Выстрел (Пушкин)

«Выстрел» — повесть Александра Сергеевича Пушкина 1830 года из цикла «Повести покойного Ивана Петровича Белкина». Это история об отставном гусаре Сильвио, и его шестилетнем ожидании мести.

Цитаты

Пили по-обыкновенному, то есть очень много.

Недостаток смелости менее всего извиняется молодыми людьми, которые в храбрости обыкновенно видят верх человеческих достоинств и извинение всевозможных пороков.

Что пользы мне, подумал я, лишить его жизни, когда он ею вовсе не дорожит?

Приезд богатого соседа есть важная эпоха для деревенских жителей. Помещики и их дворовые люди толкуют о том месяца два прежде и года три спустя.

В первый раз, как стал потом стрелять, я дал сряду четыре промаха по бутылке в двадцати пяти шагах. У нас был ротмистр, остряк, забавник; он тут случился и сказал мне: знать у тебя, брат, рука не подымается на бутылку.

Это было на рассвете. Я стоял на назначенном месте с моими тремя секундантами. С неизъяснимым нетерпением ожидал я моего противника. Весеннее солнце взошло, и жар уже наспевал. Я увидел его издали. Он шёл пешком, с мундиром на сабле, сопровождаемый одним секундантом. Мы пошли к нему навстречу. Он приближился, держа фуражку, наполненную черешнями. Секунданты отмерили нам двенадцать шагов. Мне должно было стрелять первому, но волнение злобы во мне было столь сильно, что я не понадеялся на верность руки и, чтобы дать себе время остыть, уступал ему первый выстрел: противник мой не соглашался. Положили бросить жребий: первый нумер достался ему, вечному любимцу счастия. Он прицелился и прострелил мне фуражку. Очередь была за мною. Жизнь его наконец была в моих руках; я глядел на него жадно, стараясь уловить хотя одну тень беспокойства… Он стоял под пистолетом, выбирая из фуражки спелые черешни и выплевывая косточки, которые долетали до меня. Его равнодушие взбесило меня.

Он вынул пистолет и прицелился… Я считал секунды… я думал о ней… Ужасная прошла минута! Сильвио опустил руку. «Жалею, — сказал он, — что пистолет заряжен не черешневыми косточками… пуля тяжела. Мне всё кажется, что у нас не дуэль, а убийство: я не привык целить в безоружного. Начнем сызнова; кинем жребий, кому стрелять первому».

Не буду, — отвечал Сильвио, — я доволен: я видел твоё смятение, твою робость; я заставил тебя выстрелить по мне, с меня довольно. Будешь меня помнить. Предаю тебя твоей совести.

О повести

Анекдот развёртывается в новеллу тем, что самый сюжет слегка отодвинут и сообщается после ряда других событий, непосредственно с ним и не связанных, как комментарий. Концовка вводит новый мотив и придает всему рассказу некоторую перспективу. Только что разъяснявшийся и слегка комический образ Сильвио приобретает заново черты «героя таинственной какой-то повести», о которой ни читатель, ни сам рассказчик не знают ничего определённого.

— Борис Эйхенбаум, «Болдинские побасенки Пушкина», 1919

	При простой фабуле получается сложное сюжетное построение. <…> Характер Сильвио играет роль второстепенную — недаром с такой небрежностью сообщается в конце о дальнейшей его судьбе. Особенность повести — её походка, поступь, установка на сюжетное построение.
	— Борис Эйхенбаум, «Проблемы поэтики Пушкина», февраль 1921

	… глубоко связаны с строением сюжета повести и с особенностями её стиля эпиграфы к «Выстрелу». В скрытом виде они содержат в себе основные образы и ситуации, или воплощаемые — с индивидуально-художественными вариациями — в пушкинском «Выстреле» или, наоборот, разрушаемые, отвергаемые им.
	— Виктор Виноградов, «О стиле Пушкина», 1934

Проблема характера вообще не стояла ещё перед Пушкиным в той остроте, в какой стояла в последующей литературе и, прежде всего, у Гоголя. Но, создав образ Сильвио и намечая рядом с ним отличный от него образ графа, Пушкин не пустил в ход осуждённых им «пошлых пружин». Смысл характера Сильвио не в его противоположности характеру графа, а в его внутренней противоречивости, в намеченной в нём диалектике личной страсти.

— Василий Гиппиус, «Повести Белкина», 1937

Месть Сильвио иногда считали актом гуманности. Это верно — но только наполовину. Сильвио подарил жизнь противнику, но осуществил свою месть — и месть страшную. То, что собственная его жизнь оборвалась в войне за освобождение греков, конечно, бросает на его фигуру дополнительный героический свет, — но ведь жизнь его ему более и не нужна. Он осуществил свою маниакальную идею мести и в ней себя исчерпал. Так вскрывается глубинный смысл «парадоксов» в «Повестях Белкина» — внутренний сюжет постоянно просматривается за внешней фабулой и в акцентных местах выходит на поверхность, иногда в резком противоречии с тривиальным сознанием.

— Вадим Вацуро, «Повести покойного Ивана Петровича Белкина», 1981

Движущей чертой обоих психологических типов оказывается «зависть» — не в элементарном, но в широком, даже философском понимании, расширяющаяся до протеста против несправедливости Природы, своенравно распределяющей дарования и неприобретаемые личностные достоинства. Монолог Сильвио предвосхищает монолог Сальери <…>. В концепции «Выстрела» очень существен сюжетный и характерологический парадокс: «убивает» выстрел, которого Сильвио не сделал. Граф, противник Сильвио, поражён в глубинах своего существа своим собственным выстрелом, — он был жестом смятения и актом преступления моральных норм. Но не осуществлённый Сильвио выстрел также имел свои — и фатальные — последствия: он лишил Сильвио смысла существования. Сделав идею мести своей маниакальной «idée fixe», он полностью исчерпал себя в ней; его смерть в сражении есть символический акт самоубийства.

— Вадим Вацуро, «Моцарт и Сальери» в «Маскараде», 1987