. В то время Иосиф Шкловский совместно с Карлом Саганом и другими американцами организовали семинар… Тогда казалось, что контакт с космическим разумом — вопрос нескольких лет. Я, правда, в этом сомневался, но считал, что контакт всё-таки возможен. А теперь я в этом вопросе скептик. Я бы сказал так: жизнь — явление не совсем необыкновенное во Вселенной, только наш технологический уровень развития, вероятно, очень редок.

— интервью Е. А. Козловскому, 2001

«Беседы со Станиславом Лемом», 1981-82

	Когда-то Колаковский посмеивался надо мной, когда рецензировал мою «Сумму», мол, это просто сказочки. Со времени опубликования этой книги пограничная линия между фантазией и научной реальностью существенно передвинулась. Многие из тех вещей, которые тогда были «хотениями» Лема, сейчас уже стали фактами.
	— гл. «Время, утраченное не совсем»

— Среди [своих] дискурсивных книг я доволен исключительно «Суммой технологии». Это не значит, что её нельзя изменить, но без особой необходимости этого делать не следует. Она живёт и держится. <…> Станислав Бересь: А что вы считаете важнейшим недостатком этой книги? — Произошла одна смешная вещь: в первом издании «Суммы» последняя глава касалась судьбы искусства в эпоху технологического взрыва. Я писал тогда, глубоко веря в то, что само широкое распространение произведений во всех областях литературы, музыки и пластики является уничтожающим фактором <…>. Это утверждение встретило суровую оценку Лешека Колаковского. Я полемизировал с ним <…> через четырнадцать лет после выхода книги, когда во многом «Сумма» уже переставала быть фантастической, особенно во фрагментах, касающихся генной инженерии. Тем не менее, Колаковский своим категорическим неодобрением привёл меня в столь сильное уныние, что я, к сожалению, выбросил эту главу из последующих изданий. Однако сейчас я вижу, что во многом был прав. Когда недавно во Франкфурте на книжной ярмарке шестьдесят четыре тысячи издателей представили двести восемьдесят восемь тысяч новых названий, кто-то подсчитал, что если за всё время многодневной ярмарки попытаться посмотреть все книги, то на каждую книгу будет отведено четыре десятые секунды. Не стоит и мечтать о том, чтобы прочитать всё это за время одной человеческой жизни. Есть в этом какая-то самоугроза, так как уже не нужно никакой цензуры и политического вмешательства, поскольку искусство, столь растиражированное, неизбежно подвергается губительной инфляции. <…> — Будет ли ошибкой считать «Сумму» центром вашего творчества; произведением, которое является собранием теорий и идей, обслуживающих вашу беллетристику? — В некотором смысле я черпал оттуда идеи для прозы, но не потому, что так было запланировано. Просто само так получилось. <…> … «Сумма технологии» теперь стала значительно менее непонятной, чем во время первого издания, а через пятнадцать лет она будет ещё менее оригинальной. Просто развитие идёт в этом направлении. <…> — Вы знаете, что Колаковский придумал для вас определение, которое звучит так: «выдающийся идеолог сайентистской технократии». Что скажете о скрытом в этом определении подтексте? — Ну нет! Утверждаю со свойственной мне невоздержанностью, что оно совершенно ошибочно как по отношению к сегодняшнему Лему, так и к тому, который писал «Сумму». <…> Это как если бы профессора патологии заразных болезней, который читает лекции о течении смертельно опасных заболеваний — холеры, тифа и чумы, — назвать выдающимся идеологом всеобщей эпидемии. Он просто занимается описанием болезней.

— гл. «В паутине книг»

— … как вы думаете, какая из ваших книг имеет больше всего шансов сохраниться? — Это можно понимать двояко: какая имеет больше всего шансов или которой бы я желал сохраниться. — Конечно же, второе. Я даже готов сделать ставку. Думаю, что вы назовёте «Сумму технологии». — Я вас удивлю: вовсе нет. Я хотел бы, чтобы сохранилась «Кибериада». И вот почему это не «Сумма»: если эта книга получит такой же уровень подтверждения или верификации, как, например, теория Коперника, si parva licet comporare magnis (смеётся), то станет чудовищной банальностью. Что может быть большей банальностью, чем утверждение, что Земля вращается вокруг Солнца? Что-нибудь из этой книги исполнится и появится в школьной программе четвёртого класса, тем самым превратившись в совершенный трюизм. <…> Осознание этого не позволяет мне стать на сторону этой книги. А кроме того, ещё существует возможность, что всё, содержащееся в ней, окажется безосновательными грёзами. То есть альтернатива проста: если я предсказывал плохо, то книгу можно выбросить в мусор, а если всё сбудется, то я буду слишком преждевременным предвестником. А судьба всех предвестников одна и та же: вопреки распространённому мнению, после них не остаётся ничего!

— гл. «Книга жалоб и предложений»

… пасквиль на эволюцию в конце «Суммы технологии» — это весьма неполный перечень недостатков, которыми мы ей обязаны. Там всё довольно фрагментарно и для меня самого сегодня довольно спорно. <…> Я полностью согласен с Поппером, который утверждал, что будущие события предвидеть нельзя. Можно весьма туманно предсказать, какое будет перепутье, но нельзя сказать, на какую дорогу падёт выбор. В старых еврейских шутках иногда можно найти глубокие истины, опирающиеся на следующую модель рассуждения: если попадёшь в рекрутский набор, то тебя возьмут в армию или не возьмут; если возьмут, то пойдёшь на войну или не пойдёшь; если пойдёшь, то тебе оторвёт ногу или не оторвёт; если тебе оторвёт ногу… и т.д., и т.д. Только таким образом можно что-то предположить. Это совершенно рациональное правило. Такой тип размышлений в условном наклонении лежит в основе «Суммы» и в этом смысле не состоит в родстве ни с одной формой футурологии.

— гл. «Изучать мир»

1960-е

Фундаментальным недостатком этой книги является то, что Лем ушёл в суждениях о перспективах технологий будущего — от перспектив человеческого индивидуума. Это звучит как крик отчаяния, потому что автор книги показывает нам мир, который, в сущности, диаметрально отличается от того, который мы знаем, а прогресс технологии считает независимой переменной — от намерений и пожеланий людей. Хорошо, но как ЛИЧНО Я буду чувствовать себя во всём этом?! Почему никто не спрашивает МЕНЯ, что я об этом думаю?! — парафраз Ежи Яжембского; см. ниже признание Лема в «Tertium comparationis»

— Славомир Мрожек, письма Лему с 1965

	Очень интересна идея Лема положить в основу анализа возможных путей развития цивилизаций сравнительный анализ биологической и технологической эволюции. Такой анализ не только позволяет увидеть много нового — и неожиданного! — в эволюции технологии цивилизаций, но и логически подойти к проблеме «реконструкции» — усовершенствования с каких-либо точек зрения — самого вида Homo sapiens.
	— Василий Парин, «[Предисловие] к советскому читателю», 1968

• см. статью Б. В. Бирюкова и Ф. В. Широкова О «Сумме технологии», об эволюции, о человеке и роботах, о науке... (Опыт оценки), 1968

Станислав Лем доказывает, что человек в своей созидательной деятельности <…> создаёт новые типы бытия. Эти создаваемые миры — вариантны. Но варианты бытия могут быть равноценными лишь <…> с точки зрения статистики. Человеку же необходим именно оптимальный, с точки зрения его целей и ценностей, вариант. Лем в своей книге и пытается выяснить, во-первых, условия оптимизации бытия, а во-вторых, нарисовать облик этого оптимизированного мира. Каждая возможность технологии проверяется Ст. Лемом с помощью пробного камня социальной оценки, оценки по отношению к человеку и человечеству. Не только сами технологии оцениваются по их способности удовлетворять те или иные человеческие потребности, но в свою очередь затем оцениваются и сами эти потребности. <…> Есть потребности, удовлетворение которых могло бы угрожать человечеству тупиком. <…> зачатки большинства опасных социальных тенденций <…> связаны, как это показывает Ст. Лем, с социальной системой капитализма. Исторический оптимизм Ст. Лема <…> органически сочетаются в «Сумме технологии» с последовательным разоблачением наивной полумистической веры в некое безоблачно счастливое «в конце концов» <…>. О чём бы ни шла речь <…> — перед нами не отрешённая сухость научной абстракции, а мысль, пронизанная эмоцией, страстью, человеческим присутствием. <…> мысль о семикратном соизмерении целей и средств, об их конечном единстве вытекает из рационального измерения реальности. <…> Книга Ст. Лема — пример такой осознанной и остро ощущаемой ответственности нашего современника за будущее человечества. «Сумму технологии» некоторые комментаторы и критики и в Польше и в СССР представляют как научную фантастику. Однако <…> в книге Ст. Лема мы, безусловно, сталкиваемся с фантазией, но с фантазией как элементом научных гипотез, а не с фантазией художественного произведения, где образ доминирует над логикой <…>. По широте охвата проблем будущего Лем-футуролог значительно превосходит Лема-фантаста. Напротив, по глубине проникновения в будущее, по полноте его осмысления, наконец по интенсивности использования этого предполагаемого будущего для ретроспективной оценки нашего настоящего Лем-писатель оказывается, по нашему мнению, впереди.

— Захар Файнбург, «Технология будущего» (рецензия)