Цитаты об Аркадии Аверченко
Здесь представлены цитаты других людей об Аркадии Аверченко (1881—1925) и его творчестве в целом.
Цитаты
[править]… человек крупного роста с немного одутловатым лицом, но с приятным, открытым выражением: через пенсне смотрели глаза, которые имели особенность улыбаться без участия мускулов лица. Впечатление было с первого взгляда на него — располагающее, несмотря на лёгкий оттенок провинциального «шика», вроде чёрной, слишком широкой ленты пенсне и белого накрахмаленного жилета, детали, которые были уже «табу» в Петербурге.[1] | |
— Николай Ремизов, воспоминания о 1908 |
— Скиталец, «Река забвения», между 1925 и 1940 |
… Аркадий Аверченко, похохатывавший, самоуверенно и самодовольно, стал любимцем русских читателей… | |
— Георгий Адамович, «Тэффи» (сб. «Одиночество и свобода»), 1947, 1955 |
Он в календаре «Товарищ»[К 1] числился у многих в любимых писателях. Его скептический, в меру цинический, в меру сентиментальный, в меру грамотный дух легко заражал и увлекал гораздо больший слой читателей, чем это можно было предположить. <…> Я хотел сказать, что он, Аверченко, как редактор [«Сатирикона»] схватил внешнее в современном искусстве. | |
— Евгений Шварц, дневник, 14 декабря 1951 |
Находчивость и остроумие его достигали порой предела. Вот пример из его полемики с влиятельным тогда сотрудником «Нового времени», газеты-официоза, Меньшикова, статьи которого под общим названием «Письма к близким» именовались в ответах Аверченко «Письмами к недалёким». И когда Меньшиков, выведенный из себя нападками одной из газет, обвинявшей его в человеконенавистничестве, воскликнул: «Ну и откопали же слово! Такого другого мерзкого и длинного слова, в 24 буквы, и в обиходе-то нет!..» Аверченко тотчас же ему подкинул: «Есть, и в вашем же обиходе, господин Меньшиков, — «высокопревосходительство». И ровно в 24 буквы».[4][5] | |
— Георгий Ландау |
Богатство его выдумки неисчерпаемо, он высекает смех из каких-то немыслимо тривиальных ситуаций, в которые даже трудно поверить <…>. | |
— Станислав Никоненко, «Король смеха» |
Юмор Аверченко в конце 1910 — начале 1920-х гг. приобрёл симптоматичную окраску <…> юмора висельника, юмора отчаяния и безвыходности. <…> | |
— О. В. Сергеев, «Белые мысли Аркадия Аверченко» |
1910-е
[править]Ему суждено стать русским Твеном, если <…> климат этому не помешает. Юмор г. Аверченко имеет много общего с юмором весёлого американца: он так же беззлобен и заразителен.[5][К 3] <…> | |
— Вячеслав Полонский, «Смех и горечь» |
— Владимир Кранихфельд |
Ни такого писателя, как Аверченко, ни такого журнала, как «Сатирикон» в России ещё не было. Наши весельчаки были или безнадёжно пошлы, или смеялись тем горьким смехом, от которого мороз продирает по коже. <…> Наш смех разбивал нервы и вёл к истерической зевоте. Нынче весельчаки — желанные гости в нашей литературе.[9][5] <…> Аверченко задушевно смеётся и любит своим смехом заражать других. Он настоящий весельчак не по профессии, а по темпераменту.[10] | |
— В. Азов |
— Михаил Кузмина, «Заметки о русской беллетристики» |
Иногда мне приходит в голову: уж не Байрон ли — редактор нашего «Сатирикона»? Уж не Генрик ли Ибсен? Быть может, это только пишется «Аркадий Аверченко», а читать надлежит «Фридрих Ницше»? | |
— Корней Чуковский, «Устрицы и океан», 2 апреля 1911 |
- см. Василий Князев, «Аркадий Лейкин», 1913
Аверченко — магнит «Вены». Где Аверченко — там хохот, грохот, веселье, озорства и компания. | |
— Евгений Пяткин (Венский), «А. Т. Аверченко» |
Там, где кончается звёздочки точка, | |
— Владимир Маяковский, «Пустяк у Оки», 1915 |
1920-е
[править]— Георгий Иванов, «Петербургские зимы», 1926 |
— Александр Верт |
Труп врага всегда хорошо пахнет. <…> | |
— Александр Старчаков |
1922
[править]В Софии Аверченко может рассчитывать не только на наш, русский тёплый приём. Слишком хорошо знают его болгары. Болгарские сатирические журналы живут традициями «Сатирикона». Болгарские театральные переводчики переводят его пьесы. Все знают Аверченко <…>. Удивительный человек этот Аверченко! Он непонятным образом сберёг и ревниво сохранил дорогое сокровище — русский смех, и у Аверченко этот смех струится тихими ласковыми струйками, радует и согревает в самые холодные, в самые проклятые минуты. Завидная слава у Аверченко: в какой стране, кому бы вы ни назвали это простое русское имя, — у вас не переспросят о нём. Да, все знают жизнерадостного русского шутника. Но нам, русским эмигрантам, это имя стало особенно близким и дорогим. Аверченко — наш, до конца, до последнего слова и мысли. <…> У нас очень немного радости. И знать, что кто-то сберёг наследство русского старого смеха, хранит его среди нас и для нас, — это уже редкая радость.[18][6] | |
— Н. К. Литвин (редактор «Русского дела») |
Нам пишут из Белграда об успешных выступлениях Аркадия Аверченко. На его первом вечере — было полным полно. Смеялись от души, даже те, кто плохо понимал русский язык. Он напомнил, что в России когда-то умели смеяться, смеялись, отдыхая и даже невозбранно острили. Сербская печать очень сочувственно встретила Аверченко и его новые вещицы — преподносятся на сладкое газетой и политикой.[19][6] |
Когда на Руси начался книжный голод, каждый, у кого была коллекция книг Аверченко, становился богачом. Я сам убедился в этом в 1919 году в Сибири, наблюдая, как местные букинисты умудрялись оценивать книги Аверченко, даже зачитанные до неприличия, с оторванной обложкой и без последней страницы. И этот остаток ещё можно было продать втридорога. <…> | |
— Винценц Червинка (вероятно), «Вечер Аверченко», 5 июля |
Он дико хохотал до войны и смеётся ещё более дико после неё. А если вы пробежитесь по его последним строкам, увидите не только громкий смех, но и нечто заглушённое, что-то — да, это страх, страх с которым он смотрит на ту, что больше всего любит, <…> как она несчастна <…>. Возвысившись над шовинизмом и галдежом о политике, он разбередил своё молодое сердце, полное большой любви, разбередил его беспокойством о России и наполняет его горячей, обжигающей страстью, с которой человек, изгнанный, со смертью, дышащей в затылок, раскрывает объятия в поисках когда-то великой и прославленной родины. <…> | |
— Эдвард Валента, «Большой смех на сцене», 14 июля |
Одна из крупнейших [наших] газет («Политика») очень часто даёт то мелкие юмористические рассказы Чехова раннего периода его творчества, то фельетоны Тэффи, а в последнее время — произведения А. Аверченко. Последним газета буквально увлекается, видя в нём «второго Чехова»…[23][6] | |
— Петар Митропан, «Переводная русская литература в Югославии» |
… рассказы, полные сочной наблюдательностью, яркой образностью, умением черпать из жизни комическое, улавливая юмор даже там, где кажется, кроме печали ничего не таится. Но его юмор умеет одновременно и печалить, он часто затрагивает тяжёлые стороны жизни и, не вводя пошлость в своё исключительное творчество, А. Т. бытовыми, прекрасно схваченными чёрточками лишь оттеняет неприкрашенную правду жизни. Юмор Аверченко благороден, он не гоняется за дешевкой, очень соблазнительной в сфере той литературной специальности, к которой предназначила его судьба.[24][6] | |
— «Аркадий Аверченко в Берлине» |
1925
[править]Имя Аркадия Тимофеевича Аверченко было, может быть, одним из самых популярных литературных имён последних десятилетий. Его знали <…> самые широкие круги. И это было результатом не потакания вкусам толпы, не погони за популярностью, а последствием действительно подлинного таланта. Аверченко создал свой жанр. Он внёс свою струю, и как бы на неё ни смотреть с высот художественного классицизма, она не терялась в океане российской словесности. Её нельзя было не заметить, она имела свою физиономию, свой вкус, свой аромат.[25][9] | |
— Максим Ганфман, «А. Т. Аверченко» |
Не было уголка в России, где бы его не знали и где самое имя его не вызывало улыбки. Он обладал редким даром, свойственным только большому юмористу, подходить ко всему не так, как все, и освещать вдруг ярким смехом то, на что мы привыкли смотреть равнодушно. Он открывал нам глаза.[6] Эту счастливую способность вскрывать самую сущность он вносил в своё дело, большое русское дело, — в «Сатирикон», лучший юмористический журнал в России[9].[25] | |
— Лев Максим, «Умер Аверченко» |
… пришли злые сумерки и потушили смех на Руси. Беззаботному, свежо и вкусно, как ломоть арбузный, надкусывающему жизнь «батьке» там не было места. И он не стал приспособляться. Он — ушёл. И ушёл, непримиримо резко и ясно очертив то место, куда стал. И мы узнали, что его смех не был лёгким, скользящим: он был «честным», идущим из глубин здоровой и солнечной целины. Когда её не стало, и не стало здоровья, и в испарениях скрылось русское солнце — стало труднее и смеху. Этот «хохол», наш «батька», не умел быть злым, и последние годы ему было труднее. <…> Бездумному, крепкому, радостные зубы обнажающему смеху — не было места. Надо было стискивать зубы. Он этого не умел. Надо было дать клятву непримиримости. Он её дал. | |
— Александр Оцуп, «„Сатирикон“ (Силуэт). Аркадию Аверченко» |
Аверченко — это была сама жизнь. <…> | |
— Борис Оречкин, «Рыцарь Улыбки», 15 марта |
— Пётр Потёмкин, «Об Аркадии Аверченко» |
Аркадий Тимофеевич не имел в Праге ни семьи, ни родных. Его провожает в последнем земном пути семья русских писателей <…>. Замолк беззаботный голос, закрылись уста, так весело смеявшиеся. Аркадий Аверченко радостно прошёл свой жизненный путь, он не разил своих врагов оружием, а убивал их смехом. И не случайно он очутился среди нас, русских заграницей. Он явился символом и нашего поражения, и победы, потому что он не изменил идеалу свободного творчества писателя, не продал своей шпаги.[28][6] | |
— Валентин Булгаков, вступительная речь на похоронах Аверченко |
Аркадий Аверченко принадлежит не только русским, он близок и чехам. В нём чешские писатели и журналисты и чешский народ уважали не только большого писателя, но и русского патриота, который поддерживал дух русской эмиграции и учил её вере в будущее России. И это его качество нашло оценку и у чехов, потому что мы, чехи, любим Вашу родину и потому что чехи умеют ценить и уважать национальных борцов.[28][6] | |
— Винценц Червинка, речь тогда же (по-чешски и по-русски) |
- см. Саша Чёрный «Об Аркадии Аверченко», 18 марта
А. Т. болел уже давно. Он умирал медленно — но безостановочно. <…> | |
— Дорофей Бохан, «К кончине А. Т. Аверченко» |
- см. Александр Куприн, «Аверченко и „Сатирикон“», 29 марта
Во главе газеты [«Пресс дю Суар»][К 4] стоял некто Максимов: человек огромного роста и миниатюрного ума <…>. Покойный Аркадий Тимофеевич Аверченко, человек очень уживчивый и податливый, достаточно натерпелся от этого монстра, который позволял себе в юмористический фельетон Аверченко проставлять имя своего знакомого, против которого «имел зуб».[30][1][15] | |
— Лев Камышников, «Юбилейное» |
Я едва ли ошибусь, если скажу, что одним из наиболее ярких событий в пражской жизни за последний месяц был приезд в Прагу короля русского смеха Аркадия Аверченко. С приездом Аркадия Аверченко мягкий русский смех зазвучал в Праге и увлек, развеселил не только русских, но и чехов, заставил просветлеть хмурые озабоченные лица, забыть все печальное в текущей невеселой жизни, отойти в сторону от повседневщины. <…> Аркадий Аверченко делает в настоящее время большое, огромное дело для России. И не только потому, что он ведет жестокую борьбу с поработителями и насильниками России — большевиками, не только потому, что он своим ласковым смехом вливает бодрость и энергию в души уставших и отчаявшихся, не потому, что он клеймит жестоко и беспощадно всё злое, низкое, а потому, что он приоткрывает завесу над скрытым в настоящее время лицом истинной России — честной, доброй, всепрощающей; бичуя Россию поддельную, фальшивую, он резче и яснее выделяет черты истинной России. И все, все здесь в Чехии преклонилось перед русским смехом-победителем. А воплотился этот смех в Аркадии Аверченко.[31][6] | |
— «Победа русского смеха» |
Аверченко при жизни достиг большой мировой славы. Он за шестнадцать лет своей литературной деятельности занял единственное в своём роде место в русской и мировой литературе. Но умер он всё же, если и оценённым, то во всяком случае оценённым не вполне <…>. Аверченко был чересчур самобытным, чересчур новым явлением в русской литературе, а к нему подходили с старой шаблонной меркой. Его критиковали, сравнивая, тогда как нужно было сравнивать с Аверченко, ибо он сам создал свой жанр, он сумел в короткий чеканный по стилю и форме весёлый рассказ вложить глубокое психологическое содержание».[32][6] |
… то, что вышло из-под пера Аркадия Аверченко, <…> было так ярко, так талантливо и так метко и жизненно, что оно создало Аверченко всемирную славу писателя юмориста. <…> И действительно, 12 марта в Праге умер не только большой русский писатель, но и писатель, одинаково близкий и русским, и немцам, и чехам, и французам и всем, кто брал в руки книжку с его талантливыми рассказами.[33][9] | |
— «Последние дни Ар. Аверченко» |
Мы бы тебя конечно не выпустили, нам очень не хватает твоего светлого дарования. | |
— вероятно, Бухов (от имени Ленина), «Здравствуй, дорогой Аркадий!»[К 5], 28 июля 1921 |
Всю любовь, которую питала к «Сатирикону» читающая Россия, всё то обаяние, которое было у журнала, — всё это нужно отнести за счёт Аверченко. Неутомимый в выдумке как редактор, блестящий юморист, широчайший талант милостью Божией, — Аверченко расцветал в каждой строчке «Сатирикона» и скоро сделался одним из любимейших писателей России. | |
— «Умер Аверченко» |
Лет десять подряд за Аверченко ходили по пятам добровольные шпионы общественности и всё время допытывались: | |
— «Что вспоминается (посвящается Аверченко)» |
В час душевной боли, в минуту усталости русский читатель обращался к Аверченке, и я хорошо помню, как во время войны в госпиталях на всех столах я видел его книги и книжечки, изданные «Новым Сатириконом». — Русская критика иногда упрекала Аверченко в бесцельности и бессодержательности его смеха. И он сам никогда не хотел слыть политическим сатириком. Но Аверченко имел мужество прославить этот смех, поставить его целью, а не средством, открыто служить его свободной и независимой стихии.[6] <…> | |
— некролог, 15 марта 1925 |
Имя Аркадия Аверченко должно быть вписано в историю русской <…> журналистики <…>. | |
— «Заметки об Аркадии Аверченко», 24 мая 1925 |
Мой глаз приятно подмечал в Аверченко ту мягкую, естественную, природную воспитанность, которая даётся только чутким и умным людям. Его очарование в обществе было несравнимо. Он умел держать себя в новой и незнакомой среде легко, в меру свободно. Неизменно находчивый, внимательный, ясный, равный и ровный со всеми и для всех. <…> Аверченке был дан дар пленительного шарма. Он покорял. Но рядом с этой весёлостью, внешней жизнерадостностью теперь в его отношения к людям вплелась ещё одна заметная нить: он был внимателен и заботлив к другим. Правда, отзывчивость всегда была одной из его прелестных черт. Теперь она стала углубленной, преобразившись из готовности откликнуться в искание возможности понять, помочь и услужить. Прежде он не мог отказывать, сейчас он не мог отказать себе в удовольствии быть полезным.[21] | |
— «Аркадий Аверченко», 1926 |
1930-е
[править]— О. Л. Д’Ор |
… его появление в Питере. Такое нежданное и победное <…>. | |
— Александр Оцуп, «Памяти А. Т. Аверченко» |
— Николай Чебышёв |
В отчётах двухсот пятидесяти библиотек эмигрантского зарубежья Аверченко стоит на одном из первых мест. А вот «братья-писатели», те забыли. И весьма основательно. Нигде никогда ни строчки. <…> | |
— Николай Брешко-Брешковский, «А. Т. Аверченко. К десятилетию со дня смерти русского юмориста» |
Аверченко умел просто и благожелательно относиться к самым различным людям, не обращая внимания на неприятные выходки по отношению к нему с их стороны. <…> | |
— Ефим Зозуля, «Сатириконцы», октябрь 1939 |
Аверченко расколдовал русский смех. За ним, за смехом, признали наконец право бытия и радовались ему, как новому обретённому сокровищу. <…> | |
— «Об Аркадии Аверченко», 16 марта 1925 |
Читатели, видя наши имена так часто вместе, глубокомысленно решили, что мы должны непременно ненавидеть друг друга и друг другу завидовать. Поэтому, посылая восторженное письмо мне по поводу какого-нибудь понравившегося рассказа, не забывали прибавить: «Далеко до вас Аверченке». А поклонники Аверченко бранили меня. Помню, как-то дама, ехавшая со мной в одном купе и не знавшая, кто я, очень ярко рассказывала мне об этом нашем соревновании: | |
— «Аркадий Аверченко», 22 марта 1925 |
Аверченко, человек очень доверчивый и сам исключительно порядочный, всех считал честнейшими малыми и всю жизнь был окружён жуликами. | |
— «Воспоминания», 1931 |
Как все настоящие остряки, был всегда серьёзен. Говорил особенно, как-то скандируя слова, будто кого-то передразнивал. Вокруг него скоро образовалась целая свита. Все подделывались под его манеру говорить и все не переставая острили. <…> | |
— «Аркадий Аверченко», январь 1949 |
… «Сатирикон», может быть, единственный у нас сейчас журнал, где есть молодость, творчество, таланты, надежды… Бог весть, откуда взялась эта дружная артель даровитейшей молодёжи <…>! Во главе их беллетрист Аркадий Аверченко, которого давно пора «открыть», так как в иных его вещах больше наблюдательности и таланта, чем во всём, например, Арцыбашеве с Виктором Муйжелем в придачу… Он порою неразборчив в средствах, он часто груб, он подражает то Джерому, то Чехову, — но в нём целые залежи юмора, здоровья, и его аппетиту к жизни невольно завидуешь от души…[41] | |
— «Русская литература [в 1910 году]» |
Сотрудники «Сатирикона» <…> одно время были неразлучны друг с другом и всюду ходили гурьбой. <…> Впереди выступал круглолицый Аркадий Аверченко, <…> заполнявший своей юмористикой чуть не половину журнала,[5] <…> в преувеличенно модном костюме, с брильянтом в сногсшибательном галстуке, производил впечатление моветонного щёголя.[1] | |
— «Саша Чёрный», 1960 |
Он нередко превращался в механический смехофон… | |
— письмо О. Н. Михайлову 8 декабря 1964 |
См. также
[править]- Статьи об Аверченко в Викитеке
Комментарии
[править]- ↑ Календарь-справочник и записная книжка для учащихся.
- ↑ Парафраз из <О письме, критикующем «Колокол»> Герцена.
- ↑ Данная оценка применима лишь к раннему творчеству Твена.
- ↑ Presse du soir (Вечерняя пресса) — газета русских эмигрантов в Стамбуле.
- ↑ Ответ на «Приятельское письмо Ленину от Аркадия Аверченко» 10 июля, предвосхитивший настоящую рецензию Ленина «Талантливая книжка» от 22 ноября[34].
Примечания
[править]- ↑ 1 2 3 Левицкий Д. А. Жизнь и творческий путь Аркадия Аверченко [1969]. — М.: Русский путь, 1999. — 552 с.
- ↑ ЦГАЛИ, ф. 484, оп. 3, ед. 20, л. 45.
- ↑ 1 2 3 4 Аверченко А. Т. Записки Простодушного. — М.: А/О «Книга и бизнес», 1992. — С. 341-361. — 140000 экз.
- ↑ Тайны вокруг нас: атеистические произведения авторов «Сатирикона». — М.: Политиздат, 1965. — С. 76.
- ↑ 1 2 3 4 5 6 7 8 Аркадий Аверченко. Бритва в киселе / Сост. С. Никоненко. — М.: Правда, 1990. — С. 9-24, 460. — 500000 экз.
- ↑ 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 Д. Д. Николаев. Король в изгнании // Аверченко А. Т. Сочинения в 2 томах. Т. 1. — М.: Лаком, 1999. — С. 5-58. — 3500 экз.
- ↑ Всеобщий ежемесячник. — 1910. — № 7. — С. 98, 102.
- ↑ Современный Мир. — 1910. — № 9. — Отд. II. — С. 171.
- ↑ 1 2 3 4 5 6 7 8 Левицкий Д. А. Жизнь и творческий путь Аркадия Аверченко. — Ч. 3, гл. 4. Оценка творчества Аверченко в России и за рубежом (с. 466-509).
- ↑ Речь. — 1910. — № 265 (1503), 27 сентября (10 октября).
- ↑ Аполлон. — 1910. — № 10. — С. 27.
- ↑ Десятилетие ресторана «Вена». Литературно-художественный сборник. — СПб., 1913.
- ↑ 1 2 3 4 Миленко В. Д. Аркадий Аверченко. — М.: Молодая гвардия, 2010. — (Жизнь замечательных людей. Вып. 1226).
- ↑ Новое время. — 1924. — 14 января (№ 816). — С. 4.
- ↑ 1 2 Д. Д. Николаев. Комментарии // Аверченко А. Т. Сочинения в 2 томах. Т. 2. — М.: Лаком, 1999. — С. 349, 366-7. — 3500 экз.
- ↑ А. Werth, review: A Russian Best-Seller. Arkad Averchenko // The Slavonic review, 1926, vol. 4, № 12, pp. 772-4.
- ↑ Предисловие // Аверченко А. Т. Развороченный муравейник: Эмигрантские рассказы. — М.; Л.: Земля и фабрика, 1927. — С. 7-11.
- ↑ Русское дело (София). — 1922. — 12 апреля (№ 106). — С. 3.
- ↑ Время. — 1922. — 26 июня (№ 208). — С. 3.
- ↑ Národní listy, 1922, 5 červenec.
- ↑ 1 2 3 Аверченко А. Т. Собрание сочинений в 13 томах. Т. 8. Чудаки на подмостках / сост. и комментарии С. С. Никоненко. — М.: Изд-во «Дмитрий Сечин», 2013. — С. 291-330.
- ↑ Lidové noviny, 1922, 14 červenec.
- ↑ Новая русская книга. — 1922. — № 10. — С. 24-25.
- ↑ Время (Берлин). — 1922. — 30 октября (№ 224). — С. 3.
- ↑ 1 2 Сегодня. — 1925. — 13 марта (№ 58).
- ↑ Горный Сергей // Руль. — 1925. — 14 марта (№ 1301). — С. 3.
- ↑ Последние новости. — 1925. — 15 марта (№ 1500). — С. 2.
- ↑ 1 2 Руль. — 1925. — 18 марта (№ 1304). — С. 5.
- ↑ Виленское утро. — 1925. — № 1242 (19 марта).
- ↑ Новое русское слово. — 1925. — 12 апреля (№ 4459). — С. 5.
- ↑ Русь (София). — 1922. — № 10 (26 июля). — С. 2.
- ↑ Студенческие Годы. — 1925. — № 2 (19), март-апрель. — С. 17.
- ↑ Новое Русское Слово (Нью-Йорк). — 1925. — 2 апреля.
- ↑ 1 2 Приложение // Аверченко А. Т. Собрание сочинений в 13 томах. Т. 11. Салат из булавок / Составление и комментарии В. Д. Миленко. — М.: Изд-во «Дмитрий Сечин», 2015. — С. 618-621, 704.
- ↑ Эхо (Каунас). — 1925. — № 67 (1446), 14 марта.
- ↑ Эхо. — 1925. — № 70 (1449), 15 марта.
- ↑ Старый журналист [O. Л. Д’Ор]. Литературный путь дореволюционного журналиста. — М.; Л., 1930. — С. 89-90.
- ↑ Руль. — 1931. — 28 апреля (№ 3167). — С. 3.
- ↑ Чебышев Н. Н. Близкая даль: Воспоминания. — Париж, 1933. — С. 290.
- ↑ Иллюстрированная Россия (Париж). — 1935. — № 13. — С. 16.
- ↑ Речь. — 1911. — 1 (14) января.