Револьвер

Наган обр. 1895 года — самый распространенный и известный револьвер в России и СССР.

Револьве́р — ручное многозарядное огнестрельное оружие, разновидность пистолета с вращающимся барабаном, в котором размещаются заряды. Получил широкое распространение со второй трети XIX века. К концу XX века револьверы были почти полностью вытеснены автоматическими пистолетами из сферы военного и полицейского оружия, но сохраняют определенную популярность как оружие самообороны и спорта. В русской разговорной речи первой половины XX века револьвером часто называли любое короткоствольное оружие, в том числе и автоматический пистолет.

Цитаты

В научной литературе и публицистике

	…Его [револьвера] действие в рукопашном бою ужасно…
	— Фридрих Энгельс, «История винтовки», 1861

…Револьвер Кольта, который, по нашему мнению, будет играть важную роль в кавалерийских боях, был изобретен в Америке уже в 1838 г., и полковник Кольт попытался ввести его в употребление в войсках во время войны с семинолами во Флориде. Однако одно военное учреждение, которому поручено было представить отчет, высказалось против введения его, и поэтому большая часть этих револьверов была продана за очень низкую цену техасцам, которые в это время вели войну с команчами. Здесь револьверы получили большую славу, и поэтому во время скоро затем последовавшей мексиканской войны все старались добыть таковые и платили за них очень дорого. Ими очень удачно воспользовался в рукопашном бою состоявший в этой войне при американской армии Техасский полк конных стрелков; при каждом столкновении револьвер оказывал им большую услугу, и тогда со всех сторон раздались голоса, требовавшие введения его вновь в употребление. Так и было сделано, и скоро почти все обитатели пограничных штатов были вооружены револьверами и отлично научились из них стрелять. Отсутствие законности и порядка в новых поселениях, где каждый человек должен был сам защищать свою жизнь, сделало употребление револьвера или ножа всеобщим. <…> В Америке… все питают полное презрение к холодному оружию; привычка всех граждан иметь при себе револьвер, и искусство, с которым они стреляют из винтовок, которые также имеются почти у всех, заставляют их решительно предпочитать огнестрельное оружие.

— Джордж Тэйлор Денисон, «История конницы», 1877, период V, гл. I

Револьвер есть самое смертоносное оружие из всех когда-либо изобретенных. Ни меч, ни копье, ни карабин, ни даже винтовка или пушка не имеют такого страшного действия. Причин тому много. Прежде всего он употребляется исключительно на самом близком расстоянии, когда люди ведут рукопашный бой, причем большая часть выстрелов попадает. Затем стрельба из револьвера не требует продолжительного и тщательного прицеливания. Человеку достаточно бросить взгляд на предмет и затем нажать на спуск, и симпатическая связь между рукой и глазом вернее приведет пулю прямо в цель, чем старание достичь механической и математической точности прицеливания во время стрельбы, когда люди не имеют необходимого спокойствия и времени, чтобы точно схватить прицельную линию. С другой стороны, пуля не может быть отбита подобно удару или уколу холодного оружия, и раз она попадает, то наносит тяжелую рану. Револьвер не требует быстроты или силы, разбега лошади, подобно пике, ни тонкой выездки лошади, которая совершенно необходима для удачного действия саблей. Вместе с тем пуля поражает на более далеком расстоянии, чтобы воспользоваться своим холодным оружием. Опыт прошедших лет показал, что конница, вооруженная пистолетом, будет неминуема опрокинута атакой конницы холодным оружием, что и вполне понятно. Кремнёвый пистолет бил недалеко и был очень несовершенным оружием; он, можно сказать, не имел никакого значения, так как при движении лошади порох мог очень легко ссыпаться с полки, или кремень не давал искры, или огонь не сообщался заряду, или пуля выпадала из ствола раньше выстрела. Наконец, никогда нельзя было быть уверенным в направлении, по которому пуля вылетит из ствола. Вполне понятно, что тогда полагавшиеся исключительно на такое оружие были постоянно разбиваемы. Но теперь, с введением револьвера, все изменилось. Дальность значительно увеличилась и дошла до 250-300 шагов; на 100-124 шага можно дать очень верный выстрел; а в рукопашном бою действие его просто ужасное. Очевидно, что все, что было справедливо относительно гладкого кремнёвого пистолета, совершенно неверно для револьвера.

— Джордж Тэйлор Денисон, «История конницы», 1877, период VI, гл. I

	Я убедился, что всадник, вооруженный саблей, не может долго держаться против вооруженного револьвером и при первом удобном случае старается заменить первую вторым… Я всегда замечал, что револьвер в противоположность сабле поднимает дух человека, вооруженного им. <…> Револьвер есть самое лучшее оружие для всадника при движении и составляет необходимую принадлежность его вооружения
	— Генерал Стивен Д. Ли, цит. по кн.: Джордж Тэйлор Денисон, «История конницы», 1877, период VI, гл. I

В мемуарах

С лета 1913 г. она <Надежда Львова> стала очень грустна. Брюсов систематически приучал её к мысли о смерти, о самоубийстве. Однажды она показала мне револьвер ― подарок Брюсова. Это был тот самый браунинг, из которого восемь лет тому назад Нина стреляла в Андрея Белого. В конце ноября, кажется ― 23 числа, вечером, Львова позвонила по телефону к Брюсову, прося тотчас приехать. Он сказал, что не может, занят. Тогда она позвонила к поэту Вадиму Шершеневичу: «Очень тоскливо, пойдёмте в кинематограф». Шершеневич не мог пойти ― у него были гости. Часов в 11 она звонила ко мне ― меня не было дома. Поздним вечером она застрелилась. Об этом мне сообщили под утро.

— Владислав Ходасевич, «Брюсов», 1924

В художественной прозе

	Расставшись со своей спутницей, мустангер вынул из седельной сумки самое совершенное оружие, которое когда-либо поднималось против обитателей прерии — для атаки или защиты, — против индейцев, бизонов или медведей. Это был шестизарядный револьвер системы полковника Кольта. Не какая-нибудь дешевая подделка, под видом усовершенствования, фирмы Дина, Адамса и им подобных, а подлинное изделие «страны мускатных орехов» с клеймом «Хартфорд» на казенной части. — Они будут прыгать в том же узком месте, где и мы, — пробормотал он, следя за табуном, все еще находившимся по ту сторону. — Если мне удастся уложить хоть одного из них, это может остановить других или задержать их настолько, что мустанг успеет ускакать. Их вожак — вот этот гнедой жеребец. Он, конечно, прыгнет первым. Мой револьвер бьет на сто шагов. Теперь пора!
	On parting from his companion, he had drawn from his saddle holster the finest weapon ever wielded upon the prairies — either for attack or defence, against Indian, buffalo, or bear. It was the six-chambered revolver of Colonel Colt — not the spurious improvement of Deane, Adams, and a host of retrograde imitators — but the genuine article from the “land of wooden nutmegs,” with the Hartford brand upon its breech. “They must get over the narrow place where we crossed,” muttered he, as he faced towards the stallions, still advancing on the other side of the arroyo. “If I can but fling one of them in his tracks, it may hinder the others from attempting the leap; or delay them — long enough for the mustang to make its escape. The big sorrel is leading. He will make the spring first. The pistol’s good for a hundred paces. He’s within range now!”
	— Майн Рид, «Всадник без головы», 1865

Свидригайлов простоял еще у окна минуты три; наконец медленно обернулся, осмотрелся кругом и тихо провел ладонью по лбу… Револьвер, отброшенный Дуней и отлетевший к дверям, вдруг попался ему на глаза. Он поднял и осмотрел его. Это был маленький, карманный трехударный револьвер, старого устройства; в нем осталось еще два заряда и один капсюль. Один раз можно было выстрелить. Он подумал, сунул револьвер в карман, взял шляпу и вышел.

— Фёдор Достоевский, «Преступление и наказание», 1866

	Джон Манглс передал матросу револьвер, который он сам тщательно зарядил. Это было грозное оружие в руках отважного человека, ибо шесть выстрелов, один за другим, могли легко расчистить дорогу от преграждающих ее бандитов.
	John Mangles remit à son matelot un revolver qu’il venait de charger avec le plus grand soin. Arme redoutable dans la main d’un homme qui ne tremble pas, car six coups de feu, éclatant en quelques secondes, balayaient aisément un chemin obstrué de malfaiteurs.
	— Жюль Верн, «Дети капитана Гранта», 1868

	Да простят мне женщины! Револьвер я считаю для них оружием слишком не по чину. Крыс и женщин принято отравлять фосфором.
	— Антон Чехов, «Мои жёны»

Синяя Борода стоял с королем Бобешом и показывал ему револьвер. — Купи! — говорил Синяя Борода. — Сам купил в Курске по случаю за восемь, ну, а тебе отдам за шесть… Замечательный бой! — Поосторожней… Заряжен ведь! <…> …Все, гулявшие в этот вечер в городском саду около летнего театра, рассказывают теперь, что они видели, как перед четвертым актом от театра по главной аллее промчался босой человек с желтым лицом и с глазами, полными ужаса. За ним гнался человек в костюме Синей Бороды и с револьвером в руке. Что случилось далее — никто не видел. Известно только, что Муркин потом, после знакомства с Блистановым, две недели лежал больной и к словам: «Я человек болезненный, ревматический» стал прибавлять еще «Я человек раненый»…

— Антон Чехов, «Сапоги»

— Я советовал бы вам, мсье, взять вот этот прекрасный револьвер. Система Смит и Вессон. Последнее слово огнестрельный науки. Тройного действия, с экстрактором, бьет на шестьсот шагов, центрального боя. Обращаю, мсье, ваше внимание на чистоту отделки. Самая модная система, мсье… Ежедневно продаем по десятку для разбойников, волков и любовников. Очень верный и сильный бой, бьет на большой дистанции и убивает навылет жену и любовника. Что касается самоубийц, то, мсье, я не знаю лучшей системы… Приказчик поднимал и опускал курки, дышал на стволы, прицеливался и делал вид, что задыхается от восторга. Глядя на его восхищенное лицо, можно было подумать, что сам он охотно пустил бы себе пулю в лоб, если бы только обладал револьвером такой прекрасной системы, как Смит и Вессон. <…> На днях — вы, вероятно, уже читали — один офицер приобрел у нас револьвер системы Смит и Вессон. Он выстрелил в любовника и — что же вы думаете? — пуля прошла навылет, пробила затем бронзовую лампу, потом рояль, а от рояля рикошетом убила болонку и контузила жену. Эффект блистательный и делает честь нашей фирме.

— Антон Чехов, «Мститель», 1887

	Револьвер — превосходный аргумент для джентльмена, который может завязать узлом стальную кочергу.
	An Eley's No. 2 is an excellent argument with gentlemen who can twist steel pokers into knots.
	— Артур Конан Дойл, «Пёстрая лента», 1892

	Левый локоть его был неплотно прижат к телу, потому что блюстители порядка в городе хмурятся на сорок пятого калибра револьверы с перламутровыми ручками, а для того, чтобы держать их подмышкой за левой проймой жилета, они немного велики.
	He carried his left arm somewhat away from his body, for pearl-handled .45s are frowned upon by town marshals, and are a little bulky when placed in the left armhole of one's vest.
	— О. Генри, «Гнусный обманщик», 1905

	— Вам нужно в уборную?— любезно спросил Швейка вахмистр.— Уж не кроется ли в этом что-нибудь большее? — Совершенно верно. Мне нужно «по-большому», господин вахмистр,— ответил Швейк. — Смотрите, чтобы не случилось чего другого, — многозначительно сказал вахмистр, пристегивая кобуру с револьвером. — Я пойду с вами. — У меня хороший револьвер,— сообщил он Швейку по дороге,— семизарядный, абсолютно точно бьет в цель. Однако, раньше чем выйти во двор, вахмистр позвал ефрейтора и тихо сказал ему: — Примкните штык и, когда он войдет внутрь, станьте позади уборной. Как бы он не сделал подкопа через выгребную яму.
	„Vy chcete jít na záchod?“ laskavě řekl strážmistr, „není v tom něco jiného?“ A upřel svůj zrak ve Švejkovu tvář. „Je v tom opravdu jenom velká strana, pane vachmajstr,“ odpověděl Švejk. „Jen aby v tom nebylo něco jiného,“ významně opakoval strážmistr, připínaje si služební revolver, „já půjdu s vámi.“ „To je velice dobrý revolver,“ řekl po cestě k Švejkovi, „na sedm ran a střílí precizně.“ Nežli však vyšli na dvůr, zavolal závodčího a tajemně k němu řekl: „Oni si vezmou bajonet auf a postavějí se, až bude vevnitř, vzadu u záchodu, aby se nám neprokopal misgrubnou.“
	— Ярослав Гашек, «Похождения бравого солдата Швейка»

	Подпоручик Дуб вытащил револьвер и спросил: — Знаешь, что это такое? — Так точно, господин лейтенант, знаю. У нашего обер-лейтенанта Лукаша точь-в-точь такой же. — Так запомни, мерзавец, — строго и с достоинством сказал подпоручик Дуб, снова пряча револьвер. — Знай, что дело кончится очень плохо, если ты и впредь будешь вести свою пропаганду.
	Poručík Dub vytáhl revolver a otázal se: „Znáš to?“ „Poslušně hlásím, pane lajtnant, znám. Pan obrlajtnant Lukáš má nemlich takovej.“ „Tak si to tedy, ty pacholku, pamatuj!“ vážně a důstojně řekl poručík Dub, zastrkuje opět revolver; „abys věděl, že by se ti mohlo stát něco velice nepříjemného, kdybys pokračoval v těch svých propagandách.“
	— Ярослав Гашек, «Похождения бравого солдата Швейка»

	Револьвер всегда казался Юрию некоторой отвлеченностью. Это была условная смерть, скорее символ смерти, нежели орудие её.
	— Леонид Соболев, «Капитальный ремонт»

	— Волны и эскадрильи! — громко сказал первый из них, не изменяя выражения лица и воззрясь на меня, рокочущим басом. — Бури и шквалы, брасы и контрабасы, тучи и циклоны; цейлоны, абордаж, бриз, муссон, Смит и Вессо́н! Дама рассмеялась.
	— Александр Грин, «Золотая цепь», 1925

	У площадки, среди других лодок, стоял парусный бот, и мы влезли в него. Дюрок торопился; я, правильно заключив, что предстоит спешное дело, сразу взял весла и развязал парус. Поп передал мне револьвер; спрятав его, я раздулся от гордости, как гриб после дождя.
	— Александр Грин, «Золотая цепь», 1925

Серафима. И я не евши сидеть не буду и на чужой счет питаться не буду. А знать, что ты ходишь, зарабатываешь, и сидеть здесь, это уж такая подлость, такая подлость! Надо было мне все сказать! Попали вместе в яму, вместе и действовать будем! Люська. Чарнота продаст револьвер. Чарнота. Люсенька, штаны продам, все продам, только не револьвер! Я без револьвера жить не могу! Люська. Он тебе голову заменяет. Ну и питайся на женский счет!

— Михаил Булгаков, «Бег», 1927

Прижав грудь к краю закапанного чернилами стола, женщина сказала тихо, с каким-то раздирающим отчаянием: — Идите на Псковский переулок… Там я натворила… и сама не знаю что… Я сейчас должна умереть… Только в эту минуту начальник отделения заметил в ее посиневшем кулаке маленький револьвер — велодок. Начальник отделения перекинулся через стол, схватил женщину за кисть руки и вырвал опасную игрушку. — А имеется у вас разрешение на ношение оружия? — для чего-то крикнул он.

— Алексей Николаевич Толстой, «Гадюка», 1928

	Прямые, каштанового цвета длинные волосы падали ему на узкие, как у подростка, плечи. Черный суконный пиджак был перекрещен ремнями снаряжения, за кожаным поясом — два револьвера и шашка, ноги — в щегольских сапогах со шпорами — скрещены под стулом. Покачивая головой, отчего жирные волосы его ползли по плечам, он торопливо писал, перо брызгало и рвало бумагу. — Нестор Махно
	— Алексей Николаевич Толстой, «Восемнадцатый год», 1928

— Пойдемте, — обрадовался я. — Вы чего, Семен Иванович, никогда с собой свой револьвер не берете? Всегда он у вас где попало: то в табак засунете, а вчера я его у вас в хлебнице видел. У меня мой так всегда со мной. Я даже, когда спать ложусь, под подушку его кладу. Галка засмеялся, и борода его, засыпанная махоркой, заколыхалась. — Мальчуган! — сказал он. — Ежели теперь в случае неудачи мне просто шею набьют, то попробуй вынуть револьвер, тогда, пожалуй, и костей не соберешь! Придет время, и мы возьмемся за револьверы, а пока наше лучшее оружие — слово.

— Аркадий Гайдар, «Школа», 1929

	У нас мобилизовали три комнаты, одну за другой. В первую поселили выздоровевшего Чубарькова. Я очень обрадовался ему. Комиссар тоже. — Вот мы теперь с тобой и туземцы будем, — сказал комиссар, снимая пояс с кобурой и кладя его на стол. — Дашь книжку почитать? — А то! — сказал я, рассматривая наган. — Заряженный? — А то! — отвечал комиссар. — Не трожь.
	— Лев Кассиль, «Кондуит и Швамбрания», 1931

Сзади хрустнула ветка. Я оглянулся: весь лес, сколько видно, был наполнен колонистами. Они осторожно передвигались в перспективе стволов, только в самых отдалённых просветах перебегали по направлению ко мне. Я остановился, удивлённый. Они тоже замерли на месте и смотрели на меня заострёнными глазами, смотрели с каким‑то неподвижным, испуганным ожиданием. — Вы чего здесь? Чего вы за мною рыщите? Ближайший ко мне Задоров отделился от дерева и грубовато сказал: — Идёмте в колонию. У меня что‑то брыкнуло в сердце. — А что в колонии случилось? — Да ничего… Идёмте. — Да говори, чёрт! Что вы, нанялись сегодня воду варить надо мной? <...> Задоров шёпотом сказал: — Мы уйдём, только сделайте для нас одолжение. — Да что вам нужно? — Дайте сюда револьвер. — Револьвер? Я вдруг догадался, в чём дело, и рассмеялся: — Ах, револьвер! Извольте. Вот чудаки! Но ведь я же могу повеситься или утопиться в озере. Задоров вдруг расхохотался на весь лес. — Да нет, пускай у вас! Нам такое в голову пришло. Вы гуляете? Ну, гуляйте. Хлопцы, назад. Что же случилось? Когда я повернул в лес, Сорока влетел в спальню: — Ой, хлопцы, голубчики ж, ой, скорийше, идить в лес! Антон Семёнович стреляться…

— Антон Макаренко, «Педагогическая поэма», 1935

…Пускаться в путь с одним холодным оружием было как-то неинтересно. Где достать револьвер? Одно время мы надеялись, что военно-революционный комитет выдаст нам по нагану. Потом решили, что, пожалуй, не выдаст, и отправились на толкучку — не продаст ли нам свое оружие какой-нибудь дезертир? После долгих поисков мы нашли то, что нам было нужно. Это был большой пятиствольный револьвер с резной деревянной ручкой — именно пятиствольный, я не оговорился. Он заряжался со всех своих пяти стволов, и после каждого выстрела нужно было поворачивать эти стволы рукою. Без сомнения, это был один из первых револьверов на земле. Я потом видел такие в музее. Но нам он очень понравился. Именно эти пять стволов нас поразили. Из такого как ахнешь! Продавал его не дезертир, а старая генеральша — это тоже внушало нам уважение. Словом, из шестнадцати рублей едва ли осталось бы больше трех с полтиной, если бы, пока мы ходили за деньгами, генеральша не исчезла вместе со своим револьвером. Теперь я вижу, что нам все-таки повезло. Случись так, что мы купили бы это оружие и испытали его (а у нас уже и порох был заготовлен), вместо маршрута Энск — Москва — Ташкент мы отправились бы по маршруту наш двор — Спасское кладбище.

— Вениамин Каверин, «Два капитана», 1944

Стоун. Я заметил, что у револьверов тоже есть характер. Поразительные создания! Вот этот я зову Фред. Трент. Фред! Славное имечко для револьвера. Стоун. Да. Мужественное. У револьверов должны быть простые, мужественные имена. Можно попасть в беду, если не найдёшь добротного мужественного имени для своего оружия. Ну, а скажем — Дональд. Что за жуткое имя для револьвера? Трент. Да-да, понимаю. Револьвер не стал бы уважать вас, если бы вы окрестили его Дональдом. Стоун. Именно! Такой может обратиться против вас и убить! В любой момент. А у вас был когда-нибудь револьвер? Трент. Нет. (После паузы.) Правда, как-то у меня был пугач.

— Артур Копит, «Конец света с последующим симпозиумом», 1984

В стихах

	Розовые лица. Рево́львер Рево́львер жёлт. Моя Моя милиция меня меня бережет.
	— Владимир Маяковский, «Хорошо!», 1927

	Да, не каждый Да, не каждый удар Да, не каждый удар сотрешь со щеки. Крик крепчал: Крик крепчал: — Подымайтесь Крик крепчал: — Подымайтесь за землю и волю вы! — И берутся И берутся бунтовщики- одиночки одиночки за бомбу одиночки за бомбу и за рево́львер.
	— Владимир Маяковский, «Владимир Ильич Ленин»

	Ты — честный, простой револьвер, Ты сжился с солдатским матом. Тебя ли сравню, мой лев, С капризником автоматом! Ты — в вытертой кобуре, Я — в старой солдатской шинели… Нас подняли на заре, Лишь просеки засинели.
	— Арсений Несмелов, «Стихи о револьверах», 1928

	Топот сапог. — Немцы! — листок. Грохот желез. — Немцы! — весь лес. — Немцы! — раскат Гор и пещер. Бросил солдат Один — офицер. Из лесочку — живым манером На громаду — да с револьвером! Выстрела треск. Треснул — весь лес! Лес: рукоплеск! Весь — рукоплеск! Пока пулями в немца хлещет — Целый лес ему рукоплещет!
	— Марина Цветаева, «Один офицер», 1938

	Там, где мы бывали, Нам танков не давали — Репортёр погибнет — не беда. На пикапе драном И с одним наганом Первыми въезжали в города.
	— Константин Симонов

	Есть пули в нагане, И надо успеть Сразиться с врагами И песню допеть.
	— Роберт Рождественский, «Погоня», 1968

	Хватит, хватит ползать, толстозадый сэр! От тебя стошнило даже револьвер.
	— Павел Глушко, «Звезда и смерть Хоакина Мурьеты»

	Проскакали сквозь туман — Что ж не весел, атаман? В поле гуляй! Пламя, пылай! Револьвер, давай стреляй!
	— Александр Шаганов, «Батька Махно», 1989

В кино

	Туко. (ощупав несколько револьверов с прилавка, презрительно). Револьверы… Хозяин оружейного магазина (виновато) Револьверы… Туко. (грозно). Револьверы! Хозяин оружейного магазина (суетливо) Лучшее у меня здесь…
	— «Хороший, плохой, злой»

См. также

• Пистолет
• Винтовка
• Оружие