Буря (пьеса)

«Буря» (англ. The Tempest) — трагикомедия Уильяма Шекспира 1610 или 1611 года.

Здесь приведены одни и те же цитаты в двух переводах.

Перевод М. А. Кузмина, 1930

Акт I, сцена 2

Миранда Отчего же Они нас не убили? Просперо <…> Милая, боялись (Народу дорог был я), не хотели Кровавить дела, но предпочитали Раскрасить благовидно злые цели. Сейчас же нас на барку посадили И отвезли далеко в море; там Был наготове сгнивший остов бота, Без мачты, без снастей, что инстинктивно Все крысы бросили. Нас посадили Кричать шумящим волнам и вздыхать Навстречу ветру, что ответным вздохом Сочувственно вредил нам.

MIRANDA. Wherefore did they not That hour destroy us? PROSPERO. <…> Dear, they durst not, So dear the love my people bore me, nor set A mark so bloody on the business; but With colours fairer painted their foul ends. In few, they hurried us aboard a bark, Bore us some leagues to sea, where they prepared A rotten carcass of a boat, not rigg'd, Nor tackle, sail, nor mast: the very rats Instinctively have quit it. There they hoist us, To cry to th' sea, that roar'd to us: to sigh To th' winds, whose pity, sighing back again, Did us but loving wrong.

	Ариэль Ад опустел, все черти Сюда сошлись оттуда.
	ARIEL. Hell is empty, And all the devils are here.

	Ариэль — Просперо Ты как-то в полночь посылал Меня сбирать росу Бермудов страшных;..
	Thou call'dst me up at midnight to fetch dew From the still-vex'd Bermoothes;..

Просперо Заразный раб. Сам чёрт с зловредной самкой Тебя прижил, иди сюда! Входит Калибан Калибан Пусть вредная роса, что мать сбирала Пером вороньим с гнилостных болот, Падёт на вас обоих. Юго-запад Надует пусть прыщей. Просперо За это ночью судорога схватит И колотьё, так что не продохнёшь. Ежи пускай всю ночь тобой займутся И тешатся, ты будешь так источен, Как сот медовый, а уколы их Чувствительней пчелиных. Калибан Есть хочу я. Ведь остров мой, как матери наследство, Ты отнял у меня. Когда приехал, Сначала ты сыскал, со мной считался, Давал мне сок от ягод, научил, Как называть тот больший свет и меньший, Что днём горит и ночью. Я любил Тебя, на острове всё показал, Где истоки вод, ключи, где соль, где что родится. Проклятье на меня за это! Жабы, Жуки, нетопыри на вас да грянут! Меня совсем вы в подданство забрали, А прежде сам себе был королём. Утёс в жильё мне отвели, весь остров Забрав себе. Просперо Раб изолгавшийся, Лишь плётку чувствуешь. С тобой же По-человечески я обходился И вместе жил, пока ты не задумал Дочь обесчестить. Калибан Ого-го-го. Не вышло это дело. Ты помешал, а то б я населил Весь остров Калибанами.

PROSPERO. Thou poisonous slave, got by the devil himself Upon thy wicked dam, come forth! [Enter CALIBAN] CALIBAN. As wicked dew as e'er my mother brush'd With raven's feather from unwholesome fen Drop on you both! A south-west blow on ye, And blister you all o'er! PROSPERO. For this, be sure, to-night thou shalt have cramps, Side-stitches that shall pen thy breath up; urchins Shall forth at vast of night that they may work All exercise on thee: thou shalt be pinch'd As thick as honeycomb, each pinch more stinging Than bees that made them. CALIBAN. I must eat my dinner. This island's mine, by Sycorax my mother, Which thou tak'st from me. When thou cam'st first, Thou strok'st me and made much of me; wouldst give me Water with berries in't; and teach me how To name the bigger light, and how the less, That burn by day and night: and then I lov'd thee, And show'd thee all the qualities o' th' isle, The fresh springs, brine-pits, barren place, and fertile. Curs'd be I that did so! All the charms Of Sycorax, toads, beetles, bats, light on you! For I am all the subjects that you have, Which first was mine own king; and here you sty me In this hard rock, whiles you do keep from me The rest o' th' island. PROSPERO. Thou most lying slave, Whom stripes may move, not kindness! I have us'd thee, Filth as thou art, with human care, and lodg'd thee In mine own cell, till thou didst seek to violate The honour of my child. CALIBAN. Oh ho! Oh ho! Would it had been done! Thou didst prevent me; I had peopl'd else This isle with Calibans.

Акт II, сцена 1

Адриан. Воздух веет на нас легко. Себастьян. Будто лёгкие, к тому же испорченные. Антонио. Или будто он пропах болотом. Гонзало. Здесь есть всё, что способствует жизни. Антонио. Верно. Исключая возможности жить. Себастьян. Её совершенно нет или очень мало. Гонзало. Посмотреть на траву: она сочна и обильна, и как зелена. Антонио. Почва, по правде сказать, как дубленая. Себастьян. Но с зелёным оттенком. Антонио. Так что он уклонился немного. Себастьян. Нет. Он только противоречит истине в целом. Гонзало. Но главною редкостью (действительно, почти неправдоподобной)… Себастьян. Как и все редкости, приводимые для доказательства. Гонзало. Может считаться то обстоятельство, что паше платье, будучи, как это случилось, вымочено в море, взгляните, сохранило свою свежесть и блеск, скорей сделавшись ярче, чем потускнев от соленой воды. Антонио. Если бы хоть один из его карманов мог говорить, не уличил ли бы он его во лжи?

ADRIAN. The air breathes upon us here most sweetly. SEBASTIAN. As if it had lungs, and rotten ones. ANTONIO. Or, as 'twere perfum'd by a fen. GONZALO. Here is everything advantageous to life. ANTONIO. True; save means to live. SEBASTIAN. Of that there's none, or little. GONZALO. How lush and lusty the grass looks! how green! ANTONIO. The ground indeed is tawny. SEBASTIAN. With an eye of green in't. ANTONIO. He misses not much. SEBASTIAN. No; he doth but mistake the truth totally. GONZALO. But the rarity of it is,—which is indeed almost beyond credit,— SEBASTIAN. As many vouch'd rarities are. GONZALO. That our garments, being, as they were, drenched in the sea, hold notwithstanding their freshness and glosses, being rather new-dyed than stain'd with salt water. ANTONIO. If but one of his pockets could speak, would it not say he lies?

	Себастьян Ведь сон в печали — редкий гость, зато Тем утешительней.
	It seldom visits sorrow; when [sleep] doth, It is a comforter.

Тринкуло (видит Калибана) Что это тут? Человек или рыба? Живой или мёртвый? Рыба; пахнет рыбой; настоящая выдержанная рыбья вонь. Вроде трески не первой свежести. Диковинная рыба! Будь я в Англии (я там бывал) и имей я хоть нарисованной такую рыбу, каждый воскресный дурак дал бы мне по серебряной денежке, так что чудище вывело бы меня в люди, там каждый диковинный зверь выводит в люди; там гроша не дадут, чтобы помочь нищему калеке, а десять заплатят, чтоб посмотреть на мёртвого индейца. С ног похож и на человека, и плавники вроде рук. Тёплый ещё, ей-ей! Неправильно я решил, не настаиваю. Это — не рыба, а островитянин, которого только что громом оглушило. (Гром.) Ой-ой! Опять гроза начинается, лучше всего мне забраться к нему под балахон, другого убежища нет под рукой. По нужде с кем спать не приходится! Подожду здесь, пока пройдут остатки грозы.

TRINCULO. Here's neither bush nor shrub to bear off any weather at all, and another storm brewing; I hear it sing i' th' wind; yond same black cloud, yond huge one, looks like a foul bombard that would shed his liquor. If it should thunder as it did before, I know not where to hide my head: yond same cloud cannot choose but fall by pailfuls.—What have we here? a man or a fish? dead or alive? A fish: he smells like a fish: a very ancient and fish-like smell; a kind of not of the newest Poor-John. A strange fish! Were I in England now,—as once I was, and had but this fish painted, not a holiday fool there but would give a piece of silver: there would this monster make a man; any strange beast there makes a man. When they will not give a doit to relieve a lame beggar, they will lay out ten to see a dead Indian. Legg'd like a man, and his fins like arms! Warm, o' my troth! I do now let loose my opinion: hold it no longer; this is no fish, but an islander, that hath lately suffered by thunderbolt. [Thunder] Alas, the storm is come again! My best way is to creep under his gaberdine; there is no other shelter hereabout: misery acquaints a man with strange bed-fellows. I will here shroud till the dregs of the storm be past.

Акт IV

Просперо Спектакль окончился, актёры наши, Как я уже сказал вам, были духи, И в воздух, в воздух испарились всё. И как видений зыбкая основа, — Все башни гордые, дворцы, палаты, Торжественные храмы, шар земной Со всем, что есть на нём, всё испарится, Как бестелесные комедианты, даже Следа не оставляя. Из такого же Мы матерьяла созданы, как сны. Жизнь сном окружена.

Our revels now are ended. These our actors, As I foretold you, were all spirits and Are melted into air, into thin air: And, like the baseless fabric of this vision, The cloud-capp'd towers, the gorgeous palaces, The solemn temples, the great globe itself, Yea, all which it inherit, shall dissolve And, like this insubstantial pageant faded, Leave not a rack behind. We are such stuff As dreams are made on, and our little life Is rounded with a sleep.

Просперо Принеси из дому мишуру, Приманку для воров. Ариэль. Иду, иду! (Уходит.) Просперо Чёрт, по рожденью чёрт. Его природы Не воспитать. Уж сколько я трудов Благих потратил, — всё пропало даром. С годами телом он всё безобразней, Умом растлённей. Буду мучить так, Что взвоют. Возвращается Ариэль, неся блестящие платья. Ну, развесь их на верёвку.

PROSPERO. The trumpery in my house, go bring it hither For stale to catch these thieves. ARIEL. I go, I go. [Exit] PROSPERO. A devil, a born devil, on whose nature Nurture can never stick; on whom my pains, Humanely taken, all, all lost, quite lost; And as with age his body uglier grows, So his mind cankers. I will plague them all, Even to roaring. [Re-enter ARIEL, loaden with glistering apparel, &c.] Come, hang them on this line.

	Калибан Ступай потише, чтобы крот слепой Шагов не слышал…
	Pray you, tread softly, that the blind mole may not Hear a foot fall…

Акт V

	Просперо Хоть боль живая мне причинена, Но я держусь за разум благородный В борьбе с неистовством. Трудней поступки Нам доблести, чем мщенья…
	Though with their high wrongs I am struck to the quick, Yet with my nobler reason 'gainst my fury Do I take part: the rarer action is In virtue than in vengeance…

	Миранда Как люди хороши! Прекрасен мир, Где жители такие! Просперо Всё ей вновь!
	MIRANDA How beauteous mankind is! O brave new world That has such people in't! PROSPERO 'Tis new to thee.

Перевод М. А. Донского, 1960

Акт I, сцена 2

{Q|Миранда Но почему же нас не умертвили?

Просперо <…> Они не смели! Парод меня любил. Они боялись Запачкаться в крови; сокрыть хотели Под светлой краской чёрные дела. Итак, поспешно вывезя на судне, В открытом море нас пересадили На полусгнивший остов корабля Без мачты, без снастей, без парусов, С которого давно бежали крысы, И там покинули, чтоб, нашим стонам Печально вторя, рокотали волны. А вздохи ветра, вторя нашим вздохам, Нас отдаляли от земли…}}

Ариэль. Ад пуст! Все дьяволы сюда слетелись!

Ариэль — Просперо Меня призвал ты как-то в полночь Сбирать росу Бермудских островов.

Просперо Эй, грязный раб! Ублюдок злобной ведьмы И дьявола! Живей иди сюда! Входит Калибан. Калибан Пускай на ваши головы падёт Зловредная роса, что мать сбирала Пером совиным с гибельных болот! Пусть ветер юго-западный покроет Вам тело волдырями! Просперо За эту брань ты дорого заплатишь! Всю ночь — попомни это — будут духи Тебя колоть и судорогой корчить. От их щипков ты станешь ноздреватым, Как сот пчелиный, и щипки их будут Ещё больнее, чем укусы пчел. Калибан Ты даже и поесть мне не даешь!.. Я этот остров получил по праву От матери, а ты меня ограбил. Сперва со мной ты ласков был и добр, Ты вкусным угощал меня напитком, Ты научил меня, как называть И яркое и бледное светила, Которые нам светят днем и ночью, И я тебя за это полюбил, Весь остров показал и все угодья: И пастбища, и соляные ямы, И родники… Дурак я! Будь я проклят!.. Пусть нападут на вас нетопыри, Жуки и жабы — слуги Сикораксы!.. Сам над собою был я господином, Теперь я — раб. Меня в нору загнали, А остров отняли! Просперо Ты лживый раб! С тобой добром не сладишь, только плетью. Сначала я с тобою обращался, Хоть ты животное, как с человеком. Ты жил в моей пещере. Но потом Ты дочь мою замыслил обесчестить! Калибан Хо-хо! Хо-хо! А жаль, не удалось! Не помешай ты мне — я населил бы Весь остров Калибанами.

Акт II, сцена 1

Адриан. Здесь ветерок так нежно вздыхает… Себастьян. Словно у него есть лёгкие, да к тому же изъеденные чахоткой. Антонио. Или будто он надушен ароматами гнилого болота. Гонзало. Как все располагает к тому, чтобы здесь жить! Антонио. Совершенно верно. Только чем жить-то? Себастьян. Да, жить, пожалуй, нечем. Гонзало. Какая здесь пышная и сочная трава! Какая свежая зелень! Антонио. Эта голая земля и впрямь бурого цвета. Себастьян. С пятнами плесени. Антонио. Он не так уж отклонился от истины. Себастьян. Ничуть не отклонился — он просто вывернул её наизнанку. Гонзало. Но вот что приятно на редкость… Себастьян. Неслыханное количество приятных редкостей. Гонзало. Наша одежда, вымокшая в море, не утратила тем не менее ни свежести, ни красок; она не только не полиняла от морской воды, но даже стала ещё ярче. Антонио. Если бы хоть один из его карманов мог заговорить, то обвинил бы его во лжи.

Себастьян Сон посещает Так редко тех, кто горем удручён. Сон — лучший утешитель.

Тринкуло (видит Калибана) Это ещё что? Человек или рыба? Мёртвое или живое? Рыба! — воняет рыбой. Застарелый запах тухлой рыбы; что-то вроде соленой трески, и не первой свежести. Диковинная рыба! Будь я сейчас в Англии — а я там был однажды — да показывай я эту рыбу, пусть даже на картинке, любой зевака отвалил бы мне серебряную монету за посмотрение. Там бы это чудище вывело меня в люди. Там всякое странное животное выводит кого-нибудь в люди. Те, кому жалко подать грош безногому калеке, охотно выложат в десять раз больше, чтобы поглазеть на мёртвого индейца… Да у неё человечьи ноги! А плавники точь-в-точь как руки! Ей-богу, оно теплое! Нет, я ошибся! Отрекаюсь от своих слов. Никакая это не рыба. Это здешний островитянин, которого убило грозой. (Снова гремит гром.) Ай-ай-ай! Опять начинается гроза. Ничего не поделаешь — придётся залезть под его лохмотья: больше деваться некуда. Каких странных сопостельников даёт человеку нужда! Устроюсь тут, пока буря не выплеснет всех своих помоев.

Акт IV

Просперо Окончен праздник. В этом представленье Актёрами, сказал я, были духи. И в воздухе, и в воздухе прозрачном, Свершив свой труд, растаяли они. — Вот так, подобно призракам без плоти, Когда-нибудь растают, словно дым, И тучами увенчанные горы, И горделивые дворцы и храмы, И даже весь — о да, весь шар земной. И как от этих бестелесных масок, От них не сохранится и следа. Мы созданы из вещества того же, Что наши сны. И сном окружена Вся наша маленькая жизнь.

Просперо В моей пещере много ярких тряпок — Сюда их принеси, чтоб эти воры Прельстились мишурой. Ариэль. Лечу! Лечу! (Исчезает.) Просперо Нет, Калибана мне не приручить! Он прирождённый дьявол, и напрасны Мои труды и мягкость обращенья. Напрасно все! Становится с годами Он лишь ещё уродливей и злей. Но я их покараю всех, да так, Что завопят… Является Ариэль с яркими одеждами. Развесь всё на верёвке.

Калибан Тсс! Тише! Чтоб и крот слепой не слышал, Как мы ступаем.

Акт V

Просперо Хотя обижен ими я жестоко, Но благородный разум гасит гнев И милосердие сильнее мести… — акт V

Миранда Как род людской красив! И как хорош Тот новый мир, где есть такие люди! Просперо Тебе всё это ново.