«Клеветникам России» и «Бородинская годовщина»

Александр Пушкин в стихотворениях 1831 года «Клеветникам России» (2 августа) и «Бородинская годовщина» (7 сентября) выразил свои взгляды на подавление Польского восстания, будучи твёрдым противником польской независимости, в которой видел прямую угрозу для российской государственности. Стихи были напечатаны 11—13 сентября в брошюре «На взятие Варшавы» вместе со «Старой песней на новый лад» В. А. Жуковского и вызвали противоречивые отклики в российском обществе.

Клеветникам России

О чём шумите вы, народные витии? Зачем анафемой грозите вы России? Что возмутило вас? волнения Литвы? Оставьте: это спор славян между собою, Домашний, старый спор, уж взвешенный судьбою, Вопрос, которого не разрешите вы. <…> Оставьте нас: вы не читали Сии кровавые скрижали; Вам непонятна, вам чужда Сия семейная вражда; Для вас безмолвны Кремль и Прага; Бессмысленно прельщает вас Борьбы отчаянной отвага — И ненавидите вы нас… За что ж? ответствуйте: за то ли, Что на развалинах пылающей Москвы Мы не признали наглой воли Того, под кем дрожали вы? <…> Вы грозны на словах — попробуйте на деле! Иль старый богатырь, покойный на постеле, Не в силах завинтить свой измаильский штык? Иль русского царя уже бессильно слово? Иль нам с Европой спорить ново? Иль русский от побед отвык? Иль мало нас? Или от Перми до Тавриды, От финских хладных скал до пламенной Колхиды, От потрясённого Кремля До стен недвижного Китая, Стальной щетиною сверкая, Не встанет русская земля?..

Бородинская годовщина

Великий день Бородина Мы братской тризной поминая, Твердили: «Шли же племена, Бедой России угрожая; Не вся ль Европа тут была? А чья звезда её вела!.. Но стали ж мы пятою твёрдой И грудью приняли напор Племён, послушных воле гордой, И равен был неравный спор. И что ж? свой бедственный побег, Кичась, они забыли ныне; Забыли русский штык и снег, Погребший славу их в пустыне. Знакомый пир их манит вновь — Хмельна для них славянов кровь; Но тяжко будет им похмелье; Но долог будет сон гостей На тесном, хладном новоселье, Под злаком северных полей! Ступайте ж к нам: вас Русь зовёт! Но знайте, прошеные гости! Уж Польша вас не поведёт: Через её шагнёте кости!..» <…> В боренье падший невредим; Врагов мы в прахе не топтали; <…> Мы не сожжём Варшавы их <…>. Но вы, мутители палат, Легкоязычные витии, Вы, черни бедственный набат, Клеветники, враги России! Что взяли вы?.. Ещё ли росс Больной, расслабленный колосс? <…> Наш Киев дряхлый, златоглавый, Сей пращур русских городов, Сроднит ли с буйною Варшавой Святыню всех своих гробов? <…> Сильна ли Русь? Война, и мор, И бунт, и внешних бурь напор Её, беснуясь, потрясали — Смотрите ж: всё стоит она! А вкруг её волненья пали — И Польши участь решена…

О стихотворениях

	Тысячу раз благодарю вас, милый князь, за ваш несравненный перевод моего стихотворения <…>. Отчего вы не перевели этой пьесы в своё время, — я бы послал её во Францию, чтобы щёлкнуть по носу всех крикунов из Палаты депутатов.
	Merci mille fois, cher Prince, pour votre incomparable traduction de ma pièce de vers <…>. Que ne traduisites-vous pas cette pièce en temps opportun, je l’aurais fait passer en France pour donner sur le nez à tous ces vociférateurs de la Chambre des députés.
	— Александр Пушкин, письмо Н. Б. Голицыну, 10 ноября 1836

Замечательн[ы] <…> два стихотворения Пушкина, принадлежащие ко времени последней польской войны. Поэт подчиняет в этих стихотворениях вопрос о сомнительной во всяком случае свободе отдельного племени другому высшему вопросу — об общем назначении славянских народов. Здесь он весь русский, пламенеющий за своё отечество, торжествующий победу, требующий покорности, но не в позор и рабство, а в осуществление закона высшей власти, для общей славы и процветания. <…> они, рассматриваемые с художественной точки зрения, принадлежат к самым лучшим стихотворениям Пушкина. Они стремятся в порывах высокой страсти, в огненном выражении, в величавых, иногда диких, иногда странных образах и неодолимо увлекают с собою участие и душу читателя.

— Карл Фарнхаген фон Энзе, «Сочинения А. Пушкина», октябрь 1838

… у Пушкина слово расходится с делом <…>. Объявляя категорически, что поэты рождены не для битв, Пушкин в то же время пишет свои два слишком известные стихотворения: «Клеветникам России» и «Бородинская годовщина». И он не только написал и напечатал эти два, в буквальном смысле слова воинственные стихотворения, но даже сам придавал им серьёзное европейское значение. <…> в письме к князю Н. Б. Голицыну <…>. Попади только это стихотворение во Францию, тогда, само собою разумеется, все крикливые французские депутаты, узнавши, что в России существует воинственный и сердитый стихотворец, monsieur Poushkine, тотчас понизили бы тон и немедленно уразумели бы, что с Россиею ссориться опасно, ибо эта Россия может засыпать Францию растянутыми стихотворениями, тщательно переведёнными с русского на французский.

— Дмитрий Писарев, «Пушкин и Белинский. Лирика Пушкина», 1865

1831

	Будь у нас гласность печати, никогда Ж. не подумал бы, Пушкин не осмелился бы воспеть победы Паскевича: во-первых, потому что этот род восторгов анахронизм, <…> во-вторых, потому что курам на смех быть вне себя от изумления, видя, что льву удалось, наконец, наложить лапу на мышь.
	— Пётр Вяземский, записная книжка, 15 сентября

Я только что прочёл ваши два стихотворения. <…> Вот вы, наконец, и национальный поэт; вы, наконец, угадали своё призвание. <…> Стихотворение к врагам России особенно замечательно <…>. В нём больше мыслей, чем было высказано и осуществлено в течение целого века в этой стране. Да, друг мой, пишите историю Петра Великого. <…> пусть говорят, что хотят — а мы пойдём вперёд; когда найдена […] одна частица подталкивающей нас силы, то второй раз её наверное найдёшь целиком. Мне хочется сказать себе: вот, наконец, явился наш Данте, […] это было бы, может быть, слишком поспешно. Подождём.

— Пётр Чаадаев, письмо Пушкину, 18 сентября 1831

Пушкин в стихах своих: Клеветникам России кажет им шиш из кармана. Он знает, что они не прочтут стихов его, следовательно, и отвечать не будут на вопросы, на которые отвечать было бы очень легко, даже самому Пушкину. За что возрождающейся Европе любить нас?.. <…> Народные витии, если удалось бы им как-нибудь проведать о стихах Пушкина и о возвышенности таланта его, могли бы отвечать ему коротко и ясно: мы ненавидим, или, лучше сказать, презираем вас, потому что в России поэту, как вы, не стыдно писать и печатать стихи, подобные вашим. <…> Неужли Пушкин не убедился, что нам с Европой воевать была бы смерть? Зачем же говорить нелепости и ещё против совести и более всего без пользы?

— Пётр Вяземский, записная книжка, 22 сентября

	Падение Варшавы, увенчавшее новою славою победоносное оружие русское, одушевило первых наших поэтов благородным патриотическим восторгом и отозвалось на их звучных лирах достойными песнопениями. — единственный печатный отклик
	— анонимная рецензия брошюры

Искренность поэта раскрыла для меня в живой, яркой картине всю великость и влияние настоящих событий и ту исполинскую славу, блеск коей столь неоспоримо принадлежит вновь оружию российскому, вопреки завистливых толков и враждебного желания недругов наших. <…> Стихи истинно прекрасные и богаты чувствами народной гордости. Сладкозвучные лиры первостепенных поэтов наших долго отказывались бряцать во славу подвигов русского оружия. <…> Приятно видеть, что настоящие дела храбрых сильнее возбудили огонь истинной поэзии и возвеличены волшебным талантом певцов, украшающих Россию. — в ответ на присланную тем брошюру

— Иван Паскевич, письмо Жуковскому, 2 октября

	… стихи Пушкина <…> и Жуковского <…> произвели сенсацию, но до того дошло, что развлекаются их переводом на немецкий и на французский и калечат их самым жалким образом…
	… les vers d’Alexandre <…> et de Joukovsky <…> fait sensation, mais au point qu’on s’est amusé à les traduire en allemand et en français, et à les estropier comme de raison d’une manière pitoyable…
	— Ольга Павлищева, письмо Н. И. Павлищеву, 6 октября

	Он мне так огадился как человек, что я потерял к нему уважение даже как к поэту.
	— Николай Мельгунов, письмо С. П. Шевырёву, 21 декабря

Александр Герцен

	От Пушкина — величайшей славы России — одно время отвернулись за приветствие, обращённое им к Николаю после прекращения холеры, и за два политических стихотворения.
	Pouchkine, la plus grande illustration russe, a êtê dêlaissê quelque temps pour un compliment qu'il a fait à Nicolas, après le cholêra, et pour deux poêsies politiques.
	— «Литература и общественное мнение после 14 декабря 1825 года», 1851

	— Знаете ли, что с вашей точки зрения, — сказал я ему, думая поразить его моим революционным ультиматумом, — вы можете доказать, что чудовищное самодержавие, под которым мы живём, разумно и должно существовать. — Без всякого сомнения, — отвечал Белинский, — и прочёл мне «Бородинскую годовщину» Пушкина. Этого я не мог вынести, и отчаянный бой закипел между нами.
	— «Былое и думы» (часть 4, гл. XXV), 1855

	У нас общественное мнение показало <…> и свою неумолимую строгость даже во времена общественного молчания. <…> как оно зло опрокидывалось на свои идолы за гражданские измены или шаткости. <…> сам Пушкин испытал, что значит взять аккорд в похвалу Николаю.
	— «Very dangerous!!!», 1859