Самым известным стихотворением Тягунова считается «В библиотеке имени меня…», оно написано в 1980-х. При жизни авторских сборников не было опубликовано. Первая книга «Стихи» вышла посмертно, в 2001 году (Издательство Уральского университета, Екатеринбург).
В библиотеке имени меня Несовершенство прогибает доски. Кариатиды города Свердловска
Свободным членом делают наброски
На злобу дня: по улицам Свердловска Гомер ведет Троянского Коня
В библиотеку имени меня.
В библиотеку имени меня
Записывают только сумасшедших.
Они горды своим несовершенством:
Читая снизу-вверх и против шерсти,
Жгут мои книги, греясь у огня
Библиотеки имени меня.
Библиотека имени меня
Стоит внутри моей библиотеки.
Здесь выступают правильные греки:
Круги, квадраты, алефы, омеги
Внутри себя вычерчивают греки
И за руки ведут своих ребят
В библиотеку имени меня…
Внутри коня горят библиотеки.[1]
— «В библиотеке имени меня...», 1980-е
Нам, переменчивым, как пламя,
Как свет, горящий вдалеке,
Нам трудно говорить с богами
На скудном нашем языке.
Но наступает как проклятье
Необратимый тайный час,
Когда учителя и братья
Уже не понимают нас.[1]
— «Нам, переменчивым, как пламя...», 1980-е
Я живу с алкоголем в крови.
Ты попробуй меня оторви
от туннеля початой бутылки.
Я всю жизнь ощущал переход
в подпространство, и наоборот.
В 27 я наметил уход,
если раньше не будет развилки.[1]
— «Я живу с алкоголем в крови...», 1992
Мы не созреем никогда.
Нам этот климат не позволит.
Мы будем тлеть и гаснуть в поле,
пока отчаянья страда
не скрутит и не приневолит
к любви — вчера, сейчас, всегда.[1]
— «Мы не созреем никогда...», 1992
К вам пришёл начинающий, Со стихами пришёл. Вы ему ободряюще: «Плохо… Но хорошо!» <...>
Он ушёл — чёрный ящик
Со стихами внутри.
Вы себе ободряюще:
«Я ведь тоже творил… Вчера ещё…»[2]
Стихи выходят из подполья,
Из-под пера и топора…
Прошла пора ломать дреколье
И грянуть громкое «ура!» -
На радость тихому тирану. <...> Жить не по лжи,
Жить в чистом поле…[3]
— «Стихи выходят из подполья...», 1995
Что девушке весло, когда нет очевидца?
Она лежит в снегу ногами к двум стогам:
В одном весло торчит, в другом торчит девица,
Принявшая сто грамм. Где голь, там алкоголь. Подробности излишни.
Девица поняла ― нет жизни без весла!
Но девушка встаёт и надевает лыжи,
Которым несть числа.
Две девушки весло ломают на две части.
Не надо быть ослом, чтоб не понять причин:
Что женщине число? ― Все женщины несчастны.[4]
Мы движемся, согласно вере:
От смертной казни — к Высшей мере.[5]
— «Мы движемся, согласно вере...»
Стихи, что письма с того света:
Кто распечатает конверт,
Поймет, что значит для поэта Надежда получить ответ.[5]
— «Стихи, что письма с того света...»
Запрокинув голову,
От любви бегу,
Словно правда голая,
Я бегу по городу,
Что подобен голубю,
Глобусу в снегу.[2]
— «Запрокинув голову...»
В падающем снегу Чья-то девушка Прячет цветочек губ, Только не во что, —
Милый цветок на вид,
Но вы скажете:
Что это? для любви?
Для продажи ли?[2]
— «Кто это в голубом?..»
Надену белую рубаху,
Зажгу свечу и полечу
К Тебе, любимому врачу, —
Ты исцелишь меня от страха,
От злости и неверных чувств.[2]
— «Надену белую рубаху...»
Из облака падала публика,
Солидно, без визга, без выстрела…
Я мимо летел и насвистывал
Мелодии нашей республики,
Приветствуя чьё-то правительство.[2]
— «Из облака падали яблоки...»
Стихи, написанные кровью,
Передают из уст в уста.
Разгадка этого проста:
Жизнь продиктована любовью.
И — на кресте.
И — без креста.[5]
— Коле Козину, в знак дружбы
кто умер тот не убивал ты этот блюз не понимала а я никак не понимал кого ты мне напоминала <...>
я ничего не потерял
ты ничего не потеряла
такая вот история
ты вслед за мною повторяла
кто умер тот не убивал...[2]
— «кто умер тот не убивал...»
собирает камни
милая моя
развожу руками
бог тебе судья
сквозь мои ладони
виден белый свет
в сумасшедшем доме
встречу тридцать лет[2]
Я никогда не напишу о том, как я люблю Россию. Роман Тягунов. Как некий ― скажем ― гойевский урод красавице в любви признаться, рот закрыв рукой, не может, только пот
лоб леденит, до дрожи рук и ног
я это чувство выразить не мог, ―
ведь был тогда с тобою рядом Бог.[6]
Хорошая поэзия всегда актуальна, потому что она выше времени. ― В девяностые годы, в первой половине двухтысячных в провинции появилось и умерло очень много талантливейших поэтов. Кто-то, как Борис Рыжий, или, в меньшей степени Роман Тягунов, успели стать знаменитыми, большинство же при жизни не имели ни одного сборника или серьёзной публикации...[7]
Питерское издательство «Пушкинский фонд» в 2000 году собралось издать книгу стихов екатеринбургского поэта Бориса Рыжего. В издательстве думали, не выпустить ли ещё и книгу екатеринбургского поэта Романа Тягунова, но в конце концов решили, что городу, если это не столица, достаточно одного гениального стихотворца. Тягунов, упс, пролетел. Он вообще оказался лузером. «Аутсайдер андеграунда» ― назовёт его писатель Евгений Касимов. Тягунов был на 12 лет старше Рыжего. Окончил мехмат Уральского университета. Работал где попало. Жил в скромной хрущобе на улице Сурикова. Бухал с друзьями. Коллекционировал пишущие машинки и письменные отказы из журналов и издательств. Пел под гитару. При жизни книг у него не было, да и после смерти ― только одна: её издал меценат Евгений Ройзман. Публика узнала Тягунова в 1987 году по стихотворению, в котором «кариатиды города Свердловска свободной кистью делают наброски», а Гомер ведёт Троянского коня по улицам в библиотеку. Стихотворение называлось «В библиотеку имени меня записывают только сумасшедших». Литературный отпрыск то ли Велимира Хлебникова, то ли Льюиса Кэрролла, он писал странные стихи, совершенные по форме и туманные по содержанию.[4]
Роман Тягунов, вспыльчивый выдумщик, словно не выходил из загадочного состояния «хюбрис». Однажды он сообщил друзьям, что получил бешеные деньги за то, что сочинил слоганы для корпораций: «Toyota ― ощущение полёта», «Nissan ― поднимаешься к небесам». Он был неприспособлен к жизни и мог играть в пятнашки на минном поле.[4]
Это он придумал страшную премию «Мрамор». Какие-то друзья Тягунова, наркоманы, работали в ООО «Мрамор»: фирма изготовляла надгробные памятники, в том числе из мрамора. Тягунов предложил фирме вот такую идею. Объявляем конкурс на лучшее стихотворение о вечности. Победителю фирма ставит мраморный памятник в виде книги, где высечен стих-лауреат. Конкурс и сопутствующая шумиха ― это пиар для фирмы. Организаторы ― сам Тягунов, фантастический «пчеловек» и «словелас», и его друг поэт Дмитрий Рябоконь, хмурый запойный врун. Жюри ― поэт Олег Дозморов, рассудительный интеллектуал, и поэт Борис Рыжий. ООО «Мрамор» подумало и согласилось. Премию тоже назвали «Мрамор». Легкомысленные поэты не подумали, что похоронный бизнес ― вотчина криминала, а шутки про смерть ― буриме с сатаной. Летом 2000 года Тягунов взял у «мраморщиков» деньги на оплату работы журналистов и жюри ― и закутил. Он даже придумал самый короткий стишок на заданную тему: «Оп-ля, умер, бля!» «Царило нездоровое веселье», ― напишет потом Евгений Касимов. Неугомонный Тягунов просадил и растряс все деньги. А осенью 2000 года «мраморщики» потребовали результат. Или верни бабло. Тягунов плакал друзьям, что его убьют, не отвечал на телефонные звонки, прятался и даже малодушно соврал кредиторам, что это Олег Дозморов и Борис Рыжий виноваты: деньги взяли, а ничего не сделали. Рыжий выцепил Тягунова, чтобы набить морду, но Тягунов убежал. И как-то неловко было винить его ― не от мира же сего человек. Поэт. Хоть ему и 38 лет, он как ребёнок.[4]
...рано утром 30 декабря 2000 года в доме на улице Челюскинцев вдруг распахнулось окно на пятом этаже, из окна вывалился человек и упал на заснеженный асфальт. Это был Роман Тягунов. То ли он покончил с собой, то ли его выбросили за долги. «Оп-ля, умер, бля». В квартире, откуда вылетел Тягунов, был притон наркоманов. Истинную причину гибели поэта до сих пор не выяснили.[4]
А потом времена чуть переменились. И город. И состав поэтического воздуха тоже. Кто-то почувствовал себя в новой атмосфере органично, кто-то ушёл из поэзии в филологию или политику, кто-то, как Роман Тягунов и Борис Рыжий, задохнулся физически, сам сделавшись частью антологий.[8]
.jpg)
Статья в Википедии