Неживой зверь
«Неживой зверь» — авторский сборник Тэффи 1916 года из 33 рассказов (в т.ч. 5 — из прошлогоднего сборника «Зарево битвы»). Полностью вошёл в сборник «Тихая заводь» 1921 года[1].
Цитаты
[править]… в этой книге много невесёлого. | |
— предисловие |
Их было двое — старик и старуха. | |
— «Зверь» (также «Старик и старуха») |
Лизавета Николаевна Будягина, носившая пышное звание младшей подбарышни помощника младшего секретаря… | |
— «Зелёный праздник» |
Стали приходить из кухни какие-то бабы с лисьими мордами <…>. | |
— «Неживой зверь», 1911 |
По стене бегают тени, зайцы, собаки и разные маленькие, пузатенькие, усатенькие. | |
— «Олень», 1910 |
Лелька заскучал, отошёл в сторону и увидел в пустой загородке одинокого зверя. | |
— там же |
Сонная, ленивая героиня медленно поворачивала лицо, похожее на телячью котлету, которой фантазия повара придала форму красивого женского лица. | |
— «Пар», 1913 |
Тяпка, маленькая, всклоченная, нелепая, как обезумевшая от ужаса коричневая шерстяная рукавица, бросилась с громким отчаянным визгом на Затаканова… | |
— там же |
Самый яркий, острый момент трагедии — это когда привели к Ямбо «кроткую слониху», так часто помогавшую дрессировщикам. | |
— «Сказка жизни» |
В маленьких захолустных городках всегда есть несколько боковых глухих улочек, ведущих либо к реке, либо к городскому выгону, либо к какому-нибудь заброшенному заводу. Улицы эти живут всегда своей отдельной жизнью. | |
— «Старухи», 1911 |
Она говорила с собаками кокетливо и жеманно, как говорят с хорошеньким, нарядным ребёнком, желая понравиться его родителям. <…> | |
— там же |
Мне тогда было семь лет. <…> | |
— «Чёртик в баночке», 1915 |
Великий Шамаш был немилостив к племени химиаров. | |
— «Шамаш. Легенда пустыни» |
Хатка была маленькая, вросла в землю до самого оконца с радужными стеклами-осколышками. А старуха — длинная, не по хатке старуха, оттого, видно, судьба и пригнула ей спину — не оставаться же, мол, на улице. | |
— «Явдоха», 1914 |
Раздвинув толпу, вышел парень, откинул масляные пряди светлых волос, присел и пошёл кругом, то вытягивая, то загребая корявыми лапотными ногами. Будто не плясал, а просто неуклюже и жалко полз калека-урод, который и рад бы встать, да не может. | |
— там же |
Аптечка
[править]Земля у деревни была какая-то «рассыпущая» и ничего, кроме картошки, рожать не соглашалась. Картошку эту собирали не просто, а почему-то все крали друг у друга: Дарья ночью выкопает мерку у Марьи, в следующую ночь Марья у Фёклы, а там, смотришь, — Фёкла у Дарьи. Получался какой-то особый севооборот. |
… необычайную и потрясающую повесть, единственную озарившую ярким светом серую жизнь Фёклы. Дело было лет шесть назад и заключалось вот в чём: посадила Фёкла репу, а выросла редька. Набрала в рот семян, поплевала, как полагается, и вдруг выросла редька. |
Степанида Павловна <…> пробовала одно время немножко развить Федосью, «поднять её уровень». С этой целью пошла она сама в кухню и прочла Федосье вслух главу из «Анны Карениной». |
Дедушка Леонтий (1914)
[править]Перед обедом дети заглянули на террасу и — сразу назад: на террасе сидел кто-то. |
Обе стояли рядом на толстых сытых ножках, смотрели круглыми глазами… |
У Гульки отдельных желаний ещё не было, и она присоединилась к Валькиным: тоже пояс и скакалку. |
Исповедь (1912)
[править]Вчера нянька, убеждая меня не рвать чулки на коленках, не ездить верхом на стульях и вообще бросить разнузданный образ жизни, прибавила: |
Подошла я к нянькиному окошку, гляжу, а на окошке какая-то круглая ватрушка, а сбоку из неё варенье сквозит. Захотелось посмотреть, неужели же она вся вареньем набита. Ну, и посмотрела. К концу осмотра, когда дело уже окончательно выяснилось, от ватрушки оставался такой маленький огрызочек, что ему даже некрасиво было на окошке лежать. Пришлось доесть насильно. |
Перед тем, как идти в церковь, повели меня в классную комнату и велели с христианским смирением попросить прощения у старших сестёр и их гувернантки. |
Стою у самой ширмочки. Чей-то тихий и мирный голос доносится оттуда. Не то батюшка говорит, не то высокий бородач, стоявший передо мной в очереди. |
— Сестёр не обижаешь? |
Встать бы теперь перед иконой на колени, плакать, плакать и умереть. Теперь хорошо умереть, когда во всём покаялась. |
Крепостная душа
[править]Старая нянька помирала уже десятый год в усадьбе помещиков Двучасовых. |
— Таракан, вон, за мной ходит: шу-шу-шу!.. И чего ходит? Позапрошлой ночью, слышу, половица в диванной скрып-скрып. Лежу, сплю — не сплю, одним глазком всё вижу. Приходит барин-покойник, сердитый-сердитый, туфлями шлепает. Прошёл в столовую часы заводить: тырр… тырр… Стрелки пальчиком равняет. Куда, думаю, теперь пойдёт? А он туфлями шлёпает, сердитый. «Нехорошо, — говорит, — нехорошо!» И ушёл опять через диванную, видно, к себе в кабинет. А таракан мне около уха: шу-шу-шу… Ладно! Не шукай. Сама всё слышала. |
— Привезли к детям немку. Я, это, в комнату вхожу, смотрю, — а немка какие-то иголки просыпала да и подбирает. «Это, говорю, ты что тут делаешь?» А у ей лицо нехорошее, и какое-то слово мне такое нерусское говорит. Я тогда же к барыне пошла и все рассказала, и про нерусское слово, и про все. А барыня только смеётся. Ну, и что же? Через два дня старый барин и захворай. Колет его со всех сторон. Я-то знаю, что его колет. Говорю барыне: «Стребуйте с немки ейные иголки, да в купоросе их растворите, да дайте вы этого купоросу барину выпить, так у него всё колотьё наружу иголками вылезет». Нет, не поверила. Вот и помер. Рази господа поверят? Сколько их видела, — все такие. Стану их личики вспоминать, так, может, рож пятьсот вспомню, — и все такие. <…> |
Лесная идиллия
[править]Два рыжих муравья, похожих на бретонских крестьянок, в сборчатых юбках с перетянутыми талиями, задумались над бахромой моего пояса, ждут, чтобы указал им мудрый инстинкт, как приспособить эту хитрую штуку на муравьиную пользу и славу. |
… вижу растрескавшуюся кору <…>. |
Маленький зверёк с лиловым бантом забегал кругом, заюлил, залебезил и сказал большим зверям и глазами, и боками, и ушами, и хвостом, что он весь на их стороне, что не переманит его к себе ни дымный огонь, ни зелёный цвет, ни то, что шелестит наверху, ни то, что шуршит внизу. Ни до чего ему дела нет. Всё — дрянь, мелочь и ерунда, — вам служу и вам удивляюсь. |
Они жевали долго, уставив глаза в одну точку, чавкали громко и строго, так что вернувшийся с деловой прогулки жук на всякий случай притворился на минутку мёртвым. |
Ревность (1910)
[править]Лиза ходила вокруг липы, перелезала через толстые её корни. Между корнями было много занятного. В одном уголку жил дохлый жук. Крылья у него были сухие, как шелуха, что бывает внутри кедрового орешка. Лиза перевернула его палочкой сначала на спину, потом снова на брюшко, но он не испугался и не убежал. Совсем был дохлый и жил спокойно. |
Лиза побежала в густые заросли крыжовника, повалилась в траву и громко всхлипнула. |
Приготовишка
[править]Жила тётка в старом доме-особняке, давно приговоренном на слом, с большими комнатами, в которых всё тряслось и звенело каждый раз, как проезжала по улице телега. |
«Большие» — магическое и таинственное слово, мука и зависть маленьких. |
… горничная Маша: <…> |
Канарейка уронила из клетки конопляное семечко, Лиза полезла под стул, достала его и съела. |
Лиза тихо разделась, сжалась комочком под одеялом, поцеловала себе руку и тихо заплакала. |
Сердце
[править]Ей досталась откуда-то по наследству драная сеть, при посредстве которой удавалось иногда вытянуть пару-другую лещей да язей на пропой к празднику. |
— Так до того баба намучилась, что не то что сама, а платок на ей шерстяной был, так и тот поседел. |
Мужик рубил рыбу широким ножом, один монах держал её уцепленным за нос крюком, а другой смотрел и крякал при каждом взмахе ножа. |
— Особых грехов нет? |
Счастье
[править]— Слышали, какая радость у Голикова? Он получил блестящее повышение. Представьте себе, его назначили на то самое место, куда метил Куликов. Того обошли, а Голикова назначили. |
Счастье, накормленное и напоенное, прыгало из комнаты в комнату и выгибало, как кошка, спину дугой. |
Она знала меня в самое тяжелое время моей жизни и чувствовала, что в крайнем случае, если я сумею защититься теперь, то этими прошлыми печалями она всегда накормит своего зверя. <…> |
Тихая заводь
[править]Жизнь теплится только во флигеле — кривоглазом, покосившемся домишке. |
Есть, конечно, и куры, да только трудно их упомнить: не то их четыре, не то — пять. Если бросишь им зерна да не забудешь приговорить: |
— Садитесь чай пить! |
— На Зосиму-Савватия пчела именинница. Пчела — простая тварь, а и то в свой день не жужжит, не жалит: на цветочек сядет, — про свово ангела думает. |
Троицын день (1910)
[править]Непривычная зелень в комнатах и помещик Катомилов, для которого решили заколоть цыплят, страшно встревожили Гришину душу. Ему чувствовалось, что началась какая-то новая страшная жизнь, с неведомыми опасностями. |
Так поздно, да ещё один, он никогда в саду не бывал. Всё было — не то что страшное, а не такое, как нужно. Белый столб, что на средней клумбе (его тоже удобно было колупать курком), подошёл совсем близко к дому и чуть-чуть колыхался. Поперёк дороги прыгал на лапках маленький камушек. |
Засыпая, вспомнил про свой курок и испугался, что не положил его на ночь под подушку, и что мучится теперь курок один под плевальницей. |
У Гриши новая рубашка пузырилась и жила сама по себе; Гриша мог бы в ней свободно повернуться, и она бы и не сворохнулась. |
Заглянул Гриша под плевальницу. Курок лежал тихо, но был меньше и тоньше, чем всегда. |
Агашка понесла кусок на тарелке, а помещик Катомилов завернул пятак в бумажку (аккуратный был человек) и дал его Грише. |
Вечером прислуга и дети собрались на обычном месте у погреба, где качели. |
… тянула кухарка моток своей мысли, длинный и весь одинаковый. |
— Няня, Агаша! — вдруг весь забеспокоился Гриша. — Кто всё отдаёт бедному, несчастному, тот святой? Тот святой? |
Француженка
[править]— Les genoux du chamean sont très flexibles. — «Колени верблюда очень гибки», — диктует мадмуазель Бажу. |
Земных привязанностей было у неё только две: кошка Жоли и мадам Поль. |
Мадам Поль была старой отставной гувернанткой и много лет жила в одной комнате с Бажу. |
О сборнике
[править]Дети из её рассказов — это сама жизнь. Она писала, не подлаживаясь специально под детей, она писала о детях, не сковывая себя адресатом. Тэффи свободно и естественно говорит на языке ребёнка, передаёт детские переживания и фантазии, детскую наивность, простодушную веру в чудеса, трогательную попытку приподняться на цыпочки, стать вровень со взрослыми, с их миром.[2] | |
— Елена Трубилова, «Расколдованные любовью» |
… смена названия на «Тихую заводь» является значимой. После ужасов революции и гражданской войны спокойный — даже лирический — трагизм произведений, составивших книгу, напоминает о мире давно ушедшем, когда души ещё не очерствели. Трагизм «нормальной» жизни — и, наверное, это ужасно — вызывает чувства почти ностальгические.[1] | |
— Дмитрий Николаев, «История одного городка» |