Вре́менное прави́тельство — высший исполнительно-распорядительный и законодательный орган государственной власти в России со 2 (15) марта по 25 октября (7 ноября) 1917 года, между Февральской и Октябрьской революциями.
… [в середине 1917] меня направили с секретной миссией в Петроград. <…>
Бесконечные разговоры там, где требовалось действовать; колебания; апатия, ведущая прямым путём к катастрофе; повсюду я наблюдал напыщенные декларации, неискренность и вялость…
I <…> was sent on a mission to Petrograd. <…>
The endless talk when action was needed, the vacillations, the apathy when apathy could only result in destruction, the high-flown protestations, the insincerity and half-heartedness that I found everywhere…
Пласты обгоняли друг друга катастрофически: царь ещё не отрёкся, а Совет депутатов уже сшибал ещё не созданное Временное правительство.
<…> думские лидеры, прокатясь на смелости запасных волынцев, осмелевшие от трёх суток полного несопротивления властей, уже решились на создание своего правительства — без всякого парламента, без народного одобрения и без монаршего согласия. Деятели Февраля были упоены пробившим часом победы. И хотя они спешили вырвать отречение царя, не надеясь на то после войны, но ещё более спешили углубить отречение бесповоротным разрывом со старым порядком, отказом принять своё назначение от старой власти, реставрации которой только и боялись одной. (Во всякой революции повторяется эта ошибка: не продолжения боятся, а реставрации.) Временное правительство возникало вполне независимо от царского отречения или неотречения: если бы Николай II в тот день и не отрёкся — Временное правительство всё равно возгласило бы себя в 3 часа дня 2 марта. (По игре судьбы Милюков поднялся на возвышение в Екатерининском зале на 5 минут раньше, чем Государь во Пскове взял ручку для подписи своего первого дневного отречения.) И членам нового правительства такое действие казалось исчерпанием революции.
Февральские вожди и думать не могли, они не успели заметить, они не хотели поверить, что вызвали другую, настигающую революцию, отменяющую их самих со всем их столетним радикализмом. На Западе от их победы до их поражения проходили эпохи — здесь они ещё судорожно сдирали корону передними лапами — а уже задние и всё туловище их были отрублены. <…>
Временное правительство <…> могло стать всего лишь исполнительной властью, да и ни часу не стояло на своих ногах. <…>
Безответственный манифест Михаила и стал как бы полной конституцией Временного правительства. Да ещё какой удобной конституцией: трон, то есть Верховная власть — упразднялась и не устанавливалось никакой другой, значит: Временное правительство помимо власти исполнительной становилось также и Верховной властью. Как будто оставалась ещё законодательная власть, то есть Государственная Дума (и Государственный Совет)? Но хотя именно в эти дни слова «Государственная Дума» порхали над Петроградом и были несравненно популярны — на самом деле Дума уже потеряла всю власть, да и перестала существовать. С первого же своего шага Временное правительство отшвырнуло и убило Думу (и тем более — Государственный Совет) — тем самым захватило себе и законодательную власть. (Короткие часы ему казалось, что оно прочно удержится на соединённом энтузиазме общества и народа.)
… вспомню российских либералов 1917 года. Они были незадачливы, они, взяв власть, растерялись, они довели Россию до хаоса. Но ни один из министров Временного правительства не был взяточник; ни один из министров Временного правительства не был вор!
Всё спасение, счастье и слава России сейчас в руках нового Временного Правительства, взявшего на себя в момент разрухи — тяжёлую и ответственную обязанность организации порядка и законности.
Им верьте. Их поддерживайте. Около них организуйтесь.
Вне этого — мрак, отчаяние, могила.[1]
Стыдитесь! Вам народ вручил власть — во что вы её превратили?! Всякий хам, всякий мерзавец топчет ногами русское достоинство и русскую честь, — что вы делаете для того, чтобы прекратить это?! Вы боитесь, как чёрт ладана, насилия над врагами порядка, над чёртовой анархией, так знайте; что эта анархия не боится насилия над вами, и она сама пожрёт вас. <…>
Довольно мямлить! Договаривайте все слова! Ставьте точки над «i». Вам нужна для спасения России диктатура — вводите её! <…> схватите также властной рукой за шиворот и выбросьте вон из России всех, кто развращает армию, подстрекает устно и письменно малосознательный народ, кто губит всю Россию!
<…> от милиционера до министра — этот принцип пропитал собой всю власть:
— Насилие над свободными гражданами недопустимо!
Верно! Над гражданами! А над опьяневшими, обезумевшими животными?
Власти! Власти!
Дайте нам сильную власть!
И, если вся Россия затрещит от этой власти, — и слава богу.
Это хороший треск! Так трещат кости у человека, который сладко потянулся перед тем, как засесть за долгую работу.
Министры! Жестким кулаком сотрите со своего лица сахарную маниловскую мину, пусть будет грозен и величественен лик ваш. Мы, весь русский народ, облекли вас властью — сметайте всё гнусное, вредное для дела свободы на своём пути!!
Единственный Олимп, у которого отнято самое существенное право: метать громы. Зато в него мечут — очень охотно.[3][1]
— подпись к рисунку А. А. Радакова «Сегодняшний Олимп», середина июня
… министры-социалисты сидели по казармам некоторых запасных полков и убеждали товарищей солдат, что продажа необандероленных папирос и беспрерывная езда в трамвае не являются одним из средств уничтожения живой немецкой силы на фронте. Министры-буржуи были вызваны на митинг работников самоварного цеха, где должны были дать объяснения: за сколько они запродались английским империалистам, и почему эти деньги не обращены в пользу трудящихся… Министр юстиции Переверзев со сбившейся на затылок шляпой, вылезшим сзади галстуком и мокрыми растрёпанными волосами метался по всему городу, отыскивая очередную квартиру для очередной партии а.в. (анархистов-взломщиков) — одним словом, все министры были заняты своими делами…
