Сказки роботов

«Сказки роботов» (польск. Bajki robotów) — серия юмористических и сатирических фантастических рассказов Станислава Лема, написанных в 1963-1964 годах (кроме «Загадки»).

Цитаты

	… атомы не имеют истории; все они одинаковы, откуда бы ни были родом — хоть с ярких солнц, хоть с мёртвых планет, хоть из существ разумных — добрых или дурных, ведь материя одна и та же во всём Космосе,..
	… nie mają atomy historii żadnej, wszystkie są sobie równe, czy z gwiazd pochodzą najsilniejszych, czy z martwych planet, czy istot rozumnych, dobrych albo złych, albowiem materia jest jednaka w całym Kosmosie…
	— «Белая смерть» (Biała śmierć)

	Смех колеблет троны и царства. Одни народы посмеиваются над другими, а то и над самими собою. Высмеивается даже то, чего нет, — разве не насмехались над мифическими божествами? Предметом насмешек бывают явления, куда как серьёзные и даже трагические. <…> Издёвка добралась и до небесных тел. Взять хотя бы солнце или луну. Месяц изображают лукавым заморышем в шутовском колпаке и с острым, как серп, подбородком, а солнце — в виде пухлощёкого толстяка в растрёпанном ореоле.
	Śmiech uderza w trony i państwa. Jedne ludy drwią z iimych lub z samych siebie. Bywało, że wyszydzano to nawet, co nie istnieje — czyż nie śmiano się z mitycznych bogów? Nawet zjawiska pełne powagi, ba — tragiczne, bywają przedmiotem żartów. <…> Zresztą szyderstwo nie zatrzymało się w atakach i wobec ciał niebieskich. Weźmy choćby słońce lub księżyc. Księżyc bywa przedstawiany jako chytry chudzielec z rogatą czapką błazeńską i wystającym jak sierp podbródkiem, słońce zaś jako pyzaty, poczciwy grubas w rozczochranej aureoli.
	— «Король Глобарес и мудрецы» (Król Globares i mędrcy)

	Аргонавтики были первым племенем звёздным, завоевавшим для разума пучины вод планетных, навеки — как полагали роботы, слабые духом, — металлу заказанные. Аквация, одно из смарагдовых звеньев их королевства, сияет на небе полночном, как крупный сапфир в ожерелье топазов. Давным-давно на этой планете подводной правил король Гидропс Всерыбный. — начало
	Argonautycy byli pierwszym z plemion gwiezdnych, które zdobyło dla rozumu głębie oceanów planetarnych, na wieki, jak sądziły roboty małego ducha, metalowi wzbronione. Jednym ze szmaragdowych ogniw ich królestwa jest Akwacja, która lśni na niebie północnym jak wielki szafir w naszyjniku topazów. Na tej podwodnej planecie rządził przed wielu laty król Hydrops Wszechrybny.
	— «Советники короля Гидропса» (Doradcy króla Hydropsa)

	Решил он создать разумные существа из воды, но не тем ужасным способом, о котором вы сейчас подумали. Нет, мысль о телах мягких и мокрых была ему чужда. Она вызывала у него отвращение, как и у любого из нас. Решил он создать из воды существа по-настоящему красивые и мудрые, а именно кристаллические. — перевод: Т. Архипова, 1965
	Postanowił zbudować istoty rozumne z wody, ale nie tym okropnym sposobem, o którym zaraz pomyślicie. Nie, myśl o ciałach miękkich i mokrych była mu obca, brzydził się jej jak każdy z nas. Zamierzył zbudować z wody istoty prawdziwie piękne i mądre, więc krystaliczne.
	— «Три электрыцаря» (Trzej elektrycerze)

	— Ну что ж тут такого, в [этой книжке]? Всякие бредни, высосанные из гайки, несусветная чушь, россказни и легенды, преподносимые уже не помню который раз: что, дескать, какие-то мягкотелы, или телотрясы, или, согласно другим апокрифам, колыханцы (они же трясунчики) в незапамятные времена сотворили нас из винтиков и проводов…
	Co tu właściwie jest? Ot, dyrdymałki z gwoździa wyssane, duby smalone, fałszywe legendy, odegrzane po raz już nie wiem który — mające wszystkie za osnowę owych miękali czy miękusów, czy też mokrzyków bladych, jak mówią inne apokryfy, bądź Galaretan, którzy jakoby stworzyli nas ongiś z drutu i śrubek...
	— «Загадка» (Zagadka), 1981 [1992]

Сказка о короле Мурдасе

Bajka o królu Murdasie (1964), перевод К. В. Душенко, 1988, 1993.

После доброго короля Геликсандра на трон вступил его сын Мурдас. Подданные впали в уныние, ибо был он честолюбив и пуглив: решил прозвище Великого заслужить, а боялся сквозняков, привидений, воска — ведь на вощеном полу ногу сломать недолго, родных, что в деле правленья мешают, а пуще всего — предсказаний. Будучи коронован, тут же велел он по всему государству двери закрыть, окон не открывать, гадательные шкафы уничтожить, а изобретателю машины, которая привидения устраняла, пожаловал орден и пенсион. Машина и вправду была хороша — привидений он не увидел ни разу. Не выходил он и в сад, чтоб его не продуло, и прогуливался лишь по дворцу; дворец же имел он весьма обширный.

Po dobrym królu Heliksandrze wstąpił na tron jego syn, Murdas. Wszyscy się tym zmartwili, bo był ambitny i strachliwy. Postanowił sobie zasłużyć na przydomek Wielkiego, a bał się przeciągów, duchów, wosku, bo na wywoskowanej posadzce można nogę złamać, krewnych, że w rządzeniu przeszkadzają, a najwięcej przepowiedni. Kiedy został koronowany, zaraz kazał w całym państwie zamknąć drzwi i nie otwierać okien, zniszczyć wszystkie szafy wróżące, a wynalazcy takiej maszyny, która usuwała duchy, dał order i pensję. Maszyna rzeczywiście była dobra, bo ducha nigdy nie zobaczył. Nie wychodził też do ogrodu, żeby go nie zawiało i spacerował tylko po zamku, który był bardzo wielki.

	Такой он сделался подозрительный, что велел припаять себя к трону, дабы никто его оттуда не свергнул, спал в бронированном колпаке и всё думал без устали, что бы такое учинить.
	Taki się zrobił podejrzliwy, że kazał się przynitować do tronu, aby go nikt zeń nie strącił, sypiał w pancernej szlafmycy i wciąż tylko myślał, co począć.

	Сон бывает лишь там, где есть также явь, в которую можно вернуться; там же, где яви нет <…>, где нет ничего, кроме сна, там сон — единственная реальность, стало быть — явь. Вот ужас!
	Sen jest tylko tam, gdzie istnieje także jawa, do której można powrócić, ale gdzie jej nie ma <…>, gdzie nie ma nic oprócz snu, tam on już jest jedyną rzeczywistością, a więc jawą. Okropność!

О цикле

— … «Сказки роботов» были лишь детским садом перед «Кибериадой». Это чётко выявляется при хронологическом анализе: сначала я использовал традиционную схему сказки, а потом начал вытворять с нею всё более акробатические трюки. <…> Станислав Бересь: Я вижу там модели сказки, Пасека и Сенкевича, но я не знаю, что является результатом конструктивной преднамеренности автора, а что получилось «само собой» в процессе работы. — <…> Нельзя сказать, что я специально решил скрестить направление Пасека и Сенкевича с классическим каноном сказки. Было не так. Это лишь элементы стиля, который я использовал потому, что Сенкевич удачно накладывался на нужные мне традиции польского языка, это их прекраснейшие страницы. Впрочем, «Трилогию» — это тоже не совсем Пасек, а лишь Пасек, «пропущенный» через Сенкевича. Может быть, я потому привязывался к этому образцу, что мне всегда казалось, будто мы уже находимся за границами этого прекраснейшего периода прозы. <…> Но одновременно я сознавал, что использовать этот образец можно лишь иронически или насмешливо, иначе меня подстерегала бы опасность скатиться в декадентскую вторичность. <…> «Сказки» стали как бы строительными лесами, по которым я вскарабкался на уровень, с которого мог спрыгнуть в сторону «Кибериады». Или это было как две ступени.

— «Беседы со Станиславом Лемом» (гл. «В паутине книг», 1981-82)

Даже в том, что «Кибериаду» и «Сказки роботов» приписывают к научной фантастике, я вижу полное отсутствие смысла и колоссальную инерцию классификационных диагнозов. Ну какая там научная фантастика? <…> Это уже притянуто за уши! <…> Я считаю, что некоторые фрагменты моей «Кибериады» или «Сказок роботов» более близки к Вольтеру, чем к чему-либо другому, это как бы следующая инкарнация после эпохи просвещения. <…> Но пришивать их грубой дратвой к научной фантастике — это действительно печально.

— там же (гл. «Вкус и безвкусица»)

	Конечно, и в этих «внеземных» конструкциях просматриваются знакомые нам черты земной действительности; конечно, и этот внешне лёгкий юмор не плавает в условиях невесомости — он подчиняется законам земного тяготения.
	— Ариадна Громова, «Правда о людях и сказки о роботах», 1965

	«Слово имеет все свойства произведения», писал несколько десятков лет назад А. Потебня. <…> у Лема процесс соединения двух контрастирующих вербальных единиц двигается <…> в направлении их частичного наложения друг на друга или соединения друг с другом. Это в любом случае тенденция очень яркая, которая реализуется всегда, когда для этого есть возможность. Вместо того, чтобы сказать «электрорыцарь» (как сделал бы, вероятно, любой другой автор научной-фантастики), Лем пишет именно «электрыцарь», сцепляя между собой два словообразовательных «ствола», содержащихся в обоих фонах («электРыцарь»). Контаминация, можно сказать, тем более «аппетитна» и успешна, чем обширней фонемное пространство, на котором оба «ствола» пересекаются друг с другом: с этой точки зрения можно выделить, например, «киБЕРНатора», «кибЕРНёра», «интЕЛЕКТрика» или «мАТРИЦианский род» (ассоциация «матрицы» с «патрициями», при этом юмористически добавляется дальнейшая латинская этимология «матер — патер»). <…> В случае Лема неологизм <…> всегда является моделью мира, представленного в произведении, и даже идеологии этого произведения. <…> Оба этих явления характеризуются контаминацией анахроничности — контрастности «историчности» сводимых элементов и их строгого взаимного «зацепления» — в «Сказках» и, особенно, в «Кибериаде», с верным отображением того, что происходит на более высоких уровнях структуры произведения.
	Słowo ma wszelkie właściwości dzieła, pisał kilkadziesiąt lat temu A. Potiebnia. <…> u Lema proces łączenia dwu kontrastujących jednostek słownych posuwa się <…> w kierunku ich częściowego nakładania na siebie czy zazębiania ze sobą. Jest to w każdym razie tendencja bardzo wyrazista, która realizuje się zawsze, ilekroć jest po temu okazja. Zamiast powiedzieć "elektrorycerz" (jak uczyniłby prawdopodobnie każdy inny autor science-fiction), Lem pisze właśnie "elektrycerz", zazębiając ze sobą dwa pnie słowotwórcze występującą w obydwu głoską ("elektRycerz"). Kontaminacja jest, można by rzec, tym bardziej smakowita i udana, im obszerniejsza jest przestrzeń głoskowa, na której obydwa pnie zazębiają się ze sobą: z tego punktu widzenia należałaby wyróżnić np. "cyBERNatora", "cybERNEra", "intELEKTryka" czy "ród mATRYCjuszowski" (skojarzenie "matrycy" z "patrycjuszami" przy jednoczesnym humorystycznym odesłaniu do dalszego łacińskiego źródłosłowu "mater — pater"). <…> W wypadku Lema neologizm <…> stanowi zawsze model całego świata przedstawianego w utworze i nawet ideologii tego utworu. <…> Obydwa zjawiska, które cechują kontaminanację anachroniczną — kontrastowość "historyczna" zestawianych członów i ich ścisłe "zazębienie" wzajemne — są w "Bajkach" a zwłaszcza w "Cyberiadzie" wiernym odwzorowaniem tego wszystkiego, co "dzieje się" na wyższych poziomach struktury utworu.
	— Станислав Баранчак, «Электрыцари и киберангелы» (Elektrycerze i cyberchanioły), 1972

	Следы переживаний детства, можно найти в прозе Лема: что <…>, как не одна из версий «королевства удостоверений» — <…> генералы, служебная иерархия, интриги, заполняющие дворец-Здание — <…> фантастические королевства из «Сказок роботов» или «Кибериады».
	Ślady doświadczeń dzieciństwa odnaleźć można w prozie Lema: czymże jest <…>, jak nie jedną z wersji „legitymacyjnego królestwa — <…> domeną szarż, służbowych hierarchii, intryg wypełniających pałac-Gmach <…> fantastyczne królestwa z Bajek robotów lub Cyberiady.
	— Ежи Яжембский, «Ребёнок, которым был», 2000

Отдельные статьи

• Как Эрг Самовозбудитель бледнотика одолел
• Два чудовища
• Друг Автоматея
• Сказка о цифровой машине, которая с драконом сражалась