Писатели США

Здесь представлены обобщающие цитаты о писателях США (американских). Цитаты о романистах см. в статье про американский роман.

Цитаты

	Среди обитателей Нового Света насчитывается слишком мало людей, пишущих книги; ещё меньше — тех, кого посещает при этом гений воображения, и уж совсем немногим, должен я с горечью сказать, удаётся извлечь хоть какую-то пользу из своих ночных бдений.
	There are few writers of books in this new world, and amongst these very few that deal in works of imagination, and, I am sorry to say, fewer still that have any success attending their lucubrations.
	— Филип Френо, «Совет сочинителям», 1788

… самый короткий путь к литературному успеху для молодого белого писателя в USSA такой: поменять цвет кожи, написать какую-нибудь глуповатую <…> и полную этноязычных вкраплений историю о трудном становлении аффирмативно-миноритарной identity — и, когда посланцы свободных СМИ прибудут осыпать эту идентичность лавровым листом и лепестками роз, насладиться пятнадцатью минутами славы и взять как можно больше авансов. На шестнадцатой минуте историю обычно раскапывают, выясняется, что автор <…> не несёт в себе священного огня diversity. — после чего следуют пятнадцать минут позора. Но авансы почти всегда удаётся сохранить, потому что никакого упоминания расы или связанных с нею юридических условий контракты не могут содержать по закону и, если это условие хоть как-то нарушается, можно оскорбиться чувствами на всю катушку и отсудить в десять раз больше. Вот так рынок приучает нашего брата становиться хамелеоном не только в переносном (это мы умеем давно), но и в самом прямом смысле. А потом можно поменять имя по закону о забвении — и податься, например, в трансгендеры.

— Виктор Пелевин, «iPhuck 10», 2017

XIX век

	… можно подумать, что книги, как и их авторы, приобретают некий лоск, когда путешествуют, — так высоко ценятся у нас те, что совершили путешествие через океан. Наши антиквары заменили категорию времени — расстояниями…
	… one might suppose that books, like their authors, improve by travel — their having crossed the sea is, with us, so great a distinction. Our antiquaries abandon time for distance…
	— Эдгар По, «Письмо к Б.», 1831

	У нас много писателей, не меньше чем у любого другого народа, особенно если учитывать наш возраст, наши условия и потребности. Но за очень небольшим исключением их произведения вполне можно счесть европейскими.
	Our writers are numerous quite as many, perhaps, in proportion to our years, our circumstances and necessities, as might be looked for among any people. But, with very few exceptions, their writings might as well be European.
	— Уильям Симмс, «Американизм в литературе», 1844

	Тот, кто ни разу не изведал поражения, не может быть велик. <…> И если все наши писатели терпят неудачи, или нам так кажется, <…> то похлопаем их по плечу и поддержим во втором раунде их боя против всей Европы. На наш взгляд, положение с национальной литературой у нас настолько критическое, что поистине нам в каком-то смысле просто необходимо стать задиристыми, иначе время уйдёт и превосходство окажется от нас на таком удалении, что едва ли мы сможем с уверенностью ожидать, что оно очутится когда-нибудь на нашей стороне.
	He who has never failed somewhere, that man can not be great. <…> And if any of our authors fail, or seem to fail, then <…> let us clap him on the shoulder, and back him against all Europe for his second round. The truth is, that in our point of view, this matter of a national literature has come to such a pass with us, that in some sense we must turn bullies, else the day is lost, or superiority so far beyond us, that we can hardly say it will ever be ours.
	— Герман Мелвилл, «Готорн и его «Мхи», 1850

• см. Уильям Хоуэллс, «Литератор как делец», 1893

	Наши писатели не то презирали внутренний рынок, не то боялись его. Они считали, что достигнут «бессмертия» благодаря вечным темам — а темы эти вовсе не интересовали публику и мало интересовали их самих.
	Our writers despised or feared the home market. They rested their immortality upon the "universal theme," which was a theme of no interest to the public and of small interest to themselves.
	— Хэмлин Гарленд, «Крушение кумиров», 1894

XX век

• см. Уильям Хоуэллс, «Политические взгляды американских писателей», 1902

Основа буржуазного общества — денежная стоимость, оно признаёт только реальность фактов. Быть Мильтоном с «Потерянным раем» в кармане — значит быть просто бродягой. Большой писатель в буржуазном литературном мире тот, кто продал сто тысяч экземпляров своей книги, причём за конкретно обозримый срок, скажем за год или два. Для буржуа успех есть успех, и неважно, как он достигнут. <…> Если же отыщется некто, <…> кто до такой степени извращён, что буржуа ему не симпатичен, кто настолько упрям, что не склонен ублажать буржуа, мы натравим на него нашего литературного полицейского, буржуазного рецензента, и принудим его к молчанию. Или даже лучше: мы просто предоставим его самому себе, и пусть он живёт на чердаке. Буржуазные чердаки напоминают буржуазные экскурсионные суда: они никогда не бывают перегруженными настолько, чтобы для желающего не осталось свободного места. И всякий молодой автор, полагающий, будто он способен вынести голод и быть честным дольше, чем общество позволит ему делать подобное, приглашается для проведения данного опыта. Буржуазное общество специализируется на том, что морит людей голодом; подавляющее большинство людей постоянно голодает.

— Эптон Синклер, «Наша буржуазная литература: причины заболевания и его лечение» (Our Bourgeois Literature: The Reason and the Remedy), 1904

	… почти каждый писатель — в Америке, во всяком случае, а в какой-то мере также и в Англии, — который стремится создать правдивое полотно современной жизни, вынужден показывать, что капитализм изжил себя, что он отмирает — независимо от того, скорбит ли данный писатель по этому поводу, радуется или просто констатирует факт. Мало кто из них отчётливо представляет, как именно отомрёт капитализм и что придёт ему на смену. А сейчас, когда, война в Европе подорвала веру социалистов-интернационалистов в свои силы, люди менее чем когда-либо способны дать себе ответ на проклятые вопросы: что, как, почему и когда. И всё же почти каждый вдумчивый писатель наших дней в своём творчестве осуждает капитализм.
	… practically every writer—certainly in America and to some extent in England —who is gravely seeking to present the romance of actual life as it is to-day, must perforce show capitalism as a thing attacked, passing—whether the writer lament or rejoice or merely complain at that passing ? Few of them have any very clear idea of how the passing is to occur; as to what is to take its place. And now more than ever, with the European war shaking all the belief of the International Socialists in their might, one wonders what and how and why and when. Yet there it is, in nearly every seeing writer of to-day—an attack on capitalism.
	— Синклер Льюис, «Отношение романа к социальным противоречиям наших дней: Закат капитализма», 1914

Нельзя сказать, что американцы не интеллектуальны, или, скажем, не ловки в деловом, коммерческом смысле. Нет, вы не сумеете «обскакать» их в этом отношении. <…> Но те же самые люди <…> оказываются тупыми как волы во всём, что касается художественной литературы свободомыслящего содержания. <…> все, кто стремился в Америке к созданию истинно художественных произведений свободомыслящего характера, терпели неудачи, — и не из-за творческих промахов, а из-за отсутствия поддержки и признания публики. <…> с 1885 г. я стал следить за текущей литературой и знакомился со всеми книгами, представляющими художественную ценность, равно как и с их авторами (я имею в виду американцев), которые явно, а в некоторых случаях сознательно игнорировались. <…> Они были и остаются за пределами американской литературы, считающейся добропорядочной. Почти все они имели успех, написав одну книгу, после чего рука условностей схватила их мёртвой хваткой. <…> Американец вне сферы своего бизнеса не смеет взглянуть в лицо жизни. В торговле он будет лгать, <…> ставить ловушки, сокрушать и грабить всеми мыслимыми способами, <…> и в то же время казаться себе гораздо лучшим, чем он есть на самом деле. Но когда он читает или пишет (если допустить у него такую способность), он желает и ожидает, чтобы мир изображался в виде царства непревзойдённого совершенства. — парафраз статьи «Жизнь, искусство и Америка»

— Теодор Драйзер, письмо Э. Х. Смиту 26 декабря 1920

	Америка — полносочная страна и создаёт полносочных писателей.
	— Анатолий Луначарский, «История западноевропейской литературы в её важнейших моментах» (12-я лекция), 1924

На протяжении всей нашей истории писатели разрывались между двумя моральными позициями, в разные периоды эта двойственность приобретала различные формы. Так, большинство замечательных писателей начала девятнадцатого века были скованы рамками приличий, в соблюдении которых провинциальная Америка была ещё более неумолима, чем королева Гранди на своём острове. После успешного бунта реалистов во главе с Драйзером дилемма стала иной, но остроты не потеряла. Начинающий американский писатель ставит на одну чашу весов мирские блага, утехи плоти и прочие дьявольские соблазны, а на другую — мнение сектантствующих снобов, которые дышат спёртым воздухом классных комнат и молятся на засиженные мухами бюсты великих европейцев. Можно, оседлав блестящее колесо удачи, писать для домохозяек, а можно примкнуть к философствующей компании длинноволосых мужчин и стриженых девиц, живущих, как сейчас говорят, на «измах», крепком чае и стихах из маленьких журналов. Всем, кто за последние двадцать лет брал в руки перо, постоянно приходилось выбирать между стремлением писать «хорошо» — для души — и возможностью писать «плохо» — ради денег. Поскольку единой шкалы ценностей у нас не существует, то иногда бывает трудно отличить «плохое» от «хорошего». В результате все, кроме самых преданных поклонников затворницы-музы, пытались оседлать двух коней если не сразу, то хотя бы попеременно. Эти попытки приводили к тяжёлой интеллектуальной и моральной деградации; незадачливых ездоков сбрасывали с себя оба. Повальная писательская шизофрения, кончающаяся параличом воли, ума и всего организма <…>. Человек, страдающий раздвоением личности, не может создать ничего стоящего, даже если он адресует свой труд не вечности, а одноклеточным. Создание вещи пусть тривиальной, но настоящей требует единых усилий сердца и ума.

— Джон Дос Пассос, «Заметка о Фицджеральде», 1945

Тридцать лет тому назад мы всё ещё разрешали Англии водить нас на помочах. Слова «хороший писатель» и «английский писатель» были синонимами, и большинству издателей делалось просто смешно, когда какой-нибудь самонадеянный юнец высказывал еретическую мысль, что первоклассный американский писатель ничем не хуже третьесортного английского. Все солидные издатели дважды в год совершали паломничество в Лондон, откуда они гордо возвращались с очередным шедевром миссис Литлтон Пагуейа (тётки туитского викария), повествующим о чаепитиях и ветках сирени, или с новым томом «Путешествий по Бирме» сэра Виктора Луеллина. Никому из них и в голову не приходило, что в каком-нибудь колледже в двадцати милях, или <…> даже за письменным столом в пятнадцати шагах от двери кабинета редактора сидит неизвестный молодой человек или девушка, который лучше пишет и глубже мыслит и чувствует, чем все английские светила за исключением десяти-пятнадцати подлинных мастеров.

— Синклер Льюис, «Издательская старина», 1946

После завершения гражданской войны американский предпринимательский капитал вовлекает в свою орбиту <…> окраинные районы страны, беспощадно ломает их сложившийся до того социальный и бытовой уклад. <…> Американские писатели, как правило, ещё не отдают себе ясного отчёта в характере происходящих изменений. Однако они подмечают столкновение старого с новым, патриархально-демократической традиции с оттесняющей её капиталистической практикой и их сочувствие — на стороне уходящего порядка жизни, который они нередко окрашивают в элегические тона.

— Абель Старцев, «Американская новелла XIX века и социальные мотивы в литературе США», 1958, 1972

Главный поток изобилует писателями наподобие Апдайка и Сэлинджера, из-под пера которых страница за страницей выходит великолепно отшлифованная проза, повествующая решительно ни о чём. Их материалом в принципе может служить весь западный мир; но мир этот быстро катится по наклонной плоскости, отчаянно пытаясь увлечь за собой и всю цивилизацию, а эти и им подобные писатели бросаются в паническое бегство, ибо Новый Свет стал для их нервов слишком уж сильным испытанием. Они и хотят от него спрятаться на своих крошечных островках, где можно вдосталь насладиться мыслью о собственном ничтожестве и копанием в эдиповых комплексах. Главный поток в Америке вынес на поверхность целый выводок литературных блохоловов, большей частью и представления не имеющих о том, что такое мужчина. <…> Мало в Америке писателей, которые любят свою страну по-настоящему, так, чтобы не бояться подвергнуть критике самые её основания.

— Джон Килленс, «Чёрный писатель перед лицом своей страны», 1965

	С американскими писателями беда — они умирают раньше, чем становятся великими: Натанаэль Уэст, Скотт Фицджеральд и т. п. <…> Слишком много homines unius libri <…>. Я не могу понять этих американских творческих кризисов, <…> разве что подоплёка в том, что человек, испытывающий кризис, не имеет финансовой необходимости писать книги (а у английского писателя такая необходимость обычно присутствует, он не может рассчитывать на гранты или жильё при университетах)…
	The trouble with American writers is that they die before becoming great — Nathanael West, Scott Fitzgerald, etc. <…> Too many homines unius libri <…>. I can’t understand the American literary block <…> unless it means that the blocked man isn’t forced economically to write (as the English writer, lacking campuses and grants, usually is)…
	— интервью Энтони Бёрджесса The Paris Review, 1971—1972

	Американские писатели хотят быть не хорошими, а великими писателями; и поэтому им не удаётся ни то ни другое.
	— Гор Видал

	Милая редакторша из «Ньюйоркера» сказала, что <…> в Америке предпочитают живых авторов: мёртвые — это те, кто проиграл.
	— Александр Генис, «Довлатов и окрестности», 1998

1930-е

Наша литература дала за последнее время немало интересного: взять хотя бы Норриса с его «Мактигом» или «Вэндовером», Дэвида Грэма Филлипса с его «Сьюзен Ленокс» <…> и многих других. И у всех, решительно у всех, отсутствует тот знаменитый «декорум», который «для гуманиста — превыше всего» (слова профессора Ирвинга Бэббита), и нет «воли к припеву» (его же слова). Словом, ни один не вылощен, не изыскан, не напевен и вообще не такой, каким его хотели бы видеть «гуманисты». Наоборот, эти писатели по большей части грубы, не отшлифованы, чересчур прямолинейны и примитивны, то есть очень похожи на самую жизнь. <…> Но если бы даже они оказались людьми сверхталантливыми, все ныне пишущие и выступающие «гуманисты» всё равно предали бы их анафеме, ибо у них всё-таки отсутствовал бы «декорум», столь необходимый для «гуманистов».

— Теодор Драйзер, «Новый гуманизм», 1930

Чтобы быть у нас по-настоящему любимым писателем, а не просто автором бестселлеров, надо утверждать, что все американцы — высокие, красивые, богатые, честные люди и великолепные игроки в гольф; что жители всех наших городов только тем и занимаются, что делают добро друг другу; что хотя американские девушки и сумасбродны, из них всегда получаются идеальные жёны и матери; и что географически Америка состоит из Нью-Йорка, целиком населённого миллионерами, из Запада, который нерушимо хранит бурный, героический дух 1870-х годов, и Юга, где все живут на плантациях, вечно озарённых лунным сиянием и овеянных ароматом магнолий.

— Синклер Льюис, «Страх американцев перед литературой» (нобелевская речь), конец 1930

	Большинство американских писателей, выдвинувшихся за последние пятнадцать лет, отвергают цинизм и отчаяние, которыми проникнуты ценности капиталистического мира. — перевод: Б. А. Гиленсон
	Most of the American writers who have developed in the past fifteen years betray the cynicism and despair of capitalist values.
	— Клуб Джона Рида Нью-Йорка, проект Манифеста Клубов Джона Рида (Draft Manifesto of John Reed Clubs)

	Американская литература избежала деспотического влияния Библии короля Иакова и на американских писателей оказали меньшее воздействие старые мастера, чья манера писать стала частью нашей культуры. Вырабатывая свой стиль, они, может быть бессознательно, больше равнялись на живую речь, звучавшую вокруг них; и в лучших своих образцах этот стиль отмечен прямотой, жизненностью и силой, перед которыми наш, более культурный, кажется изнеженным. Американским писателям, из которых многие в тот или иной период были репортёрами, пошло на пользу, что в своей газетной работе они пользовались более лаконичным, нервным и выразительным языком, чем это принято у нас.
	American writing has escaped the tyranny of King James's Bible and American writers have been less affected by the old masters whose mode of writing is part of our culture. They have formed their style, unconsciously perhaps, more directly from the living speech that surrounds them; and at its best it has a directness, a vitality and a drive that give our more urbane manner an air of languor. It has been an advantage to American writers, many of whom at one time or another have been reporters, that their journalism has been written in a more trenchant, nervous, graphic English than ours.
	— Сомерсет Моэм, «Подводя итоги», 1935

При существующем у нас культурном голоде, прямо заявляет о себе потребность в здоровой литературе, но наши писатели поддались той болезни, для излечения которой как раз и требуется их помощь. Ощущение творческого бессилия, порождённого их оторванностью от жизнеспособных общественных сил Америки, привело к тому, что они принялись усваивать одну за другой европейские догмы и причуды; имитация чуждых литературных стилей была затейлива, как мельтешение стекляшек калейдоскопа, но ровным счетом ни к чему не привела. Когда же они обращали свои взоры к нашей действительности, они не могли противостоять сокрушительному натиску капиталистической системы. Они превращались в балаганных шутов, в торговцев леденцами, в разносчиков коктейлей. Накануне войны многие из них взбунтовались, но бунт их оказался бесплодным: он ограничился всего лишь истерическими выкриками, хохотом и визгом, доставлявшим развлечение им самим. Причина их поражения как писателей и творческого бессилия коренится в глубинной идеологии американского образа жизни, которую большинство наших писателей — и либеральных, и консервативных в равной мере — впитало в себя. — речь на I Конгрессе американских писателей; перевод О. Алякринский

— Уолдо Фрэнк, «Достоинство революционного писателя» (Values of Revolutionary Writers), 1935

	… мы делаем из наших писателей невесть что. <…> Мы губим их всеми способами. Во-первых, губим экономически. Они начинают сколачивать деньгу. Сколотить деньгу писатель может только волею случая, хотя в конечном результате хорошие книги всегда приносят доход. Разбогатев, наши писатели начинают жить на широкую ногу — и тут-то они и попадаются. Теперь уж им приходится писать, чтобы поддерживать свой образ жизни, содержать своих жён, и прочая, и прочая, — а в результате получается макулатура. Это делается отнюдь не намеренно, а потому, что они спешат. Потому, что они пишут, когда им нечего сказать, когда вода в колодце иссякла. Потому, что в них заговорило честолюбие. Раз изменив себе, они стараются оправдать эту измену, и мы получаем очередную порцию макулатуры. А бывает и так: писатели начинают читать критику. Если верить критикам, когда те поют тебе хвалы, приходится верить и в дальнейшем, когда тебя начинают поносить, и вот ты теряешь веру в себя.
	… we make our writers into something very strange.' <…> We destroy them in many ways. First, economically. They make money. It is only by hazard that a writer makes money although good books always make money eventually. Then our writers when they have made some money increase their standard of living and they are caught. They have to write to keep up their establishments, their wives, and so on, and they write slop. It is slop not on purpose but because it is hurried. Because they write when there is nothing to say or no water in the well. Because they are ambitious. Then, once they have betrayed themselves, they justify it and you get more slop. Or else they read the critics. If they believe the critics when they say they are great then they must believe them when they say they are rotten and they lose confidence.
	— Эрнест Хемингуэй, «Зелёные холмы Африки», 1935

	У нас подлинный реализм в большинстве случаев не имел успеха, его просто отвергали. Писателей в некотором роде терроризировали. Некоторые из них начинали свою деятельность прекрасными реалистическими книгами, а кончали участием в «Saturday Evening Post».
	— Теодор Драйзер, интервью французскому журналисту, 1936