Интервью Кира Булычёва

Известно более 150 публикаций интервью Кира Булычёва (некоторые были изменёнными перепечатками).

Цитаты

Самые первые мои фантастические произведения были опубликованы в 1966 году — это были сказки про Алису («Девочка, с которой ничего не случится») и рассказ «Когда вымерли динозавры» в «Искателе», написанный по той простой причине, что мы с ребятами (я тогда был близок с журналом «Вокруг света») никак не могли придумать, как спасти номер, в котором уже была отпечатана в тираже обложка — на ней была нарисована банка с динозавром на стуле, а рассказ (не помню уже чей) вылетел в самый последний момент. Я поспорил, что напишу за ночь рассказ по обложке. Написал… и с тех пор не смог остановиться. — см. ниже «Рассекреченный Кир Булычев!»

1980-е

В фильме «Через тернии к звёздам» жители планеты [Десса] довели её до того, что там нет воды, нет воздуха, нет деревьев. И, знаете, мы снимали вовсе не декорации, а натуру. Мы даже хотели перечислить эти мёртвые места в конце, в титрах. — перечислить не разрешила цензура

Дети любознательны, остры, наблюдательны. И на сегодняшний день очень информированны. Двадцать первый век — вот он, уже стучится. Надо подготовить ребят к вступлению в него. В этом я вижу главную задачу современной фантастики. Как подготовить? Не просто знакомить читателей с парадоксальными научными гипотезами и идеями, воплощение которых — дело будущего, но учить мыслить, логически рассуждать, анализировать. И делать всё это быстро — ведь уровень сложности мира возрастает, человек должен успевать за временем, а не плестись у него в хвосте. Вот Алиса поспевает.

Наиболее популярны у детей сегодня не традиционные и даже не модернизированные сказки, в которых место Ивана-дурака занял пионер Ваня, а детские фантастические фильмы, в которых герои лишаются условности сказочного безвременья, а некое царство, некое государство обрастает знакомыми атрибутами наших дней. Сказка пытается догнать акселерацию, при которой ребёнок узнает слова «телефон» и «космос» раньше, чем «ведьма», и постигает логическую картину мира очень рано, соглашаясь на определённые правила игры только при условии соблюдения узнаваемой им действительности. Порог восприятия таких историй, как сказка о братце Иванушке и сестрице Алёнушке, остался где-то в четырёх-, пятилетнем возрасте. В семь-девять ребята ждут от нас новой, современной художественной информации. Стоит обратить внимание на то, что, хотя детских фильмов и телевизионных постановок у нас сотни, на первое место по зрительскому интересу (анкета, проведённая в 1983 г. «Пионерской правдой») вышел фильм «Приключения Электроника». <…> Наши студии продолжают выпускать для детей модернизированные сказки <…>. Но всё же ограничиться киновоспитанием такого уровня — значит с каждым днём всё более отставать от интересов и запросов собственных детей. <…> Ежегодно в Японии выходит на экраны до сотни фантастических мультфильмов для детей, в среднем два часа рисованного кино ежедневно. Помимо этого десятки фантастических игровых фильмов! В США на телевидении ежедневно выходит в эфир программа, посвящённая фантастике, идут бесконечные игровые телесериалы. Ребёнок, завтрашний активный житель и строитель, охранитель и модернизатор жизни, вырастает в атмосфере всепроникающего фантастического антуража, созданного кино и телевидением. И этот антураж несет в себе соответствующую социальную функцию.

• см. «Всё ещё впереди!», 1988

Стругацкие выступают с критикой научно-фантастических книг, выпускаемых «Молодой гвардией». Раньше бы такие выступления никто не напечатал, а если бы они и увидели свет, то можно было бы олимпийски их проигнорировать — монополии это не угрожало. Теперь необходимо спешно отвечать, стараясь уничтожить «критиканов» любыми способами, даже в собственном ежегоднике «Фантастика-87». От имени анонимных, но «известных» писателей, учёных и космонавтов, Стругацкие обвиняются в «откровенной ругани», напористом стремлении навязывать свои «вкусы и групповые симпатии», в «передергиваниях, подтасовках и даже фальшивках», что в душе они «рапповцы», применяющие дубинку и оглоблю. Но и этого мало. Чтобы не оставалось сомнений в том, каково же истинное лицо этих авторов, даётся оценка их творчества с помощью цитаты из статьи дружественного критика. Оказывается, искусство Стругацких «смыкается с массовой культурой самого низшего сорта», а сами они «пропагандируют пошлость, зарабатывают дешевую славу и популярность». Я читал эту реплику и думал, что ещё вчера подобный окрик был поистине «дубинкой и оглоблей» с последующими выводами. А сегодня такое выступление напоминает крики из осаждённого обоза, охваченного паникой… Надеюсь, что Стругацкие воспринимают подобные наскоки с юмором и не обижаются на брань — она свидетельствует лишь об испуге бранящихся. Можно захватывать места в редколлегиях и редакциях, можно уподобиться легендарному голландскому мальчику, бегающему вдоль плотины и пытающемуся заткнуть пальчиком отверстия в ней, но процесс, объективно происходящий в обществе, остановить нельзя. Кстати, интересно было узнать, кто те космонавты, которые обвиняют Стругацких в фальшивках и пошлости. Может быть, они отзовутся? Или это мифические космонавты? Скажем, пришельцы из космоса… <…> Групповщина — всегда борьба серости против таланта. Давняя особенность и беда хороших отечественных писателей — неумение организовываться: некогда заниматься этим — надо писать.

Крапивинские книги — это сущностная, просвётленная прекрасными идеями, умная, талантливая литература. Но <…> психология современного ребёнка, как правило, не на Крапивина настроена. Вот к Велтистову ребёнок потянется, потому что он привык к рассматриванию картинок.

Я многое писал в стол — мне казалось: ух, как смело! А теперь обнаруживаю, что все эти вещи несолидны, несерьёзны. Действительность очень чётко обскакала ту мою фронду.

«Ах, вы наш светлый! Ах, вы наш солнечный!» — такую марку я нёс на себе в течение долгих лет, в масштабах издательства «Детская литература» меня считали именно таким. И всякий раз, когда я им собирался предложить что-то другое, более серьёзное, мне, подержав, возвращали со словами: «Знаете, детям десяти — пятнадцати лет надо ведь тоже что-то читать». И я тоже качал головой и говорил: «Да, надо…» <…> Я вообще лентяй, художественные произведения пишу примерно один месяц в году <…>. Но я делал вещи для редакций, которые не требовали от меня много, и это просто распускает, характер у меня не такой, как, скажем, у Стругацких.

О правде и выдумках

корр.: Игорь Всеволодович! Вы занимаете пост заместителя председателя Совета по приключенческой и научно-фантастической литературе Союза писателей РСФСР, отвечаете за фантастику. Правда ли, что недавно возник какой-то «Совет истинно русских фантастов», который вознамерился существующий Совет разогнать, а Вас — низвергнуть? — Тут можно говорить либо о некоторых моих предположениях, либо о том, что я знаю. Факты таковы: в самом конце прошлого года усилился нажим некоторых авторов-фантастов на Союз писателей РСФСР. Появились какие-то довольно резкие письма <…>. Что, мол, не место таким людям, которые даже не члены союза писателей (а я не член СП) в наших рядах. Потом было организовано письмо вдовы Ивана Ефремова, и пошли выступления, что я-де заклятый враг Ивана Антоновича… Потом эти авторы, никого не поставив в известность, пригласили в Москву несколько десятков человек, организовали этот самый «Совет истинно русских фантастов». Вернее, он называется «Совет русских фантастов». Я так понимаю, что в ходе этой подготовительной компании эти люди нашли ход к Юрию Бондареву, к секретарям СП и стали им объяснять, надо, мол, принимать меры, русская фантастика погибает, власть захватили не те люди… корр.: Ну и что? Последовали «оргвыводы»? Вас разогнали? — Их расчёт, конечно, был именно в этом — закрыть наш Совет, и самим оказаться вместо. Но сейчас у нас в обществе сложилась парадоксальная ситуация: пожаловаться-то некуда! Начальство нынче не хочет заниматься распределением тумаков и шишек, а для этих друзей такое положение просто катастрофично. Они-то надеялись, что, как в прежние времена, действительно последуют «оргвыводы». Ну, пожаловались они, а дальше? «Оргвыводов» нет. И что делать? И вроде всё у этих авторов есть — издательство, бумага, сборники «Румбы фантастики» выпускают. «Роман-газета» их печатает миллионными тиражами. Всё вроде есть, а счастья нет. Есть только жуткая неуверенность в себе. Я читал эти их «Румбы фантастики», и у меня такое ощущение, что они уже просто не могут выдержать элементарный уровень. Хорошо, сегодня они — монополисты, но ведь появляются новые издательства, работают кооперативы, двери открылись. Ещё год-два, и эти «Румбы» перестанут продаваться, им просто некого печатать. <…> корр.: А чем, по-вашему, занимается вновь созданный «Совет»? — Они уже нанесли визит в ВААП и потребовали прекратить порочную практику издания за границей явно не тех фантастов: почему-то Стругацких переводят, а их вот нет! Выпустили они книжку статей в «Молодой гвардии» — «В мире фантастики», где немалую часть занимает раздел «Из почты Совета». корр.: О, это замечательная книжка. Всем там достаётся: и КЛФ, которые почему-то не желают читать «молодогвардейские» книжки и «находить в них высокое наслаждение», и молодым фантастам, выпускникам семинара в Малеевке, и «вопящим» критикам, и Стругацким, и Булычёву.

Когда в «МГ» пришёл к власти В. Щербаков, и ещё не было известно, что он из себя представляет, «Молодая гвардия» предложила мне издать книжку, и всё было хорошо, и книжка уже редактировалась. <…> Потом уж я узнал, что как раз в тот момент «Молодая гвардия» пыталась создать монополию на издание фантастики вообще — то есть, чтобы никто, кроме неё, фантастику не имел права. <…> Скандала они не хотели, и в результате [моя] книжка всё-таки вышла, хоть и не в том составе, как я хотел. <…> Что они не станут «Похищение чародея» печатать, было понятно — там есть главка, как во время погрома убивают еврейского мальчика. Но мне просто интересно было, какой аргумент они найдут, чтобы эту повесть отклонить. Аргумент Щербаков нашел очень хороший: «Ввиду того, что Уэллс написал «Машину времени», «МГ» более книг о путешествиях по времени печатать не будет». Каково?

1990-е

За последний год я не написал ни строчки. А «плодовитость» — это легенда, потому что я работаю с КПД паровоза. Это нормальный американский писатель выпускает в год 6-10 романов, а мы, русские, работать не умеем, отвыкли. И всегда жутко удивляемся, когда кто-то начинает работать хотя бы в полсилы. А если в полную…

Оруэлл <в «1984»> не имел в виду будущее, это исторический роман, он лишь мастерски изобразил то, что было за окном, и те страхи, которые были у читателей 30-х годов. Эта книга о Москве 1937 года, которую он знал.

Вот, допустим, есть футбольный комментатор Перетурин. Если он начинает комментировать футбольный матч, я в ужасе выключаю звук, потому что я знаю, что этот человек не будет рассказывать о том, как команды играют в футбол. А он будет рассказывать о том, как враждебный нам буржуазный судья пытается погубить нашу команду и как это ему удаётся. И вот эта трагедия, которая происходит на поле постоянно, она удивительно точно отражает принцип существования нашей жизни. Мы слишком часто играем в плохого судью и начинаем рвать на себе тельняшку и кричать: «Вот появился плохой дядя. Он во всём виноват». Хотя всем ясно — и той стороне и другой, — что судья ни при чём, дядя ни при чём, и, тем не менее, мы живём в состоянии большого количества лапши на ушах. <…> Вот если сейчас выйти к киоскам, то мы увидим астрологическую литературу, алхимическую, экстрасенсорную, инопришельческую и т. д. литературу. Потому что в растерянном и потерявшем ориентиры обществе всегда возникает господство таких вот псевдорелигиозных культов! Это поздний Рим, поздняя Советская империя. Они все жертвы массированного наступления суеверий.

Я приходил в Детгиз и говорил, что я хочу, допустим, написать взрослую повесть, а мне говорили: «Что ты, что ты, на взрослую у нас очередь на шесть лет вперёд, а вот экологическая ниша для оптимистических авторов подростковых вещей у нас открыта специально для тебя».

А ведь так хотелось верить несколько лет назад, что — откройся цензурные рогатки, удивим мир! Оказалось, что мир обогнал нас настолько, что нам приходится делать вид, что собственная солома немногим уступает ихним компьютерам. На мой взгляд создалось удивительное положение: за последние пять лет — самых удивительных лет — в фантастике — собственно фантастике — возник лишь один талант — Пелевин.

… для меня как для пишущего человека самое интересное и важное относится все же к области истории. И главной моей книгой я считаю «1185 год». Я десять лет собирал к ней материалы, два года её писал и остался неудовлетворён.

С «Интерпрессконом» сложились особые отношения. В момент его основания Борис Стругацкий попросил меня участвовать в работе жюри. Тогда казалось, что группа писателей малеевской школы сумеет, не обосабливаясь от остальных, придерживаться объективного взгляда на литературный процесс. Но через два года выяснилось, что призы они намерены присуждать лишь самим себе. Это продолжилось и в дальнейшем. Тогда я разорвал свои отношения с «Интерпрессконом».

… всё сейчас диктует спрос. Но спрос специфический. Самым платежёспособным оказалось многочисленное племя владельцев ларьков и киосков. Что оно требует от писателей? Разумеется, что-то наиболее отвечающее его умственному уровню. Самый популярный жанр на сегодня я определил бы так: в крови и сперме по колено. Но и это можно понять. Страна так долго была лишена детективов и фантастики, что готова слопать любой суррогат, лишь бы отвечал жанру. <…> Часто многое из того, что издают российские авторы — то же американское фэнтези, только имена изменены на русские. Обидно это ещё и потому, что на 80 процентов такая «литература» в Штатах пишется толстыми домашними хозяйками, почти от нечего делать.

Я вообще не усматриваю какой-либо чёткой границы между фантастикой «детской» и «взрослой». Ведь вся литература так или иначе имеет устойчивую закономерную тенденцию к самоомолаживанию.

Американская фантастика — это литература сытого народа. Там преобладают пугалки, страшилки, блестяще выдуманные миры — словом, то, чего не бывает в действительности. Мы же всегда старались говорить о наших реальных, больных проблемах.

читатель: Мне известно, что некоторые писатели-фантасты являются эмиссарами Высших Космических Сил. В том числе и Кир Булычев. Можете ли Вы открыть, в чём заключается Ваша миссия? — Мне регулярно названивает один молодой человек, который всё допытывается, где я скрываю свою машину времени. Он уверяет, что давно меня разоблачил. <…> ему позарез надо куда-то сгонять — то ли в прошлое, то ли в будущее. Весьма убедительно рассуждает этот молодой человек; поневоле сам задумаешься — может, и впрямь разоблачил?! Так что к сведению всех интересующихся — да, я действительно являюсь эмиссаром, но мне пока ещё не сообщили, чьим. Ежели кто узнает — сообщите мне в первую очередь.

Я обычно говорю так: «В тот момент, когда охотник вошёл в пещеру и нарисовал убитого им сегодня оленя, это было рождением реалистического искусства. Когда он нарисовал оленя, которого убьёт завтра, это было началом фантастического искусства».

Я родился в Москве и всю жизнь там живу, но не люблю я этот город и его жителей. От них исходит какая-то ненависть к окружающим, вне зависимости от того: приехали ли вы с периферии или коренной москвич. Расскажу такую историю. Недавно я решил посетить районную поликлинику. Сами понимаете, годы. Подхожу к лифту, в нём стоят пятеро. Я захожу, нажимаю кнопку, лифт трогается, проползает пол-этажа и останавливается. Как на меня смотрели эти пятеро «счастливчиков». Они ненавидели меня. Женщина в белом халате — медсестра ненавидела локтем, мужчина интеллигентного вида — пяткой. Так мы просуществовали в тесном молчаливом общении полчаса, пока нас не вызволили. Хотя в чём заключалась моя вина, я не знаю по сей день.

Сходство фантастики с мечтой декларировали коммунисты. Они таким образом отнимали у фантастики важнейшую функцию — предупреждать (чем, кстати, и занимался Уэллс). Различие между Уэллсом и Лениным, если хотите, заключалось в том, что первый предупреждал о появлении второго. И в жизни они встретились, как встревоженный мыслитель и хитрый враль, объявивший себя мечтателем.

Рассекреченный Кир Булычев!

Я уже довольно давно печатал в «Вокруг света» исторические и географические очерки под своей фамилией и был близок к редакции. Однажды в конце 1966 года была запущена в производство обложка очередного номера журнала «Искатель» — приложения к «Вокруг света». На ней был нарисован динозавр, сидящий в банке. А переводной рассказ к этому рисунку был почему-то зарублен цензурой. В редакции началось что-то вроде паники. И тогда несколько человек, и я в том числе, взялись срочно написать рассказ под этот рисунок. Наутро я принёс рассказ в редакцию, и он был напечатан под названием «Когда вымерли динозавры».

Меня часто спрашивают, почему моя Алиса доросла до 11-13 лет и дальше не растёт. А потому, что я пишу современные сказки для детей именно этого возраста: 8-13 лет, ушибленных школой и телевизором. И таких сказок сейчас очень мало для этого возраста. Лидер здесь — Крапивин. <…> Весь интервал её жизни от 3-х до 13-ти лет задействовал. Мне сейчас трудно. Чтобы написать новую повесть об Алисе, мне приходится быть предельно осторожным. Надо выбрать неделю или месяц из этих 10 лет и втиснуть в это время очередные похождения Алисы и её друга Пашки Гераскина. Да и то особо въедливые семиклассники меня постоянно изобличают: «А вот у вас написано в такой-то повести, что с 1 сентября по 18 октября 2089 года Алиса была в Зоопарке у отца. А в другой повести написано, что с 1 сентября по 13 октября 2089 года она гонялась за космическими пиратами по всей Галактике». Приходится извиняться.

Прогрессорство <…>. Вообще, я считаю, что любимое детище Стругацких имеет некоторые аналогии с КГБ в масштабе Галактики.

Нам вешают лапшу, а мы её едим прямо с ушей

Уйдя в тупик с «Алисой», я понял, что что-то лёгкое всё же хочется писать, но с той Алисой уже не получается. И я как бы её состарил — я сделал её двадцатилетней агентшей интергалактической полиции.

Мне очень обидно, что пропадает научный, то есть трезвый и разумный скептический взгляд на то, что вокруг происходит. Мы становимся слишком доверчивыми — нам вешают лапшу, а мы её едим прямо с ушей.

Иногда меня спрашивают читатели: «Почему у вас Алиса не растёт?» Да потому что Шерлок Холмс не стареет, Мегрэ не может стать старым. Потому что это маска, а маска должна быть неизменной. Есть и другая проблема. Сейчас, казалось бы, детской литературы появилось значительно больше, чем когда я был мальчишкой. Тем не менее существуют какие-то лакуны, какие-то пустые места. В конце концов восьмилетнему человеку, наверное, <…> надо не то чтоб сказку, а что-нибудь переходное <…> к более серьёзной литературе…

Я не любил принадлежать. Я всегда старался не вступать туда, где от меня требовали того, с чем я был не согласен. Я не состоял в партии не потому, что я какой-то борец. Я человек слабовольный, и потому — упрямый: чего мне не хотелось, я никогда не делал. Мне не хотелось ходить на партийные собрания, голосовать за то, за что я не хотел голосовать. Я не хотел вступать в Союз писателей, потому что я должен был подписать бумагу о моём обязательстве писать методом соцреализма. Я в жизни не хотел писать методом соцреализма. Так что в этом не было революционной борьбы. В течение нескольких лет я был единственным советским бородатым беспартийным дипломатом. Я им был нужен в Бирме. Как только появилась возможность оттуда уехать, я уехал.

Прогулка со сценаристом по набережной

Фантастика всегда готова ответить на вопросы: что с нами творится, и что произойдёт потом. Неудивительно, что в обществе, где правит партия, которая знает всё, что с нами будет, такая литература оказалась в немилости. — вариант распространённой мысли

Я как сценарист участвовал в создании 20 картин, это представить себе страшно. Но кино-человеком не стал. Я по наивности представлял это так: сценарист приезжает на съёмки, его окружают прекрасные актрисы, и с ними он гуляет по набережной. Правдой из этого мифа оказалось лишь то, что помреж с машиной встречает сценариста в аэропорту. А дальше всё происходило примерно так: вечером мы садились с режиссёром переделывать сценарий в тех местах, которые ему больше всего не нравились (актрисы в это время гуляли по набережной с другими молодыми людьми). Утром он появлялся в моём гостиничном номере с неизменным заявлением: «Я всю ночь не спал (все режиссёры ночью не спят). Сцена, которую мы вчера написали, никуда не годится. Будем переделывать». Далее начинались наши трёхчасовые препирательства, после чего режиссёр отбывал на съёмочную площадку, где были заняты все прекрасные актрисы, а я болтался без дела. Вечером мы садились переписывать означенную сцену <…>. Чтобы отвезти меня обратно, машины ни разу не находилось. <…> В режиссёры идут <…> мужчины с сильным характером, твёрдой волей. Ведь, с одной стороны, они должны управлять группой примерно из ста человек, которые работать не хотят. А с другой — ладить с теми, от кого зависит судьба кино, кто даёт на него деньги. <…> Режиссёр должен уметь <…> обижать других людей. Он должен каждый день кого-нибудь обижать: актёра, осветителя, оператора. Он подминает под себя всю группу, включая сценариста. <…> где граница между полётом фантазии режиссёра и его полным презрением к творчеству автора? Внутренний закон экранизации существует. Ни в коем случае не следуя за произведением, режиссёр должен любить это произведение больше, чем себя. — большей частью аналогично

Неплохо получился <…> фильм для детей «Гостья из будущего» <…>. А принимали его с большой неохотой и присвоили ему низкую категорию, в результате чего мы с режиссёром Павлом Арсеновым почти не получили денег. Вдобавок, во время съёмок всё срывалось. Так, по книге, немалая часть действия происходит в космическом зоопарке, где обитают экзотические звери с разных планет. Так вот, Арсенов построил в Сочи, на берегу моря, зоопарк <…>. Дело было в октябре, так уж подоспело наше время, и хлынувшие дожди смыли всю драгоценную работу, а вместе с ней и целую серию фильма. Денег нам больше не дали: на телевидении с этим особенно туго, и в результате съёмку делали в Сокольниках, заменив инопланетную фауну одиноким козлом. Видите, мягким, интеллигентным людям <…> трудно быть режиссёрами.

2000-е

корр.: … когда видишь все многотомье вашей «Алисы», поневоле думаешь, что она уже законсервировалась. Законсервировалась в той эпохе, когда вы её придумали, в своём статусе, в своём возрасте, и там нет уже никакого развития образа. Алиса Селезнёва может вырасти. — Значит, так. Представляйте себе картинку: вот вы, мать, вы идёте по книжному магазину, и видите книжку «Алиса и…» там кто-то. Вы своей дочке говорите: «Ой, когда я была маленькая, я читала про Алису». Вы берёте книжку, а там рассказывается, как Алиса сделала аборт от своего однокурсника и как из-за этого у неё придатки разболелись. Я не думаю, что вам будет очень интересно своей дочке это читать. Опять же я утрирую. Алиса не может повзрослеть, потому что она — маска. Так же, как не может быть Пиноккио взрослым дядькой с деревянным носом. <…> корр.: А Кора Орват? <…> — Это неудачный опыт. <…> Мне на каком-то этапе стало это неинтересно. Кора действительно задумывалась как инкарнация Алисы. А потом я их даже познакомил, чтобы как-то их отделить для самого себя. Я серьёзно очень думал, как перестать строить дом из кирпичиков, которые использовали другие.

… моя основная специальность — это фалеристика, и я уже несколько книг по ней написал. <…> Понимаете, в любом другом моём деле, если я завтра помру, на моё место всегда придёт другой человек, который всё сделает это лучше меня. А вот в этом — в наградах некоторых — я понимаю больше всех на свете.

Коллекционирование, как коклюш, социальных границ не имеет. <…> В собирательстве, как и везде, есть свои идиоты и свои гении. Зачастую талантливый коллекционер может быть ночным сторожем или водопроводчиком, ибо ему по большому счёту плевать на чины и отличия. Великий же богач чаще всего оказывается плохим коллекционером. Неуважаемым. Есть набор человеческих качеств, необходимых настоящему коллекционеру, так как коллекционер вопреки распространённым заблуждениям — животное общественное. <…> В мире настоящих коллекционеров существует «гамбургский счёт», то есть истинная репутация, которую не купишь.

Мне нужно писать рассказы, а не хочется

Прогнозами должны заниматься профессионалы. То есть футурологи, которые никогда ничего предсказать не могут. Также не могут ничего предсказать гадалки. Оба типа футурологов, научные и ненаучные, не способны ничего предсказать. Потому что мы не можем даже предсказать погоду на послезавтра. Любые попытки фантаста взять на себя то, чего ему не положено делать — это глупо так же, как если бы я взял скрипку и вышел поиграть немножко на скрипке. Потому что я, видите ли, знаю, как она выглядит. Поэтому я сторонник того, что, несмотря на все уверения в обратном, ни один фантаст ничего никогда не предсказал, за исключением Ивана Ефремова, который предсказал открытие кимберлитовых трубок в Якутии, потому что он был геологом и искал кимберлитовые трубки в Якутии.

«Гусляр» для меня постепенно вымер, поскольку его пародийность начала менять вектор, и я для себя придумал город Верёвкин, <…> он меня сейчас больше устраивает как фантастический пародийный город. Он гораздо серьёзнее, чем Гусляр. <…> Это моё понимание Гусляра сегодня. <…> Верёвкин — это город Венёв <…>. Этот город как разрушили в 1941-м, так до сих пор никто не догадался, что его надо восстановить. Одни памятники стоят везде.

Со многими режиссёрами у меня были дружеские отношения, с другими не были, от Данелии я вообще бегал по углам, потому что он террорист хуже Сталина. С ним ты чувствуешь себя стенкой для теннисного шарика — тебя бьют, бьют… Ты ему что-то рассказываешь, он выслушивает, потом говорит: «Это не годится». Потом он приходит на следующее утро и заявляет: «Я тут всю ночь не спал и вот что придумал». И рассказывает тебе, что ты ему рассказал вчера, но это он уже ночью «придумал». У меня так и не было «своего» режиссёра, я его не нашёл. Я ушёл из кино не только потому, что я мастодонт, просто если меня что-то не устраивает, я не склонен спорить и доказывать.

Off-line интервью

Меня с первого дня, как я пишу, обвинили в том, что я «коммерческий» писатель. Откройте «Энциклопедию фантастики», <…> и узнаете из неё, что я был коммерческим со дня рождения. То есть мои книги покупали, что непростительно. Я никогда не считал себя большим писателем, но не изменял себе и себя. Можете, конечно, спорить, но с первых дней и по сей день я пишу примерно одинаково и не меняю своих позиций. — июль 1999 (ответ на вопросы № 19-21)

Я — явление переходное. Я опоздал к шестидесятникам, которые плеядой родились в 1960 году, но несу на себе многое из робости и ограниченности той генерации. Я — семидесятник. Таких почти нет. — февраль 2000 (№ 46)

Рудольф Саркисов: Издатели не удосужились написать, где первый том, где второй, где третий «Реки Хронос». Я тоже воевал с издателями — мне хотелось бы, чтобы там хотя бы в выходных данных сообщалось — какой это номер тома. Тем более что мне хотелось бы писать и дальше. Но издательство становится на дыбы, полагая, что читатель не купит том третий, если не купил первый. Мой аргумент: тот, кто купил первый (если он ему понравился), будет искать том второй, в издательстве не прошёл. Единственное, чего я добился, это указания года действия на титуле. Сами понимаете, этого недостаточно. Тем более что мне жалко читателя, который купит третью книгу и начнёт её читать с полуслова. Пришлось мне теперь следующие книги делать не как последующие тома, а как отдельные вещи, связанные общими героями. То есть, у меня отныне не четыре тома «Агасфера», а четыре серии о Пуаро. — май 2000 (№ 62)

В «Реке Хронос» сюжет — это не сюжет, а попытка в принципе увидеть наш век глазами молодых людей, которые остаются молодыми. — июнь 2000 (№ 68)

Я состою в Комиссии по наградам. Это государственная общественная комиссия, и население в ней постепенно меняется. Я в ней уже лет восемь, потому что мне ничего особенно не нужно, я там состою в качестве специалиста по наградам. За последние год-два не только половина Комиссии сменилась и в неё пришли новые люди, в основном бюрократы, но и вести себя они стали иначе. Раньше они не смели скривить рожу при слове «Ростропович» или «Лихачёв», а теперь уже откровенно плюются. И слова «продали Родину», «загубили Союз» стали обычными. И уже всерьёз эти вельможи бьются за возвращение наград Судоплатову или Берии. — июнь 2000 (№ 71)

Для меня Громозека скорее всего — это мигуновский герой. И вообще мигуновские образы я приемлю более прочих. Мы с ним всегда были соавторами. И я уже не помню, как я представлял себе Громозеку сначала. А теперь представляю его себе таким, как Мигунов нарисовал. — август 2000 (№ 86)

… у «Союзмультфильма» нелёгкая жизнь, государство стремится закрыть студию, чтобы на её руинах что-то возвести и положить себе в карман. — декабрь 2000 (№ 109)

Живёт на свете замечательный художник Евгений Мигунов, который не просто иллюстрировал мои книги — я считал и считаю его своим соавтором. У меня даже есть повесть, написанная по его картинкам. Работоспособность и изобретательность у него фантастическая. Знаете, он каждую иллюстрацию делал в двадцати вариантах, причём за два часа. <…> Для меня и роман Стругацких «Понедельник начинается в субботу» немыслим без его иллюстраций. — июнь 2001 (№ 120)

Ссылки

• Интервью Булычёва на официальной странице писателя на сайте «Русская Фантастика»
• Подборка на fandom.ru Интервью фантастов (в т.ч. Булычёва) на fandom.ru