Глубокоуважаемый микроб

«Глубокоуважаемый микроб» — иронично-сатирическая фантастическая повесть Кира Булычёва 1978 года, впервые опубликованная в сокращении в газете «Молодой ленинец» (Ставрополь) в 1987—88 годах под названием «Многоуважаемый микроб», а полностью — в 1989. До того публиковались фрагменты «Беспощадная охота» (1979), «Восемнадцать раз» (1981), «Набег» (1987). Вошла в переиздаваемый авторский сборник «Пришельцы в Гусляре» 1995 года.

Цитаты

«Уважаемый Корнелий! Ты приглашён на первый СОС делегатом от Земли с правом решительного голоса. Твое явление обязательно. В случае неявления ответственность делит вся Земля, которая будет дешифиширована сроком на 34 про-ку-ла. Первый СОС состоится с 21 по 36 июля с. г. по адресу: 14ххХХ-5:%=ъ34. Транспорт, сопровождение, кормление, погребение (в случае необходимости), приемлемую температуру и влажность обеспечивает Оргкомитет СОС». — глава 1

В громадных залах гуляли, сидели, отдыхали, парили, висели вниз головами, спорили, ожидали, стояли в очередях за билетами, питались в буфете десятки тысяч альдебаранцев, сирианцев, дескасийцев, тори-тори, прулей, кофкриавфеев, 45/67-цев, молчаливых испужников, вегиан, плетчиков, моссадеров, антропоидных локов, порников, апрет-тт-воинейцев и многих других… — глава 3

— А вы, судя по нерешительности манер, провинциальному виду и глуповатому лицу, из города Великий Гусляр? — глава 3

… стояли возле внушительного бронзового памятника Государственному колену. — глава 3

— Тебе придется пройти дезинфекцию. <…> ты прибыл с отсталой планеты, на которой масса микробов и вирусов. Среди них абсолютно неизвестные галактической науке и, возможно, опасные для окружающих. <…> По вашим, земным, варварским меркам, ты здоров. По нашим же ты — заповедник заразы. — Что делать, — лицемерно вздохнул Удалов. — Такие уж мы уродились. Больше он ничего не сказал, потому что сверху на него опустился металлический колпак, и в полной тьме Удалову показалось, что его разбирают на части. Так оно и было. И пока карантинный контроль не промыл каждую клетку его тела, Удалова как личности не существовало. Затем его собрали вновь, к счастью, точно таким, как прежде, вернули костюм и прочую одежду. Одежда воняла карболкой, а ботинки сделались жёсткими. Внутри тела всё чесалось. <…> Посланец повел Удалова к выходу из зала, а врачи смотрели им вслед и громко пересвистывались. — Они такого в своей практике не видали, — перевёл кузнечик. — глава 4

Авторучка, которая, как вскоре догадался Удалов, меняла цвет чернил в зависимости от настроения владельца, ластик, стирающий не только написанное, но и память о нём. — глава 5

— Вакцина для преодоления языкового барьера, — объяснила пожилая дама и вкатила Удалову два кубика раствора. — глава 5; вариант распространённой мысли

Кузнечик нервно вскинул коготки и проговорил совсем другим голосом: — Кстати, Корнелий, я всё забываю. Таскаю с собой твои деньги, да забываю отдать. <…> Кузнечик взмахнул лапками, но так неудачно, что из-за пазухи у него посыпались денежные купюры в таком количестве, что, даже упав на них, кузнечик не смог прикрыть их тельцем. — Что делать! — воскликнул он. — Помоги мне, Удалов, собрать наследство, полученное мною сегодня утром от погибшей в извержении вулкана тётушки Тори. — глава 9

— Вот что написано в предсказании Острадама: «И прибудет на съезд делегат Земли Корнелий Удалов. И прославится на съезде большими делами. И будет от него страшная угроза могуществу микробов. И станет он…» — глава 14

Лозунг «Середина непобедима!», брошенный Удаловым с трибуны, стал самым распространённым словосочетанием на планете, и уже несколько городов боролись за право поставить Удалову памятник в случае, если его не отыщут, а одна небольшая безответственная планета Пршекай официально объявила, что Удалов родился на ней, в небольшом городке, и в младенчестве был выкраден землянами. <…> — Здравствуйте, дорогие коллеги, дорогие средние существа Вселенной. Мне приятно вновь вернуться в лоно родного съезда. — глава 23

Глава 6

… носки его башмаков непрестанно шевелились. — Очень модно, — сообщил Тори Удалову. — В них электромоторчики.

— Могу продать. Средство от всего. — Как так — от всего? — В зависимости от потребностей. — И от насморка? — И от насморка. И от любви. И от комаров. И от дождя. Большая редкость. В промышленное производство не поступило. Делается из корня, который растёт только на одном астероиде. Сам понимаешь. — Так на что мне такое средство? — спросил Удалов равнодушно, но глаза его загорелись и выдали Корнелия опытному пройдохе Тори. — А ты не для себя, для народа, — предложил демагогически кузнечик.

— Так что я отдал? — Причастность к искусству, — ответил кузнечик. — В объёме пятнадцати минут. — Я к искусству непричастен. <…> — У тебя, как у каждого разумного существа, есть ненужные воспоминания. Тяжёлый груз твоему и без того натруженному мозгу. Вот их я у тебя и возьму. Лишнего трогать не буду — здесь за это судят. — А на что тебе воспоминания, связанные с незатейливой жизнью в небольшом городе Великий Гусляр? — спросил Удалов. — Для тебя это обыденно, — сказал кузнечик, — а для нас странная экзотика. Ты бы хотел посмотреть фильм из жизни моих соседей, как они по утрам демонстративно круфают, потом уходят в трагические прцэки и рискуют в лофэ улытиться от проговоркифы? — Не понял, — ответил Удалов. — Но любопытно. — Вот и нам любопытно.

Глава 7

Первый Галактический Съезд Обыкновенных Существ <…>. — Отсутствуют по уважительным причинам четырнадцать, в том числе умерло в пути три, убит в стычках с космическими гнирами — один, распочковались и впали в детство — два, оказался гением и возвращен как самозванец — один, либустировался — один, дезертировал — один, пропало без вести — пять…

— Какие бы опасности ни угрожали Вселенной, они никогда не исходят от средних людей, а от умных или от дураков. А что умные или дураки могут сделать без нас, обыкновенных? Вновь раздались шум и аплодисменты. — Кому решать судьбы Вселенной, как не нам? <…> При громе оваций Удалов сошёл с трибуны, а некоторые делегаты тут же на больших листах бумаги начали рисовать последние слова делегата с Земли: «Середина непобедима!» К перерыву в зале уже покачивалось несколько плакатов с такой надписью, а к вечеру лозунг появился и на стенах города, жители которого немало гордились тем, что он дал прибежище такому славному съезду. А ещё через день в продаже появились большие круглые значки с изображением улыбающегося Удалова и надписью «СЕРНЕП», что означало, естественно, — «Середина непобедима!».

Удалов с удивлением отметил, что средние существа довольно разнообразны. Например, средний человек с Просидоры был по земным меркам математическим вундеркиндом, а любой Тори с Тори-Тори — талантливым лингвистом. Средний ярык был чуть умнее пятилетнего земного ребёнка и куда более вздорен, чем дворняжка Ложкиных из соседней квартиры.

Когда они отошли в сторонку, кузнечик достал из-за пазухи зелёный шарик, чуть побольше грецкого ореха. — Видишь? Дали подержать на время. <…> — Кузнечик поддел коготком орех сбоку. Там обнаружилось маленькое отверстие. — Вот здесь, — продолжал Тори, — можно жить. И живут. — Кто? Блохи? — сообразил Удалов, продвигаясь к выходу. — В том-то и секрет, что люди. Это растение. Растёт оно на далёкой планете Сапур. Сначала оно вот такое, через год — с футбольный мяч, а через три года будет с тебя, Удалов, ростом. <…> Это саморастущий дом, — продолжал кузнечик. — Пока растение маленькое, в него детишки поселяют своих кукол, когда подрастает, получается комнатка, в которой живут холостяки и невесты. Ещё через год-два комната внутри становится такой большой, что можно городить на две. Семья увеличивается, дом растёт, и никаких жилищных проблем. — А оно не возражает? — спросил Удалов. — Чего же ему возражать? Ты же в школе учил: растения поглощают углекислоту и выделяют кислород. Чем сильнее ты в нём дышишь, тем ему приятнее. И воздух всегда свежий, проветривать квартиру не надо. Уже лет двадцать прошло, как эти растения завезли на Сапур, все население там переселилось в живые дома. С виду лес, а на самом деле город. И природа в порядке, и людям не тесно.

Глава 10

… узкое существо, схожее с грибом-мухомором в трауре. На существе была тесная одежда с бахромчатым поясом и мятая широкая шляпа чёрного цвета с белыми круглыми пятнами. <…> — Я сын могильщика и внук могильщика. Это наша наследственная специальность. Я не представляю себе иного ремесла, зато в своём я профессионал. Ко мне специально приезжали умирать с соседних континентов. <…> В последние годы наша планета переживает экологический кризис. Стало меньше лесов, сказывается недостаток древесины, бумаги, дорожают естественные продукты. — И повышается смертность, — вставил сочувственно Удалов. — Ах, не в этом дело! — возразил могильщик. — Дело в том, что сегодня достойно похоронить человека стоит в три раза дороже, чем десять лет назад. Мы, могильщики, чтобы не разориться, вынуждены поднимать цены. <…> — Во сколько раз? — спросил кузнечик. — Нет, только так, чтобы покрыть расходы. Главное — честь фирмы. Мы постепенно разорялись и беднели и всё же старались обеспечить нашим согражданам достойное погребение в пределах их бюджета. Правда, нам не всегда это удавалось. И вот в обстановке экономического кризиса нам был нанесён предательский удар в спину. — Правительство прижало? — спросил кузнечик ехидно. — Хуже. Началась всеобщая забастовка населения планеты. — Они сами себя хоронили? — догадался Удалов. — Ещё хуже. Они отказались умирать. Представляете, все вплоть до древних стариков забастовали и перестали умирать с одной лишь коварной целью — разорить людей, которые озабочены тем, чтобы обеспечить людям достойную встречу с вечностью. — И не умирают? — захихикал кузнечик. — Уже полгода. — И даже штрейкбрехеров нет? — Было два, — признался мухомор. — Из числа наших родственников. — Вы бы снизили цены, — посоветовал Удалов. — Ведь людям тоже трудно — полгода без единой смерти. — Нет, дело в принципах, — сказал мухомор. — Мы эмигрировали.

Глава 11

— Мы забыли узнать у путешественников, которые привезли нам семена, как эти деревья размножаются. — И как же? — поинтересовался Удалов. — Мы узнали об этом сегодня ночью. С вечера наши квартиры зацвели громадными пахучими цветами, а ночью деревья вытащили корни из земли и побрели искать своих подруг. Оказалось, что у нас в городе обитают лишь деревья мужского пола, а для того, чтобы продолжить род, они должны опылить женские цветы. — Но где же женские деревья? — Их забыли импортировать, — прошептал человек. — Теперь наши квартиры вместе со всем населением бредут неизвестно куда и неизвестно когда остановятся…

— Предатель, — сказал Удалов без особой обиды, хоть и с отвращением. — Заманил меня на планету… — Ты не понимаешь, — оправдывался кузнечик. — Я из принципиальных соображений. Я идейный предатель. Деньги только символ моей предательности. Учти, они разберутся, и наглый офицер будет жестоко наказан. — Но прежде я накажу тебя, — сказал Удалов. — Правильно, — обрадовался могильщик. — Не удалось мне похоронить лесного жителя, совершу погребение этого негодяя. Поверив в серьёзность намерений Удалова, кузнечик бросился к стальной двери и принялся стенать и ударяться о неё телом, однако никто не откликнулся на его жалобы. Могильщик тем временем вытащил из кармана рулетку, лёгкими, буквально незаметными движениями обмерил кузнечика и сообщил Удалову: — Это обойдётся недорого, можно использовать детский гробик. Оркестра заказывать не будем. Венок один, из жёлтых лютиков. Спокойный и деловой тон могильщика произвёл на кузнечика удручающее впечатление, и его вопли достигли такого накала, что в корабле началась опасная вибрация и стали образовываться трещины, сквозь которые со свистом уходил воздух. Сирена тревоги частично заглушила крики кузнечика, и Удалов подивился, какая сила жизни, какое стремление к благополучию заложены в этом небольшом теле. <…> Могильщик, разочарованный милосердием Удалова, рисовал карандашиком на стене проекты коммунальных катафалков…

Глава 12

… исхудалый толстяк с кожей, обвисшей, как у голодающего слона…

— Всех вас психически уничтожат. — А тебя? — Меня нет. Я подлец, а законченные подлецы дефицитны. Я иногда сам себе поражаюсь. Феноменальная атрофия совести: всех готов продать.

— Так что же ты раньше не сказал? Давно бы уж меры приняли. — А ты забыл, что я им продался? — спросил кузнечик. — Не очень выгодно продался, — заметил могильщик. — Я уже от них отрекся. Поэтому и сообщаю страшную тайну. Тебе, Удалов, первому.

— Значит, паразиты! — воскликнул Удалов. — Ничего подобного, — раздался голос, и дверь в изолятор открылась. <…> — Никакие не паразиты, а глубокоуважаемые господа микроорганизмы.

— Вставайте, пора. — Куда? — спросил Удалов. — Во дворец. Там нас ждёт Его Необозримость Верховный микроб. Он лично намерен вселиться в тебя, Удалов. В торжественной обстановке. Тело у него хоть и почётное, но старое, малоценное. А твоё нам подходит.

Глава 13

— А почему вы его называете Необозримостью? — спросил Удалов. — Во-первых, из уважения к его уму и талантам, — ответил толстяк. — А во-вторых, он воистину огромен. Ты не поверишь, но Верховного микроба можно разглядеть невооружённым глазом. — Не может быть! — подобострастно воскликнул кузнечик. — И он продолжает расти, — добавил толстяк.

По улице медленно двигалась демонстрация. Демонстрация состояла из нескольких сот кое-как одетых и полуодетых женщин в цветочных венках и гирляндах, которые несли коряво написанные плакаты и лозунги. Кое-какие из них Удалов запомнил: «Мой микроб всегда со мной», «Ни шагу без микроба», «Порадуем хозяев повышенной рождаемостью!» Многие несли круглые щиты с тремя буквами П. Буквы по-разному располагались на щитах. — Что это значит? — спросил Удалов у неопрятного толстяка. — Послушание-Прилежание-Простота. Наш главный лозунг.

Солдаты лениво семенили сзади, нюхая розочки, вставленные в дула автоматов.

— Простите. А вот вы, человек, в котором сидит паразит, как вы это ощущаете? И, к его удивлению, старик ответил совершенно другим голосом: — Погано… — И тут глаза его остекленели, губы сжались, и через ноздри прозвучало окончание фразы: — Я наслаждаюсь постоянным присутствием Его Необозримости. Я счастлив быть оболочкой.

Глава 17

Стала основой рассказа «Беспощадная охота» (1979).

— У нас охота — самый популярный вид спорта и отдыха. На планете чуть ли не каждый третий — охотник. Вот мы и охотились тысячу лет, пока не перебили большинство животных. Некого стало бить. Наши жены стали возмущаться — леса опустели, экология нарушается — и объединились с друзьями живой природы, чтобы запретить охоту. — А как запретишь охоту, — вмешался второй охотник, — если мы с детства другого развлечения не знаем? Нельзя у нас запретить охоту. Национальная катастрофа. — Тогда и нашли компромисс, — сказал первый охотник. — Решено было, что охотники разделятся на две половины. И будут охотиться друг на друга. <…> А вы здесь с какой целью? — Ищем дорогу к цивилизации. Скажите, от вас корабли летают к другим планетам? — К другим планетам от нас никто не летает. Космических путешествий мы ещё не изобрели. О чём очень жалеем. Когда изобретём, тут же отправимся охотиться на другие планеты. — Тогда не спешите изобретать.

На вертеле жарился самый обыкновенный олень. — Но как же так? Они же постановили? Они же должны только друг за другом… Ведь экологический баланс, животный мир, защита окружающей среды… — Это всё для общественности, — сказал цинично Острадам. — Если они и пристрелят кого-нибудь, то таких вот дураков, как мы с тобой. Чтобы их жёны видели, что они зря патронов не тратят.

Глава 18

Стала основой рассказа «Восемнадцать раз» (1981).

Такого мрачного запустения, такой экологической безнадёжности путешественникам встречать не приходилось, несмотря на то что оба побывали в различных космических местах. <…> — То, что мы видим, — следы деятельности развитой, хотя и не очень разумной цивилизации. Настолько развитой, что они использовали на планете все, что можно использовать. Допускаю, что они строили космические корабли. — Если и строили, — разумно возразил Удалов, — то их корабли так воняли, что далеко не улетишь. — Ах, Удалов, — сказал Острадам, — ты не представляешь, до чего изобретательны разумные существа. Пока окончательно не вымрут, они продолжают жить, размножаться и даже смотреть кино.

Президент смахнул набежавшую слезу и продолжал: — Нас спасло путешествие во времени. Временные туннели, которые мы открыли в самый критический момент. Мы научились перемещаться в прошлое и догадались, что можно эвакуироваться в те времена, когда людей на планете ещё не было. И вот мы взяли личные вещи, детей и ценности и перевезли нашу цивилизацию на миллион лет назад. Это было великолепно. Первые годы мы нежились на лужайках и купались в море… А потом… Тяжёлый вздох пронёсся над обеденным столом. — И вы погубили собственную планету за миллион лет до вашей эры? — спросил Острадам. — Разумеется. Мы оказались верны своим привычкам. — И двинулись дальше в прошлое? — И двинулись дальше. И с каждым разом мы губили природу быстрее, чем прежде. В конце концов мы попали в такое отдалённое прошлое, что суши стало недостаточно, чтобы прокормить население. И вот мы стоим на пороге отступления в первобытный океан. В океан, в котором лишь зарождается жизнь, в котором господствуют водоросли и мелкие амёбы. Обратного пути для нас нет — всё будущее уже безнадёжно загажено… — Вы умудрились погубить собственную планету пять раз! — в ужасе воскликнул Удалов. — Если бы пять… — сказал президент. — Мы её загубили восемнадцать раз! — Но вы же загубите и океан! — Весьма возможно. Тогда нам придется отступить в момент возникновения планеты… — И пожить в вулканах? — В голосе Острадама прозвучал сарказм. — Боюсь, что так. — Президент был серьёзен. — А пока этого не случилось, — натянуто улыбнулся проводник, изображая исторический оптимизм, — мы просим вас слетать с нами на разведку в первобытный океан, куда мы переселяемся в будущем году, и помочь нам наладить производство продуктов питания из водорослей и амёб…

Глава 19

Сам Тиран был невелик ростом, что с тиранами случается нередко. Из-за этого он смотрел на своих подданных снизу вверх и удручался. — Мне прискорбно сознавать, — признавался он в узком кругу приближённых, — что я превзошёл остальных в свирепости, интригах, злодействе и понимании искусства, но уступаю ростом даже среднему подданному. Это несправедливо и должно быть исправлено. Самый простой путь к исправлению несправедливости был подсказан министром безопасности: отрубить головы всем жителям планеты и этим превратить Тирана в самого высокого человека. Но гуманизм Тирана не позволил ему воспользоваться таким простым ходом. Тем более что население планеты было значительно прорежено репрессиями, отчего происходили сбои в экономике. Тиран созвал учёных и приказал решить проблему без излишнего пролития крови. И намекнул при этом, что если проблема не будет решена к Новому году, придется всех учёных казнить. Перед лицом такой опасности учёные трудились день и ночь, пока не изобрели способ уменьшать вдвое рост человека уже в утробе матери. Тиран всё-таки казнил учёных и стал дожидаться, пока на планете народится достаточно младенцев нового типа. Затем он перебил их родителей и родственников, а также всех нормальных людей и стал самым высоким человеком в своей державе. <…> В те годы пришлось пустить на слом старые машины, трамваи, мебель и даже зубные щётки, так как они стали велики новому населению планеты. От этого происходили большая экономия и прогресс, который, правда, затормозился через несколько лет, потому что малочисленное уменьшенное население не могло справиться с работой, что была по плечу его предкам. Миновали ещё годы. Тиран скончался, и жители планеты вздохнули свободно. Но, к сожалению, ненадолго. Тирания заразительна, а на планете уже стала складываться тираническая традиция. Так что власть там захватил некий мерзавец, которого именовали Диктатором. Этот Диктатор из нового плюгавого племени был страшен, злобен и решителен. Одно его беспокоило — почему это опять все жители планеты выше его ростом? И он вызвал к себе новое поколение учёных и приказал им сделать так, чтобы младенцы в утробах матерей стали вдвое меньше, чем было принято… На этом месте рассказа наши путешественники достигли малюсенького городка, обосновавшегося на бывшей волейбольной площадке. <…> По улицам, поглядывая на небо и страшась птичек и стрекоз, пробегали лилипутики, а на центральной площадке маршировала рота солдат. <…> — И это всё, что от вас осталось? — Да, — ответил человечек. — Ведь за Диктатором, который повторил опыт Тирана, последовал Деспот, затем Деспот Второй, затем три Угнетателя и один Узурпатор, а сейчас нами правит Душегуб…

Глава 20

Стала основой рассказа «Набег» (1987).

В пределах видимости обнаружилось несколько строений. Насколько можно было разобрать сквозь пелену дрожащего воздуха — это были странные гибриды между феодальными замками и промышленными предприятиями. Из-за высоких стен над вершинами зубчатых башен поднимались фабричные трубы, выплескивая в серое небо разноцветные струи дыма.

Из вагонов торчали дула пулемётов, на платформах стояли длинноствольные орудия. Одно из орудий развернулось, показав Удалову черную внутренность ствола, но тот стоял неподвижно, памятуя из книжек, что хуже нет, чем убегать от крупного хищника. На неподвижных храбрецов тигры и медведи обычно не нападают.

— Простите, но нам, пришельцам, это непонятно. Что за работа? — Вот там, видишь? — перейдя незаметно на «ты», начальство показало рукой на отдельный замок, увенчанный заводскими трубами. — Там моё графство. — Какое графство? — В переводе на ваш земной язык оно именуется Главтяжпрокатконструкцией. — А зачем такие стены? — А как же без стен? Удалов кивнул, будто согласился, что без стен графству нельзя. — Значит, делаете конструкции, — продолжал он. — А сейчас куда собрались? — В поход, — ответил граф. — Вон против них. Он показал вперёд, где несколько в стороне от шоссе возвышались стены другого замка и дымили другие трубы. <…> — Наши заклятые поставщики. <…> Княжество Главтяжлитейпрокатлист. — А зачем в поход? — А как иначе нам добиться поставки листового проката? Уже второй квартал мы задыхаемся, а они игнорируют все наши требования. После прошлой трёхмесячной войны, в которой с нашей стороны выступали герцог Главстанкострой и боевые дружины Главсельхозмашины, они обязаны выдать нам контрибуцию в объёме… — Триста тонн листа ежемесячно, — подсказал адъютант. — Но эти мерзавцы втянули в свою коалицию три баронства и одно герцогство, переманили посулами и жалкими подачками Главхолодильмонтажсбыт и дезавуировали мирный договор. И теперь мы идём жестоко мстить этим лицемерам и обманщикам. Неужели мы не правы? — Конечно, правы! — искренне согласился Удалов. — Они же вас лишили сырья. У вас стоят станки. Народ ждёт от вас продукции… Я разделяю ваше возмущение. — Вот насчёт народа, ты эту демагогию брось, — поморщился граф. — Народ — это мы. Наш славный народ Главтяжпрокатконструкции в едином порыве сплочённо идёт за мной. — Но ведь вы же выпускаете продукцию. — Разумеется. В этом смысл существования нашего замка. — А какие это конструкции? — Да вот они — на шоссе стоят. — И начальство показало обескураженному Удалову на вереницу самоходок, бронегрузовиков и другой военной техники. — И когда вы отвоюете этот прокат… — Тогда мы утроим наши силы и пойдём в бой на остальных поставщиков! <…> — Значит, — Удалов обратился к графу, — все предприятия на вашей планете такие… автономные. — Каждое блюдёт свои интересы, — согласился собеседник. — Интересы расширенного воспроизводства. Иначе наступит анархия. — А за пределами ваших замков… — За пределами — моральная пустота, — резко ответил граф. — Общественность! — воскликнул, поморщившись, адъютант. — Пресловутая якобы общественность, — уточнил граф.

… в открытую дверь влетело несколько небольших белых снарядов. «Всё! — мелькнуло в голове Удалова. — Конец!» Он бросился на пол. Сверху на него навалился визжащий граф. Но взрыва не последовало. Лишь лёгкий треск, заглушаемый криками… И страшная вонь… Удалов попытался освободиться из-под графской туши. Прямо перед глазами было что-то знакомое… Конечно же! Разбитое тухлое яйцо. Дышать было невозможно. Всё новые тухлые яйца и иные некогда съедобные, а ныне разложившиеся предметы влетали в дверцу броневика. Граф сполз с Удалова и, хрипя, рванулся к двери. Его туша застряла в ней, и это оказалось роковым для экспедиции. Покрытая плесенью, невероятно вонючая и скользкая палка варёной колбасы, выпущенная, как потом понял Удалов, из катапульты, установленной в засаде у дороги, поразила графа в переносицу, и он без чувств вывалился на шоссе. Удалов с Острадамом, отделавшись малыми ранами, скатились в кювет. Там скрывались остатки армии графства Главтяжпрокатконструкция. Рядом с ними, задыхаясь от миазмов, корчился адъютант. — Кто это? — спросил у него любознательный Удалов. — Чья засада? — Негодяи! — прохрипел адъютант. — Ничтожные выродки из Главмясяйцомолока!

Глава 21

Ещё один мир <…>был населён существами, склонными заниматься не своим делом. Как раз возле того места, где Удалов с Острадамом высадились на планете, располагалось поэтическое издательство, где редакторами служили свинарки, а авторами были ассенизаторы. Редакторы же выкармливали свиноматок, а поэты чистили нужники. Но никого это не удивляло. <…> Несмотря на очевидную ненормальность такого перераспределения труда, тамошняя пресса и телевидение не уставали воспевать живописцев, что высиживали за пингвинов яйца, и врачей, отдававших все силы выпиливанию по дереву. Впрочем, в газетах трудились большей частью умельцы по гибридизации ананасов.

— Вот, может, мой товарищ согласится? Только, говорят, ему завтра-послезавтра умирать. Сам себе предсказал. — Это так, — поклонился вождю Острадам. — Я с удовольствием остался бы у вас и занялся предсказаниями на примитивном уровне. Но на что вам жрец, который так скоро помрёт? — Да, если бы сейчас у нас была жатва, тогда такой предсказатель в самый раз. Убили бы тебя за неурожай и дело с концом. А у нас сейчас только-только сев закончили. Рано…

— Врагов надо выбирать по уровню. Дрянной враг может подорвать престиж. «Интересная личность, — подумал Удалов, глядя на <…> вождя. — Как стремится к цивилизации! По его речи и манере выражаться видно, что, прежде чем убить очередного колдуна, он с ним ведёт поучительные беседы».

— Если не умру послезавтра, пришлю прибор, именуемый микроскопом. В нём всё видно. <…> — Постарайся не умирать, — сказал вождь. — Я очень заинтересован в этом самом микроскопе. А чтобы зараза нам не грозила, давай поскорее принесем твоих врагов в жертву. Как их лучше умертвить? — Сжечь, — предложил карлик, — самое гигиеничное. — Правильно, — согласился вождь, — мы же стремимся к культуре и гигиене. Молодцы, собирайте сучья, а мы пока перекусим. <…> — Пощадите нас, — проговорила тихо Тулия. — Мы обещаем никогда больше вас не беспокоить. Мы ошиблись. — Не могу. Я другу обещал, — ответил вождь, усаживаясь на подушки и внимательно наблюдая, как слуги расставляют на шкуре кувшины с вином и миски с пищей. — Он мне микроскоп достанет. Я ведь страшно любознательный. Мне до цивилизации осталось каких-нибудь два шага. — Три микроскопа! — закричала Тулия. — Четыре микроскопа! Целую микробиологическую лабораторию! — Ах, не надо меня соблазнять! — раздражённо ответил вождь. — Я человек простых устоев и стойкой морали. Следовательно, своих обещаний не отменяю. Если я буду продаваться за микроскопы, какой пример я подам моему народу? Все вокруг начнут продаваться за микроскопы.

О повести

… жители планеты <…> выполняют все желания микробов, хотя эти желания зачастую для людей противоестественны. Например, микробы обожают рисовую кашу — вот и люди едят только рисовую кашу и кричат, как это вкусно. <…> Сначала эта повесть попала в журнал, где меня попросили убрать рисовую кашу, потому что это может быть воспринято как намёк на одну великую азиатскую страну. Мне хотелось, чтобы повесть была напечатана, и я переделал рисовую кашу в нектар цветочный. После этого повесть мне возвратили. Я её передал в издательство, где она пролежала ещё полгода, после чего мне позвонил знакомый литератор и сказал: — Как честный человек, должен тебе сказать, что повесть твою я зарубил. Резко отрицательно о ней отозвался. Ты намекаешь на то, что у нас в печёнках сидят микробы, а снимать будут не тебя, а завредакцией.

— Кир Булычёв, предисловие к «Лёнечке-Леонардо»