Григорий Печорин

Григорий Печорин — герой романа Михаила Юрьевича Лермонтова «Герой нашего времени» 1840 года.

Анализ и критика

XIX век

	Образ мнений и чувствований Героя нашего времени отнюдь не принадлежит поэту, пламенному, умному, разнообразному, благородному.
	— Николай Греч, рецензия на роман

… Онегины и Печорины были совершенно истинны, выражали действительную скорбь и разорванность тогдашней русской жизни. Печальный рок это лишнего, потерянного человека только потому, что он развился в человека, являлся тогда не только в поэмах и романах, но на улицах и в гостиных, в деревнях и городах. Наши литературные фланкеры последнего набора шпыняют теперь над этими слабыми мечтателями, сломавшимися без боя, над этими праздными людьми, не умевшими найтиться в той среде, в которой жили. Жаль, что они не договаривают, — я сам думаю, если б Онегин и Печорин могли, как многие, приладиться к николаевской эпохе, <…> Печорин не пропал бы по пути в Персию, а сам управлял бы, как Клейнмихель, путями сообщения и мешал бы строить железные дороги. Но время Онегиных и Печориных прошло. Теперь в России нет лишних людей, теперь, напротив, <…> кто теперь не найдёт дела, тому пенять не на кого, тот в самом деле пустой человек, свищ или лентяй. И оттого очень естественно Онегины и Печорины делаются Обломовыми. Общественное мнение, баловавшее Онегиных и Печориных потому, что чуяло в них свои страдания, отвернётся от Обломовых.

— Александр Герцен, «Very dangerous!!!», 1859

В сущности, что такое Печорин? Смесь арбенинских беззаконий со светскою холодностию и бессовестностию Звездича, которого все неблестящие и невыгодные стороны пошли в создание Грушницкого, существующего в романе исключительно только для того, чтобы Печорин, глядя на него, как можно более любовался собою, и чтобы другие, глядя на Грушницкого, более любовались Печориным. <…> Существо совершенно двойственное, человек, смотрящийся в зеркало перед дуэлью с Грушницким, и рыдающий, почти грызущий землю, как зверёнок Мцыри, после тщетной погони за Верою. <…> Поставленное на ходули бессилие личного произвола! Арбенин со своими необузданно самолюбивыми требованиями провалился в так называемом свете: он явился снова в костюме Печорина, искушенный сомнением в самом себе, более уже хитрый, чем заносчивый, — и так называемый свет ему поклонился…

— Аполлон Григорьев, «Пушкин — Грибоедов — Гоголь — Лермонтов» (VIII), 1859

Лермонтов задавался часто теми же задачами, какие ставил себе Пушкин, но каждый раз не он одолевал задачу, а задача побеждала его. Стоит только сравнить «Евгения Онегина» с «Героем нашего времени». Онегин и Печорин — родные братья, близнецы, если угодно, вскормленные грудью одной матери. А что же? Лермонтов спасовал, уничтожился перед своим Печориным. Пушкин восторжествовал над своим Онегиным. <…> Куда ни является Печорин, он всюду, подобно ангелу смерти, вносит горе, несчастие, разрушение. Никто и ничего не в силах противостоять его могучей силе. Лермонтов словно говорит нам: вот всё, что есть, что может быть в жизни. Вам не нравится Печорин: он зол, мстителен, беспощаден. А всё-таки — он лучший, всё-таки все остальное — ничтожность в сравнении с ним. <…> Сильнее, могущественнее Печорина — нет никого на свете. А, стало быть, — такова жизнь: в ней побеждает грубая, беспощадная сила. Таков смысл «Героя нашего времени». Здесь — апофеоз бездушного эгоизма; Лермонтов не может побороть Печорина, и, потому, желая оставаться правдивым, открыто признаёт его победителем и поёт ему хвалебный гимн, которого каждый победитель может себе требовать. <…> Печорин убивает всякую веру, всякую надежду.

— Лев Шестов, «А. С. Пушкин», 1899 [1960]

Виссарион Белинский

	Печорин — это [Лермонтов] сам, как есть.
	— письмо В. П. Боткину 16—21 апреля 1840

	… натянутости и изысканности (местами) Печорина разумно-необходимы. Герой нашего времени должен быть таков. Его характер — или решительное бездействие, или пустая деятельность. В самой его силе и величии должны проглядывать ходули, натянутость и изысканность. Лермонтов великий поэт: он объектировал современное общество и его представителей.
	— письмо В. П. Боткину 13 июня 1840

• см. 2-ю половину статьи о романе июня 1840

	Печорин — человек, пожираемый страшными силами своего духа, осуждённого на внутреннюю и внешнюю бездейственность…
	— «Стихотворения Е. Баратынского», ноябрь 1842

«Герой нашего времени» был новым «Онегиным»; едва прошло четыре года, — и Печорин уже не современный идеал. <…> Поэт представил нам другого Онегина под именем Печорина: пушкинский Онегин с каким-то самоотвержением отдался зевоте; лермонтовский Печорин бьётся насмерть с жизнию и насильно хочет у неё вырвать свою долю; в дорогах — разница, а результат один: оба романа так же без конца, как и жизнь и деятельность обоих поэтов…

— «Сочинения Александра Пушкина», статья восьмая, ноябрь 1844

XX век

	Печорина — духов сомнения едких, Подмело их при сталинских пятилетках. Их приносное семя и раньше-то плавало, Не ныряя по омутам русской реки.
	— Александр Солженицын, «Дороженька», 1952

Едва ли нам стоит принимать всерьёз, как это делают многие русские комментаторы, слова Лермонтова, утверждающего в своём «Предисловии» (которое само по себе есть искусная мистификация), будто портрет Печорина «составлен из пороков всего нашего поколения». На самом деле этот скучающий чудак — продукт нескольких поколений, в том числе нерусских; очередное порождение вымысла, восходящего к целой галерее вымышленных героев, склонных к рефлексии, начиная от Сен-Пре (любовника Юлии д'Этанж в романе Руссо «Юлия, или Новая Элоиза», 1761) и Вертера, <…> и кончая «Евгением Онегиным» Пушкина, а также разнообразной, хотя и более легковесной продукцией французских романистов первой половины того же столетия (Нодье, Бальзак и т.д.). Соотнесённость Печорина с конкретным временем и конкретным местом придаёт, конечно, своеобразие плоду, взращенному на другой почве, однако сомнительно, чтобы рассуждения о притеснении свободомыслия со стороны тиранического режима Николая I помогли нам его распробовать.

— Владимир Набоков, предисловие к роману, 1958

	Печорин кодирован образом Онегина, но именно поэтому он не Онегин, а его интерпретация. Быть Онегиным — для Печорина роль.
	— Юрий Лотман, «Роман в стихах Пушкина „Евгений Онегин“», 1975

Печорин сконструирован по романтическому образцу: он сверхчеловек, сверхзлодей, сверхгерой. Но <…> в его личности соединяется исключительность с заурядностью. Главная тайна Печорина не в том, почему он герой нашего времени, а в том — почему он такой, как мы. <…> До тех пор, пока Печорин участвует в им же придуманной драме, его не так просто отличить от других персонажей. <…> Пусть они антагонисты, <…> различие между Печориным и Грушницким, как между мушкетёрами короля и гвардейцами кардинала, зависит от симпатии автора. <…> С первых строчек романа Лермонтов упорно изучает природу случайного. <…> Лермонтов угадал творческие возможности, заключённые в двойственности России. Как сочетать западное обожествление свободной личности с восточной покорностью року? Герой нашего времени этот вопрос задал, но на него не ответил. Как, впрочем, не ответили и все, кто вслед Лермонтову искал выход из мучительного тупика.

— Пётр Вайль, Александр Генис, «Родная речь. Уроки изящной словесности» (гл. «Печоринская ересь. Лермонтов»), 1991