Постмодернизм

Постмодернизм (фр. postmodernisme — после модернизма) — термин, обозначающий структурно сходные явления в мировой общественной жизни и культуре второй половины XX века: он употребляется как для характеристики постнеклассического типа философствования, так и для комплекса стилей в художественном искусстве.

В политической культуре постмодернизм означает развитие различных форм постутопической политической мысли. В философии — торжество постметафизики, пострационализма, постэмпиризма. В этике — постгуманизм постпуританского мира, нравственная амбивалентность личности. Представители точных наук трактуют постмодернизм как стиль постнеклассического научного мышления.

Цитаты

… [некоторые] критики <…> расходуют всё больше интеллектуальной энергии на пустяки. Усилия иных, к примеру, употребляются на возможно более точное определение термина «постмодернизм», причём никого не заботит, что смысла в нём может не обнаружиться вовсе или он может оказаться весьма несущественным, что самый интерес критики к этой проблеме происходит, быть может, из ложной посылки на манер существовавшей в средние века категории «животные, обитающие в огне». В данном случае предполагается, что искусство, подобно науке, развивается поступательно… — глава 1; перевод: Т. Д. Венедиктова, 1982

— Джон Гарднер, «О моральной ответственности литературы» (On Moral Fiction), 1978

• см. Станислав Лем, «Прелести постмодернизма», 1992—2003

1980-е

К сожалению, «постмодернизм» — термин годный а tout faire. У меня такое чувство, что в наше время все употребляющие его прибегают к нему всякий раз, когда хотят что-то похвалить. К тому же его настойчиво продвигают в глубь веков. Сперва он применялся только к писателям и художникам последнего двадцатилетия; потом мало-помалу распространился и на начало века; затем ещё дальше; остановок не предвидится, и скоро категория постмодернизма захватит Гомера. Должен сказать, что я сам убежден, что постмодернизм — не фиксированное хронологически явление, а некое духовное состояние, если угодно, Kunstwollen — подход к работе. В этом смысле правомерна фраза, что у любой эпохи есть собственный постмодернизм, так же как у любой эпохи есть собственный маньеризм <…>. Постмодернизм — это ответ модернизму: раз уж прошлое невозможно уничтожить, ибо его уничтожение ведет к немоте, его нужно переосмыслить, иронично, без наивности.

— Умберто Эко, Заметки на полях «Имени розы», 1983

Уже целая литературная ветвь <…> практически «работает на снижение», развалить именно то, что в <…> литературе было высоко и чисто. Распущенная и больная своей распущенностью, до ломки граней достойности, с удушающими порциями кривляний, она силится представить всеиронию, игру и вольность самодостаточным Новым Словом, — часто скрывая за ними бесплодие, вспышки несущественности, переигрывание пустоты.

— Александр Солженицын, «…Колеблет твой треножник», 1984

1990-е

	Постмодернизм, как мне кажется, в изрядной степени отдаёт унынием, а то и регрессией. Это возможность мыслить все эти формы через своеобразное смешение всего со всем.
	— Жан Бодрийяр, интервью Майку Гейну, 1993

Так на разных исторических порогах это опасное антикультурное явление — отброса и презрения ко всей предшествующей традиции, враждебность к общепризнанному как ведущий принцип — повторяется снова и снова. Тогда это ворвалось к нам под трубами и пёстрыми флагами «футуризма», сегодня применяется термин «постмодернизм». (Какой бы смысл ни вкладывали в этот термин, но сам состав слова несообразен: как бы претендует выразить, что человек может ощущать и мыслить после той современности, в которой ему отведено жить.) Для постмодерниста мир — не содержит реальных ценностей. <…> Культура должна замкнуться сама на себя (оттого эти произведения переполнены реминисценциями, и до безвкусия), и только она и есть стоющая реальность. Оттого повышенное значение приобретает игра — но не моцартианская игра радостно-переполненной Вселенной — а натужная игра на пустотах, и у художника нет ответственности ни перед кем в этих играх. Отказ от каких-либо идеалов рассматривается как доблесть. И в этом добровольном самозаморочивании «постмодернизм» представляется себе увенчанием всей предыдущей культуры, её замыкающим звеном. (Надежда опрометчивая, ибо вот уже мы слышим о рождении «концептуализма» — термин пока ещё не нашёл убедительного объяснения в приложении к художественным произведениям, но поищут и его, — а есть уже и поставангардизм, а не удивимся, если появится и постпост-модернизм или пост-футуризм.)

— Александр Солженицын, «Игра на струнах пустоты», 1993

В основе постмодерна лежит вполне объективная, крайняя, последняя разобщённость личности и общественного целого, утрата веры в возможность создания общества, где ты как личность и индивидуальность можешь быть понят на основе разума и нравственной прямоты. Такой разрыв знаменует глубочайший кризис современного мира, беду и трагедию; хуже него могут быть только попытки устранить разрыв путём насильственного, искусственного восстановления органики и целостности. Философские публицисты постмодерна или художники необарокко могут быть сколько угодно ироничны и беспардонны, нигилистичны и иррациональны, могут раздражать нас безответственными попытками вести себя перед губительной глубиной кризиса “по облегчённой выкладке”, несерьёзно и гаерски, но ведь кризис-то этот они всё-таки не выдумали. Он наступил, он здесь, разлит в окружающей нас действительности, и единственная их вина, если тут можно говорить о вине, — в безумной готовности признавать за ним характер нормы и ценности. Не считаться с разрывом нельзя.

— Георгий Кнабе, «Знак. Истина. Круг», 1993

	… постмодернизм — это как питаться мясом погибшей культуры.
	— Виктор Пелевин, интервью Салли Лэрд, 1993

	Постмодернизм метафоризировал всеобщую метонимию авангарда (и этим он исчерпывается).
	— Игорь Павлович Смирнов, «Неизвестный солдат», 1994

	… в том-то и парадокс, что «постмодернистская современность» есть та самая мнимость, приблизительным описанием которой может служить только длинный и скучный ряд однообразных оксюморонов. Дорвавшись до вожделенной пустоты, сочинитель оказывается в той темнице, откуда стремился убежать.
	— Андрей Немзер, «В каком году — рассчитывай…», май 1998

	… в постмодернистской культурной ситуации именно маргинальные явления имеют более серьёзный шанс на успех, чем “центровые” властители дум.
	— Марк Липовецкий, «Голубое сало поколения, или Два мифа об одном кризисе», 1999

2000-е

О постмодернизме говорят все, всегда и применительно ко всему. <…> постмодернизм — это реакция, вполне возможно бессознательная, на ницшеанское «Второе несвоевременное рассуждение» об истории, где объявляется «ущербным» «развитие исторического чувства». Если это историческое чувство, столь ненавистное для Фридриха Ницше, не сумели выгнать из своего сознания даже революционеры и авангардисты, что ж — придется нам всем смириться с тягостными влияниями и всегда учитывать прошлое в общем плане, но посильно стремиться отойти от него на максимальное расстояние, допускаемое иронией.

— Умберто Эко, «На плечах великанов», 2001

… духовной ситуации на послевоенном Западе, особенно с 1960-х и далее. <…> Собственно, эксперимент с выносом за скобки точки «начала координат» привёл к тому, что в культуре стало стремительно рассыпаться всё сколько-нибудь сложное. И в чисто интеллектуальном плане, и в религиозном, и в нравственном, и в эстетическом. Вместо величественных зданий — груды кирпичиков, из которых то тут, то там суетливые каменщики пытаются на скорую руку собрать безликие универсализированные конструкции. Куда ни глянь — всюду салат, солянка, мешанина, эклектика, mixture и отмороженные психи в качестве поваров. Бродя среди развалин Осгилиата прежней европейской культуры, конечно, рискуешь лишиться головы от подобной монотонной пестроты. Сначала слепнешь, потом теряешь ориентацию, затем прощаешься со здравым смыслом… И тут-то мимо тебя и проезжает случайно оказавшийся поблизости бульдозер, которому только и надо — снести твою несчастную голову с плеч и погрузить тебя в глубокий сон. Вечный.

— Дмитрий Володихин, «Средство от головы», 2003

	— Что это такое — постмодернизм? — подозрительно спросил Стёпа. — Это когда ты делаешь куклу куклы. И сам при этом кукла. — Да? А что актуально? — Актуально, когда кукла делает деньги.
	— Виктор Пелевин, «Числа», 2003

Я плохо отношусь ко всем этим разговорам, что мы-де все живём в постмодернистской ситуации и потому все поневоле постмодернисты. Мне неясно, что понимается под постмодернистской ситуацией. Если постмодерность как тип цивилизации, то события 11 сентября показали, что постмодерность, что называется, skin deep — не глубже кожи — и в Америке, и даже в Европе. О России в этом контексте говорить не приходится. Если же имеется в виду та логика, <…> то её усвоение и особенно следование ей — без догматизма и утопизма — требует серьёзных внутренних усилий. Ведь она, эта логика и связанная с ней система принципов, обрекают писателя на крайне неуютное существование в мире заведомо иллюзорных и неустойчивых смыслов, за которые невозможно уцепиться и которые вроде бы не обязательно множить. Кроме того, постмодернизм в таком понимании предполагает жёсткую внутреннюю дисциплину, удерживающую от абсолютизации собственного дискурса. Это просто не под силу многим: куда легче примкнуть к какому-нибудь симпатичному «воображаемому сообществу», объединенному неким прелестным и без сомнения объективным Смыслом, а вернее — мифом. «Постмодернистскость» выражается лишь в том, что сегодня этих мифов куда больше, чем два или три (официозный, либеральный, националистический), как это было в советское время, и на каждый миф находится контрмиф, впрочем, не уступающий оппоненту в авторитарности.

— Марк Липовецкий

	«Постмодернизм» имеет дату смерти — 11 сентября 2001 года.
	— Михаил Эпштейн, «Речи на поминках постмодерна», 2006

Русский постмодернизм

	Ну, нельзя же пройти мимо Чехова к Хармсу. Параллельщики и постмодернисты сразу играют в модерн, абсурд. Но ведь к этому надо прийти, а то получается так задорно, так боевито, так жалконько и всё, как бы с конца. Время вроде бы не наступило, а просто возникло ни с того ни с сего.
	— Леонид Филатов, 1989

— А постмодернизм я не люблю. Искусство советских вахтёров. — Почему? — А им на посту скучно было просто так сидеть. Вот они постмодернизм и придумали. Ты в само слово вслушайся. <…> Вот я тебя картину просил на три корабля обменять, помнишь? <…> «Смерть от подводного ружья в саду золотых масок». <…>А ты что сделал? Вырезал в центре треугольник и написал «хуй». — <…> Мы ведь это проехали давно. Я тогда был художник-концептуалист, а это был хэппенинг. <…> — Говно ты, <…> а не художник-концептуалист. Ты просто ничего больше делать не умеешь, кроме как треугольники вырезать и писать «хуй», вот всякие названия и придумываешь. И на «Вишнёвом саде» вы тоже треугольник вырезали и «хуй» написали, а никакой это не спектакль. И вообще, во всём этом постмодернизме ничего нет, кроме хуёв и треугольников.

— Виктор Пелевин, «Жизнь насекомых» (гл. 9), 1993

И русский романтизм, и так называемый реализм, и русский символизм, <и т.п.> были настолько непохожи на западные образцы, что часто даже усваивали ложные самонаименования. <…> Опыт же русского постмодернизма совершенно отчётливо показывает, насколько не универсально другое «распространённое представление» — уже западное: о том, что постмодернизм резко противоположен модернизму. Русский постмодернизм прямо продолжает модернистскую динамику, только модернистские откровения здесь принимаются уже как статус кво. <…> Постмодернизм у нас во многом оказался жертвой двух ложных представлений. С одной стороны, многие наши коллеги судят о литературе и культуре так, как будто двадцатого века не было вообще, а модернизм закончился в 17-м году.

— Марк Липовецкий

	Постмодернизм 90-х отличается от классических образцов русского постмодернизма прежде всего — тотальной дегуманизацией. По дороге от Венедикта Ерофеева к Владимиру Сорокину из литературы исчез человек. Остались деконструкция авторитетных дискурсов, философские схемы, языковые игры — ушли тоска, боль, любовь.
	— Михаил Эдельштейн