«Верту́шка» — краткое разговорное название закрытой системы партийной и правительственнойтелефонной связи в СССР. Наличие «вертушки» в кабинете руководителя было важным статусным атрибутом принадлежности к высшему рангу должностей советской номенклатуры.
Первоначально была создана по указанию Владимира Ленина как внутренняя АТС Кремля. Получила неофициальное (сленговое) название «вертушка», поскольку в отличие от обычной телефонной сети, где в то время соединение происходило через оператора, абоненты соединялись друг с другом с помощью дискового номеронабирателя («вертушки»). Техническими точными названиями системы являются: АТС-1 (престижная система связи для абонентов высшей категории) и АТС-2 (более широкая сеть городской правительственной связи).
По третьему аппарату тон исполнительный: «Иванько слушает». Иногда даже хочется сказать «вслушивается». Это «вертушка». По этому телефону кто попало не позвонит.[2]
— Юрий Домбровский, «Факультет ненужных вещей», часть пятая, 1978
Набрав номер по «вертушке», Н. Н. встал со стула и вёл разговор стоя, неуверенно и подобострастно и, конечно, безрезультатно. В изумлении я спросил Н. Н., почему он так робко разговаривал.[5]
Лифт. Коридор. Кабинет. Большой стол с телефонами. Один ― через секретаршу ― для всех. Для всех тех, для кого хозяин кабинета всегда либо занят, либо отсутствует. С теми, кому по этому телефону иногда удаётся всё-таки дозвониться, Сергей Сергеевич говорит сквозь зубы, как с швейцаром или лифтёршей. Второй аппарат ― прямой, без секретарши. Этот ― для жены, друзей и приятелей. По этому телефону тон благожелательный: «Алло, да, это я». По третьему аппарату тон исполнительный: «Иванько слушает». Иногда даже хочется сказать «вслушивается». Это «вертушка». По этому телефону кто попало не позвонит. Рабочий день начинается с утверждения издательских планов. Утверждать планы ― дело не такое лёгкое, как может показаться с первого взгляда.[2]
Вы упомянули книгу «Наука и общество». А у меня в руках другая книга ― «Воспоминания об академике Семенове», сборник очерков. На с. 85 читаю: «Меня всегда поражали в этом выдающемся и титулованном ученом, Нобелевском лауреате, Герое Социалистического Труда, вице-президенте АН СССР и т. п. его робость перед определенными инстанциями и послушание в плохом смысле этого слова. В связи с очередной неудачей с оформлением на очень важный для меня симпозиум я решился пойти к Н. Н. в Президиум АН СССР в его вице-президентский кабинет с просьбой позвонить начальнику Управления внешних сношений. Набрав номер по «вертушке», Н. Н. встал со стула и вёл разговор стоя, неуверенно и подобострастно и, конечно, безрезультатно. В изумлении я спросил Н. Н., почему он так робко разговаривал. «Как почему? ― ответил Н. Н. ― Это же начальник УВС».[5]
― Звучит, ― улыбнулся Мячин, удивлённо приглядываясь к Нейману, таким он его ещё не видел. ― Но и наша кровь тоже есть в девчонке! Мой дед был кантонистом, а отец…
Снова зазвонил телефон, теперь вертушка. Нейман снял трубку и сразу погрузнел и потяжелел.
― Да, ― сказал он скучным голосом, ― майор Нейман вас слушает. Да, слушаю вас, Пётр Ильич. Так точно! Так Аркадий Альфредович как раз сейчас у меня. Да вот сидим, разговариваем о жизни. Слушаюсь. Ждём. ― Он положил трубку. ― Сейчас полковник придёт, какие-то вопросы у него к вам. Он плотно уселся в кресле, вынул трубку, набил и закурил.[4]
— Юрий Домбровский, «Факультет ненужных вещей», часть чётвёртая, 1978
― Нажмите на эту чёртову ларёшницу. Пусть, пусть вспомнит. У этих баб память бесовская. Я ещё в царское время одной пятак не отдал, так она мне после Октября вспоминала. А то фамилии она забыла… Вспомнит!
Зазвонила вертушка. Личная секретарша по всем кабинетам искала наркома. Срочно вызывает Москва. Из личного секретариата Николая Ивановича. Нарком осторожно опустил трубку на рычаг и как-то очень просто и даже покорно взглянул на Неймана. И в то же время что-то огромное мелькнуло на миг в его глазах. Он хотел что-то сказать, но резко повернулся и вышел.
― До свиданья, товарищ нарком! ― запоздало вслед ему крикнул Нейман.[4]
— Юрий Домбровский, «Факультет ненужных вещей», часть пятая, 1978
Сквозь рыданья, всхлипы, стоны,
Поначалу одинок,
Сквозь Шопена Телефонный
Пробивается звонок. Он Из секретариата, Со второго этажа, В зал доходит глуховато, Чуть заметно дребезжа.
Продолжается работа,
Не скудеет жизни пыл.
Ах, не вовремя же кто-то
По вертушке позвонил.[1]
Провода бегут к землянке
Над землей и по земле,
Через рощи и полянки
В штарм, А в штарме на столе
Черный телефон-вертушка ―
Чуткое стальное ушко.
Полуночье там слепое.
Курит комиссар цигарку.
Думу думает о бое.
Слушает. Темно и жарко.
То ли капает вода,
То ли тикают часы?
Убегают провода
От нейтральной полосы.
Все бегут от штаба к штабу
Меж каменьев, меж травы,
От овражка до ухаба,
От землянки до Москвы.
Полуночье там слепое. Маршал думает о бое.
Слушает. Идут года.
То ли капает вода,
То ли тикают часы?..
От нейтральной полосы
Мчатся в вечность провода.[1]
Завидуя инициаторам,
он подо всеми инициативами
подписывался, притворяясь автором
с идеями счастливыми, ретивыми.
Переселив двунадесять язык,
претендовал на роль в языкознании.
Доныне этот грозный окрик, зык
в домах, в томах, особенно в сознании.
Прошло ли то светило свой зенит?
Еще дают побеги эти корни.
Доныне вскакиваем, когда он звонит
нам с того света по вертушке горней.[3]
Бери? Когда известно мне заранье,
Что выдает Священное Писанье,
Что за конторкой восседает фон,
Как говорится, Штирлиц. Телефон,
То бишь вертушка, прямиком в посольство,
И если в этот офис я войду,
Конечно же, возникнет недовольство,
Сулящее не то чтобы беду,
Но галочку, которая едва ли
Тебе нужна. Тем более уже
Тебя однажды в марте исключали,
О протокол нетленный, на верже,
Хранится в сейфе среднего калибра.
Пора прибегнуть к помощи верлибра.
Но так как проза мне не по плечу
То я, пожалуй, просто замолчу.[1]
И снова глядит вертушка
На скромный шотландский твид,
В приёмной сидит старушка,
Которую выслал МИД.
Бери свой зеленый паспорт,
Валяй на большой простор,
Но помни ― стреляет насмерть
Во тьме грузовой мотор.
— Евгений Рейн, «Утренняя речь по дороге в Дигоми», 1990
.svg){kind=logo}
