Перейти к содержанию

Михаил Матвеевич Херасков

Материал из Викицитатника
(перенаправлено с «Михаил Херасков»)

Михаи́л Матве́евич Хера́сков (25 октября [5 ноября] 1733 — 27 сентября [9 октября] 1807) — русский поэт-классицист, прозаик и драматург. Наиболее известное его произведение — эпическая поэма «Россиада» (1771—1779).

Цитаты

[править]
  •  
Портрет работы К. Гекке 1800-х

Такова есть сила песнословия, что боги сами восхищаются привлекательным муз пением, муз небесных, пиршества их на холмистом Олимпе сопровождающих; — и кто не восхитится стройностию лир приятных? чье сердце не тронется сладостным гласом музами вдохновенных пиитов? сердце суровое и нечувствительное, единый наружный токмо слух имеющее, или приятности стихотворства ощущать не сотворённое. <…> Я пою в моём отечестве и пиитов российских исчисляю; <…> внимая суждению нелюбителей российского слова, ни укоризнам завистливых человеков, в уничижении других славу свою поставляющих. Но пусть они гиппокренского источника прежде меня достигнут, тогда, уступив им лавры, спокойно за ними последую; слабые и недостойные творения забвенны будут. А вы, мои предшественники, вы, мои достославные современники, в памяти наших потомков впечатленны и славимы вечно пребудете[1] <…>! И ты, Державин, во веки не умрёшь по твоему вдохновенному свыше изречению. Но не давай прохлаждаться священному пламени, в духе твоём, музами воспалённом: музы не любят, кто, ими призываем будучи, редко с ними беседует. <…> [другим] то же я вещаю. А вы, юные муз питомцы, вы, российского песнословия[1] любители! шествуйте ко храму их медленно, осторожно и рачительно; он воздвигнут на горе высокой; стези к нему пробирают сквозь скалы крутые, извитые, перепутанные. Достигнув парнасския вершины, излиянный пот ваш, рачение, тщательность ваша, осеняющими гору древесами прохлаждены будут; чело ваше приосенится венцем неувядаемым. Но памятуйте, что ядовитость, самолюбие и тщеславие музам не приличны суть; они девы, и любят непорочность нравов, любят нежное сердце, сердце чувствующее, душу мыслящую. Неимеющие правил добродетели главным своим видом, вольнодумцы, горделивые стопослагатели, блага общего нарушители, друзьями их наречься не могут. Буди целомудр и кроток, кто бессмертные песни составлять хочет![2]

  — «Полидор, сын Кадма и Гармонии», 1794

Поэзия

[править]
  •  

Готовься ныне, лира,
В простом своём уборе
Предстать перед очами
Разумной россиянки.
Что в новом ты уборе,
Того не устыдися;
Ты пой и веселися.
Своею простотою
Её утешишь боле,
Чем громкими струнами
И пышными словами;
Твои простые чувства,
Бесхитростное пенье
Её подобно сердцу,
Её подобно духу:
Она мирскую пышность
Великолепной жизни
Конечно ненавидит.
Когда тебя увидит,
Тобой довольна будет.

  «К своей лире», 1762
  •  

Когда ни начинаю
Любезну лиру строить,
И девять сёстр парнасских
Когда ни вобразятся
В уме, к стихам возженном,
И в сердце, ими пленном, —
Мне слышится всечасно,
Что мне они вещают:
«Не трать, не трать напрасно
Часов младого века
И, духа не имея,
В стихах не упражняйся;
Других путей довольно,
Которые приносят
И сладость, и утехи
На свете человекам.
Оставя Аполлона,
Ступай за Марсом в поле:
Военна бога лавры
Похвальнее, чем наши». <…>
О музы, горды музы!
Я внемлю ваше слово,
И сердце уж готово
К вам жар мой погасити,
Но жар мой к стихотворству
Моя охота множит;
А больше оной множит
Прекрасная Ириса.
Сердечно иль притворно
Она и стих мой хвалит,
Она того желает,
Чтоб с музами я знался.

  «О важности стихотворства», 1762
  •  

Кто малые доходы
От разума имеет,
Великие доходы
С невинных брать умеет
И с разумом незрелым
В чину богатых зреет.

  «О разуме», 1762
  •  

Куплю ли славу я тобою?
Спокойно ли я стану жить,
Хотя назначено судьбою
С тобой и без тебя тужить?

  «Злато», 1769
  •  

Не славь высокую породу,
Коль нет рассудка, ни наук;
Какая польза в том народу,
Что ты мужей великих внук? <…>

Их прах теперь в земной утробе,
Бесчувствен тамо прах лежит,
И слава их при тёмном гробе,
Их слава дремлюща сидит.

Раскличь, раскличь вздремавшу славу,
Свои достоинства трубя;
Когда же то невместно нраву,
То всё равно, что нет тебя.

  «Знатная порода», 1769
  •  

Как капля в океане вечном,
Как бренный лист в густых лесах,
Такою в мире бесконечном
Являлась мне земля в очах;
В кругах непостижима века
Терял совсем я человека.

Когда сей шар, где мы родимся,
Пылинкой зрится в мире сем,
Так чем же ты на нем гордимся,
Не будучи почти ничем?

  «Ничтожность», 1769
  •  

Текут против врагов полночны Марсы смело,
Едина в них душа, едино зрится тело.

  «Чесмесский бой» (песнь 3), 1771
  •  

Прольются милости рекою
На бедных, на сирот, на вдов.
Ты сильною Своей рукою
Перуны бросишь на врагов.

  — «Ода Его Императорскому Величеству Великому Государю Александру Павловичу, Самодержцу Всероссийскому, на всерадостное Его на Престол вступление», 1801
  •  

Блистательный источник света,
Лампада мира, — Божья тень! <…>

Но, Солнце, ты само не вечно,
И ты угаснешь наконец;
Всему творенью скоротечно
Назначил бытие Творец;
И ты с звездами помрачишься,
В источник прежний возвратишься,
Откуда свет твой проистек;..

  — «Солнце», 1806
  •  

Куда бежать Наполеону?
В Париж ли, к похищенну трону?
Там ненависть готовит яд.
Бежать к пределам за-Альпийским?
Там стон! — Нет, громом он российским
Низринется, как Энцелад!

  — «Российскому воинству на победы в начале 1807 года»

О Хераскове

[править]
  •  

Стихотворство его чисто и приятно, слог текущ и твёрд, изображении сильны и свободны; его оды наполнены стихотворческого огня, сатирические сочинения остроты и приятных замыслов, а «Нума Помпилий» философических рассуждений; и он по справедливости почитается в числе лучших наших стихотворцев…[2]

  Николай Новиков, «Опыт исторического словаря о российских писателях», 1772
  •  

Пускай от зависти сердца в Зоилах ноют;
Хераскову они вреда не нанесут:
Владимир, Иоанн[К 1] щитом его покроют
И в храм бессмертья проведут.

  Иван Дмитриев, «Надпись к портрету М. М. Хераскова», 1803
  •  

Херасков — наш Гомер, воспевший древни брани,
России торжество, падение Казани;..

  Александр Воейков, «Сатира к С. об истинном благородстве», 1806
  •  

Язык Хераскова и ему подобных отцвёл вместе с ними, как наречие скудное, единовременное, не взросшее от корня живого в прошедшем и не пустившее отраслей для будущего. <…>
Херасков оставил нам полную книжку басен, подпавших жребию его трагедий и комедий; большая часть из них отличается скудостию мыслей и слабостию изобретения, но притом и лёгкостию в стихосложении и свободою в рассказе.

  Пётр Вяземский, «Известие о жизни и стихотворениях Ивана Ивановича Дмитриева», 1821
  •  

Херасков очень уважал Кострова и предпочитал его талант своему собственному. Это приносит большую честь и его сердцу и его вкусу. Костров несколько времени жил у Хераскова, который не давал ему напиваться.

  Александр Пушкин, «Table-talk», 1830-е
  •  

Аттенция, с которой [публика] приняла Курганова письмовник, ободрила писак на дальнейшие подвиги, и вот <…> эпопея отпела себя в Хераскове.

  Александр Бестужев, «Клятва при Гробе Господнем» Н. Полевого, 1833
  •  

Салон типа херасковского и княжнинского был подчёркнуто неофициален; он противопоставлял придворной, бюрократической оценке культурных фактов свою, свободную от чиновничьих отношений, но основанную на родовых правах суда над всей жизнью…[3]

  Григорий Гуковский, «Заметки о Крылове: Крылов и Княжнин»
  •  

… я упорно держусь той роковой мысли, что <…> Херасков, в прославлении на лире громкой славы россов, сравнялся с Гомером и Виргилием и под щитом Владимира и Иоанна по добру и здорову пробрался во храм бессмертия (то есть во «Всеобщую историю» г-на Кайданова)… — ирония

  — «Литературные мечтания», сентябрь 1834
  •  

Литература наша началась веком схоластицизма, потому что направление её великого основателя было не столько художественное, сколько учёное <…>. Сильный авторитет его бездарных последователей, из коих главнейшими были Сумароков и Херасков, поддержал и продолжил это направление. Не имея ни искры гения Ломоносова, эти люди пользовались не меньшим и ещё чуть ли не бо̀льшим, чем он, авторитетом и сообщили юной литературе характер тяжёло-педантический.

  — «О русской повести и повестях г. Гоголя («Арабески» и «Миргород»)», 1835
  •  

Критиковать тогда значило хвалить, восхищаться, делать возгласы и много-много, если указывать на некоторые неудачные стишки в целом сочинении <…>. Мерзляков вздумал было напасть на авторитет Хераскова[К 2] и, взявши ложные основания, высказал много умного и дельного, но как его критицизм был явным анахронизмом, то и не принёс никаких плодов.

  — «Ничто о ничём, или Отчёт г. издателю «Телескопа» за последнее полугодие (1835) русской литературы», январь 1836
  •  

Приговоры толпы не так пусты и ничтожны, как это кажется с первого взгляда <…>. Разве голос знатоков не утвердил имени гения за Херасковым, а толпа не отвергла этого российского Гомера и его дюжинных поэм, отказавшись их читать?

  рецензия на романы П. де Кока и повести Э. Сю, август 1838
  •  

Херасков написал целые двенадцать томов <…> и во всём обнаружил большую страсть к литературе, большое добродушие, большое трудолюбие и — большую бесталантность. Но современники думали о нём иначе и смотрели на него с каким-то робким благоговением, какого не возбуждали в них ни Ломоносов, ни Державин. Причиною этого было то, что Херасков подарил Россию двумя эпическими или героическими поэмами — «Россиадою» и «Владимиром». Эпическая поэма считалась тогда высшим родом поэзии, и не иметь хоть одной поэмы народу — значило тогда не иметь поэзии. Какова же должна быть гордость отцов наших, которые знали, что у итальянцев была одна только поэма — «Освобождённый Иерусалим», у англичан тоже одна — «Потерянный рай», <…> даже у самих римлян только одна поэма; а у нас, русских, так же как и греков, целые две! Каковы эти поэмы — об этом не рассуждали, тем более, что никому в голову не приходила мысль о возможности усомниться в их высоком достоинстве.
<…> долго ещё продолжалось мистическое уважение к творцу «Россиады» и «Владимира», несмотря на сильные восстания против его авторитета некоторых дерзких умов: оно совершенно окончилось только при появлении Пушкина. Причина этого мистического уважения к Хераскову заключается в реторическом направлении, глубоко охватившем нашу литературу.[2]

  — «Сочинения Александра Пушкина», статья первая, май 1843
  •  

До Карамзина у нас, на Руси, думали, что книги пишутся и печатаются для одних «учёных», и что не-учёному почти так же не пристало брать в руки книгу, как профессору танцевать. Оттого содержание книг <…> должно было быть как можно более важным и дельным, т. е. как можно более тяжёлым и скучным, сухим и мёртвым. Более всех подходил тогда к идеалу великого поэта — Херасков, потому что был тяжёл и скучен до невыносимости. Он воспел, в двух огромных поэмах, два важные события из русской историк, и воспел их, не справляясь с историею, не стараясь быть ей верным. Истории русской он даже и не знал фактически. <…> «Учёные» того времени были без ума от поэмы Хераскова; они знали её чуть не наизусть, — а теперь всякий счёл бы за подвиг, если бы ему удалось осилить чтением от начала до конца это тяжёлое, стопудовое произведение. Не удовольствовавшись поэмою, Херасков не хотел лишить своих читателей и романа: он написал роман «Кадм и Гармония» и «Полидор, сын Кадма и Гармонии». Но, боже мой, что ж это был за роман? Аллегорическое олицетворение гонимой и под конец торжествующей добродетели, образы без лиц, события без пространства и времени! Но потому-то это и был роман в духе своего времени, роман, который могли читать и «учёные», не унижая своего достоинства, — и потому же романы эти названы были «поэмами».

  — «Сочинения Александра Пушкина», статья вторая, август 1843
  •  

… до Пушкина всё движение русской литературы заключалось в стремлении, хотя и бессознательном, освободиться от влияния Ломоносова и сблизиться с жизнию <…>. В произведениях Хераскова и Петрова, так незаслуженно превознесённых современниками, нельзя увидеть ни малейшего прогресса в этом отношении…

  — «Взгляд на русскую литературу 1846 года», декабрь

Комментарии

[править]
  1. Владимир — герой поэмы Хераскова «Владимир возрождённый»; Иван Грозный — «Россиады».
  2. В статьях 1815 г. о «Россиаде».

Примечания

[править]
  1. 1 2 В. С. Спиридонов, А. П. Могилянский. Примечания // Белинский В. Г. Полное собрание сочинений в 13 т. Т. VII. — М.: Издательство Академии наук СССР, 1955. — С. 695.
  2. 1 2 3 Отечественные записки. — 1843. — № 6. — С. 29-31.
  3. XVIII век: Статьи и материалы. Сборник 2. — М., Л., 1940. — С. 151.