Иван Шадр начал работу над скульптурой «Девушка с веслом» в 1934 году. По легенде, основной моделью скульптора стала Вера Волошина, студентка Московского института физкультуры. Ромуальд Иодко создал свою «Девушку с веслом» в 1935 году, первоначально её установили на московском стадионе «Электрик» в Черкизово. В следующем году он сделал ещё одну статую с тем же названием для водного стадиона «Динамо». Гипсовая скульптура имела высоту 2,5 м, из гипса. В отличие от шадровской «Девушки», статуя Иодко одета в купальник, весло она держит в левой руке. Именно работа Иодко 1936 года послужила прототипом для создания дешёвых гипсовых копий, которые были массово установлены в парках по всему СССР.
...наверняка она чувствовала своим могучим женским естеством, что я вижу в распахнутом вырезе её грудь ― белую, крепкую, круглую, как у статуи «Девушка с веслом» в парке культуры, но застёгиваться не желала...[4]
...только изощренное ханжество коммунистических идеологов искусства, запрещавших изображение половых признаков и людей, и животных (вспомним девушку с веслом!), вынуждало советских скульпторов нарушать традиции.[5]
...«у истока» всегда находится копия, то есть вторичный, несовершенный, смазанный продукт (такова вся «средняя» соцреалистическая продукция, прекрасным примером которой служит утратившая авторство и ставшая крикливо нарицательной «Девушка с веслом»).[9]
Если взять хрестоматийный пример «Девушки с веслом», то «подлинником» в этом случае выступают не скульптуры И. Шадра <...>, а те самые клишированные девушки, которые выполнены «мастерами средней руки» и даже вообще ремесленниками.[9]
...Вероника закрылась в ванной и вышла оттуда голой. Глядя на неё, я был готов изменить свое пренебрежительное отношение к пышным формам. Передо мной предстала упругая гипсовая мощь парковой девушки с веслом, а не рубенсовский ожиревший пасквиль на тело.[10]
Девушка с веслом в научно-популярной литературе и публицистике[править]
Подводили меня к картинке в другой раме, на картинке нарисована женщина мало интересная, кругом говорили, что у ней особенный взгляд глаз, но я ничего особенного не заметила. У нас в Манеже были покрасивше, а что без рук статуя, то это даже хулиганство. Я нигде у нас не видела, чтобы в парке «девушка с веслом» стояла без весла, а тем более без рук. Много у них жульничества, так что можем соревноваться.[2]
Кто-то в драматургии нащупал тип современного интеллектуала: зубы, как у акулы, блестят крупнейшими остротами, плечи ― сочленения тяжелейших мускулов, мраморная, в роденовском духе голова (фуга Баха и, конечно, e=mc2), ноги изогнуты в твисте (ничто молодёжное нам не чуждо), ладони открыты морю и Аэрофлоту. Между прочим, тип, подмеченный и вы-ве-ден-ный драматургом, был всё-таки похож на оригинал, как похожа, например, скульптура «Девушка с веслом» на настоящую девушку без весла.[1]
— Василий Аксёнов, «Романтик Китоусов, академик Великий-Салазкин и таинственная Маргарита», 1973
Скульптура года. Иван Шадр выставляет в Центральном парке культуры поистине культовую скульптуру: «Девушка с веслом». Отклонированные девушки косяками разлетелись по просторам нашей необъятной. Понабирали в руки кроме весёл других предметов. Позабыли мудрый совет: «Не бери тяжёлого в руки…» Вот и не встретишь теперь девушек ни с веслом, ни без весла.[11]
На площади Пятилетки, посреди фонтана, стояла огромная статуя «Девушки с веслом». Парк украшали и другие статуи: «Девушка-пловец» Иотко, «Пионер с луком» и «Пионер с ружьём» Телятникова, «Мальчик с обручем» Баженовой и др. В те годы вообще любили скульптуры. Были они белые и большие. Два огромных спортсмена стояли, например, в нишах станции метро «Площадь Свердлова» («Театральная») и смотрели на Охотный Ряд.[12]
— Георгий Андреевский, «Повседневная жизнь Москвы в сталинскую эпоху. 1920-1930-е годы», 2008
Иначе говоря, сталинский изобразительный канон дополнялся, подкреплялся громадной циркуляцией образцов и копий — в этой циркуляции заявляла себя не столько направленная воля, сколько потоки ответных, с трудом фиксируемых желаний. Мне уже довелось предложить свою интерпретацию соцреализма в качестве инвертированного отношения копии и оригинала. Это значит, что «у истока» всегда находится копия, то есть вторичный, несовершенный, смазанный продукт (такова вся «средняя» соцреалистическая продукция, прекрасным примером которой служит утратившая авторство и ставшая крикливо нарицательной «Девушка с веслом»). Оригинал, или соцреалистический «шедевр», напротив, занимает место копии в привычном понимании.[9]
Образец соцреализма рождается как произведение необходимо множественное, репродуцируемое — и в этом смысле, конечно, не-произведение. У него нет и не может быть автора. Если взять хрестоматийный пример «Девушки с веслом», то «подлинником» в этом случае выступают не скульптуры И. Шадра, С. Тавасиева или И. Чайкова (не говоря о более ранних европейских прототипах), а те самые клишированные девушки, которые выполнены «мастерами средней руки» и даже вообще ремесленниками.[9]
Не случайно, что со временем «Девушка с веслом» становится нарицательным обозначением всего временного, конъюнктурного и в этом отношении поддельного. Но нас и интересует подобная «подделка», которая функционирует как образец. Образец (оригинал) есть беспримесный идеологический продукт. Как таковой он, конечно, недоступен.[9]
Девушка с веслом в мемуарах и дневниковой прозе[править]
Согласно незыблемым канонам монументальной скульптуры, конные статуи изображали императоров, полководцев и героев всегда на коне. В этом мы быстро убедились, пройдя до площади Софийского Собора, где установлена великолепная конная статуя Богдана Хмельницкого работы Микешина (1888 год). Так выполнены и все другие конные статуи, начиная от Козимо Медичи во Флоренции (Джамболонья, 1594 год) и кончая Медным Всадником в Петербурге (Фальконе, 1782 год). И только изощренное ханжество коммунистических идеологов искусства, запрещавших изображение половых признаков и людей, и животных (вспомним девушку с веслом!), вынуждало советских скульпторов нарушать традиции. В результате в Киеве стоит карикатура на конную статую.[5]
Благодаря аппарату у папы появилась возможность беспрепятственно знакомиться с теми женщинами, которые ему нравились. На фотографиях они сидели или на траве, или на скамейке, или выглядывали на пол-корпуса из-за дерева. А фон ― или клумба с бюстом посередине, или олень с ветвистыми рогами, или девушка с веслом, или мускулистый дискобол с занесенным ввысь диском. Все фотографии обязательно на фоне какого-нибудь произведения искусства.[13]
Ах, вот оно что: да ведь это Актовый зал Смольного! <...> Зал набит битком, не продохнешь. Пьянея от радости, я оглядывал ряды ― ближние, дальние. Кого тут только не было! Солдаты, матросы, комиссары в пыльных шлемах, донецкие шахтёры, кубанские казаки, рабочий и колхозница, свинарка и пастух, танкисты, трактористы, истребители, фронтовые подруги, неуловимые мстители, три товарища, семеро смелых, искатели счастья, девушка с веслом, девушка с характером, пограничник с собакой, рабфаковка, великий гражданин, кавалер золотой звезды, член правительства… Все лица знакомые, родные, свои в доску, еще бы, ведь вся жизнь прожита рядом, рука в руке, плечо к плечу! Наконец-то мы опять собрались тут все вместе. Люди обнимаются, целуются, настроение у всех приподнятое, а у некоторых даже торчком.[14]
Девушка с веслом в беллетристике и художественной прозе[править]
Ворот трикотажного легкого платья расстегнулся почти на все пуговицы ― нарочно или случайно, когда она волокла своего друга Гену, но сейчас уж наверняка она чувствовала своим могучим женским естеством, что я вижу в распахнутом вырезе её грудь ― белую, крепкую, круглую, как у статуи «Девушка с веслом» в парке культуры, но застегиваться не желала, бросив на прилавок жизни все свое богатство ― уютную комнатенку, хорошую выпивку, вкусную закуску и аппетитную белую грудь. Я вспомнил рассказ бабки Евдокии ― «с моей яркой красотой и броской внешностью», и мне почему-то стало жалко Пачкалину, когда-то самую популярную в Кунцеве девицу по прозвищу Катька-Катафалк. Она стала освобождать на столе место, вынула из серванта чистые тарелки и вилки, и, когда она нагибалась над столом, в вырезе ее платья светили две круглые мраморные луны. Она сновала по комнате проворно, легко, но каждый ее маршрут неизбежно проходил мимо моего стула, и она вроде бы случайно ― теснота-то какая ― задевала меня тугим бедром или мягким плечом, а накладывая закуску на тарелку, согнулась надо мной, и тяжёлая, тугая грудь ее легла мне на шею около затылка, и я слышал частые сильные удары ее глупого жадного сердца и тонко струящийся от нее горьковатый, чем-то приятный аромат зверя.[4]
В отрочестве ― Саша отлично помнила это ― всё рисковое не только пугает, но и влечет. А иначе зачем бы им с Гриней было лазить по подвалам и чердакам, а в потемках карабкаться через скользкий каменный забор на кладбище, чтобы там целоваться? В девятом классе его отбила у Саши одна гребчиха из института физкультуры. Саша выла от ревности, крутила хула-хуп, сидела на китайской диете-пытке, модно взбивала волосы и бежала в Гришанин двор ― не подозревая о том, что у грёбаной девушки с веслом есть куда более грёбаный брат, ― бежала так просто, подежурить с подругой и обрадоваться до поросячьего визга: «Гриня, познакомь!» ― увидев его не с поджарой и мускулистой кралей, а с шикарным блондином в умопомрачительном плаще, названном в честь города Болонья. [15]
― Ну? Погостилась? А теперь смывайся, киска, у меня свидание. И чтоб темп у меня ― быстрый!
Закаменела Полина. У неё рука, что локтем на столе стояла, забетонировалась намертво, как у какой-нибудь девушки с веслом. Она ею пошевелить хотела ― и не может. Палец большой торчком встал, страшненький такой, с криво откусанным ногтем. У Ольги же никого не было! <...>
― Какое свидание? ― тупо спросила девушка с веслом.
― С мужчиной, девонька, ― засмеялась Ольга. ― С очень даже мужчиной… И ты у меня сейчас слиняешь быстро-быстро.[16]
Главная героиня, «девушка-блондинка», вечно попадавшая то в заложницы к бандитам, то в плен к космическим пиратам, а то и просто в какую-то «горную реку», была, похоже, списана с соседки романиста ― крашеной девы в рискованном стрейче, под которым бельё рисовалось, как у гипсовой девушки с веслом.[17]
Сергей был неприятно поражен грубой каменистостью тела Роны и даже сказал ей подлые слова, что она, оказывается, не скульптор (вспомнил, гад! ), а его творение. Сказал ― и понимай как знаешь. То ли ты Элиза Дулитл, то ли девушка с веслом, то ли просто-напросто железяка в бетоне. То ли ты Элиза Дулитл, то ли девушка с веслом, то ли просто-напросто железяка в бетоне. Больше Сергей к Роне не приходил, а на её телефонные звонки отвечал довольно грубо, типа: всего хорошего в жизни должно быть понемножку.[16]
Сообщив, что перед прочтением Книги она всегда сильно волнуется и потеет, Вероника закрылась в ванной и вышла оттуда голой. Глядя на неё, я был готов изменить свое пренебрежительное отношение к пышным формам. Передо мной предстала упругая гипсовая мощь парковой девушки с веслом, а не рубенсовский ожиревший пасквиль на тело. В мелких солнечных каплях, сияюще-белая Вероника вначале посетовала на тяготы моего вынужденного одиночества и заверила, что готова делать все для моего, как она трогательно сформулировала, «мужского удобства». Говоря, Вероника вытиралась банным полотенцем, причём делала это с непередаваемым бесхитростным жеманством. Я взволнованно косился на небольшие яблочно-круглые груди и крепкий широкий живот, на мокрую курчавую гроздь у основания могучих бёдер Вероники, но осторожность победила искушение.[10]
Иван Шадр во время работы над «Девушкой с веслом» (сер.1930-х)
Я не с теми, принявшими слепо
этот климат с розами ветров
за изделье местных столяров,
шарики пускающих на небо. Целый край, положенный на слом, полоса отвода и отлова, ― посредине девушка с веслом.
И еще чтоб за таким столом
не кормили баснями Крылова![18]
Природа, как натурщица, стоит,
Уйдя по щиколотки в сброшенное платье,
Как гипсовая девушка с веслом
У входа в лесопарк, а лесопарк
Походит на рисунок карандашный.[3]
Отмотай-ка жизнь мою назад и ещё назад: вот иду я пьяный через сад, осень, листопад.
Вот иду я: девушка с веслом
слева, а с ядром ―
справа, время встало и стоит,
а листва летит.[7]
— Борис Рыжий, «Отмотай-ка жизнь мою назад...», 2000
который год мерещится страна где лихо блещут на лице очки потом лицо встает из-за стола берёт печать и говорит апчхи
культурно вместе в лагере лесном
кто песням рад и всем словам вобще в них
пройди к пруду там девушка с веслом
так хороша в своих трусах волшебных[8]
Литературный отпрыск то ли Велимира Хлебникова, то ли Льюиса Кэрролла, он <Роман Тягунов> писал странные стихи, совершенные по форме и туманные по содержанию. <...> Для девушки с веслом. Что девушке весло, когда нет очевидца? Она лежит в снегу ногами к двум стогам: В одном весло торчит, в другом торчит девица, Принявшая сто грамм. Где голь, там алкоголь. Подробности излишни. Девица поняла ― нет жизни без весла! Но девушка встаёт и надевает лыжи, Которым несть числа. Две девушки весло ломают на две части. Не надо быть ослом, чтоб не понять причин: Что женщине число? ― Все женщины несчастны.[20]
Архитектура Москвы 1933—1941 гг. / Автор-сост. Н. Н. Броновицкая. — М.: Искусство—XXI век, 2015. — С. 186—187. — 320 с. — (Памятники архитектуры Москвы). — 2500 экз.
Шумов А. Подлинная история «Девушки с веслом». — Декоративное искусство СССР, 1989, №5, с. 11.
