«О бе́дном гуса́ре замо́лвите сло́во» — телевизионный двухсерийный исторический трагикомедийный фильм режиссёра Эльдара Рязанова по совместному с Григорием Гориным сценарию. Премьера на Центральном телевидении СССР состоялась 1 января 1981 года.
История, которую мы хотим рассказать, не опирается на факты: она настолько невероятна, что в неё просто нельзя не поверить. Приключилась она в то замечательное время, когда мужчины владели шпагой лучше, чем грамотой, и шли бесстрашно не только в бой, но и под венец; когда женщины умели ценить бескорыстную любовь и вознаграждали её приданым; когда наряды были такими красивыми, а фигуры — такими стройными, что первое было не стыдно надевать на второе; когда царь любил свой народ, и народ платил ему тем же, ну, и ещё многим другим; когда лучшие умы мыслили, но молчали, поскольку им затыкали рты, а худшие говорили, хотя, между прочим, могли бы и помолчать.
— Почему же вы сразу не явились ко мне, после того как вас бросили в «густую высокую рожь»? А почему-то переоделись, пустились в бега. — Ваше сиятельство, честно говоря, побоялся: не поверите. — Правильно боялись — не верю. — Так значит правильно сделал, что сбежал.
— Встань-ка вон там, у той липы. — Ваше сиятельство, это не липа, это дуб. — Да? А выглядит как липа…
— Чем угощаете, голубчики? — Извините, Ваше сиятельство, опять икрой. — Опять?! Безобразие!
— Граф добрый, мухи не обидит. Сатрап — он и есть сатрап.
— Справишься со своим новым амплуа — награжу щедро. Может, вольную дам. Хочешь на волю-то? — Нет! Никак нет! Чё я там не видел?!
— Плетнёв Лёшка. Стервец! Герой. А в корнеты, господин губернатор, он разжалован за дуэль. — Дуэль была из-за дамы? — Ну, разумеется, сударыня. Из-за двух!
— А может, проще повесить тебя, голубчик? — Так… Ваше сиятельство… верёвку-то ведь фальшивой не сделаешь! — Для такого дела и настоящей не жалко.
— Дайте мне поручение, а уж особым я его как-нибудь и сам сделаю.
— Ну хорошо, допустим: первый научил второго, второй третьего. Я ещё могу понять. Но этот-то мерзавец — он ведь не просто повторяет, он выводы делает.
— У нас тюрьмы крепкие, не только полковников — генералов успокаивают.
— Я понимаю, когда из тюрьмы не выпускают. Но когда не впускают… Это хамство!
— Это гадко! — Не спорю. — Это отвратительно! — Совершенно с вами согласен. — Это подло! — И я того же мнения.
— Ну, вы мой полк не марайте. Мои орлы газет не читают, книг в глаза не видели — никаких идей не имеют! — Не надо перехваливать, Иван Антоныч.
— Так мало ли чего спьяну сморозишь! Все болтают! — Болтают все. Не на всех пишут.
— Завтра, по приказу… Самого, можно сказать… В общем, завтра, на рассвете, в шесть утра… Как бы это лучше выразиться… Дело, значит, такое… Завтра на рассвете, по приговору… в общем, по приговору… вы должны одного опасного бунтовщика… а может и не бунтовщика, а наоборот… в общем… приговор привести в исполнение…
— Вы свои подковырки бросьте, шутки для девочек поберегите. А то так подковырну…
— Если он на чём настаивать будет, не кочевряжьтесь. — Вы что это, в дурном смысле? — В нём. — Да вы что? Я девушка порядочная. — Вот поэтому и говорю: не кочевряжьтесь!
— Во время представления в суфлёрской будке появилась пьяная офицерская рожа… в смысле… лицо защитника Отечества…
— Любовь — это дело полиции.
— Кремом амурную надпись не желаете? Можем и по-французски.
— Тётя Аня, а у нас случайно стрихнина нет? — Ну спасибо! Молодец, надумала! А позвольте вас спросить: стрихнин для кого? Для себя или для кавалеру? — Не знаю. Как получится.
— Чёртов кондитер! Ведь обещал торт коньяком пропитать! Жулик!
— Сударыня, остановитесь!.. Я не могу так быстро! Я больной человек! У меня астма! — Кто Вы такой? — Я тайный агент!.. — Что Вам от меня угодно? — Как что угодно? Я за Вами слежу, барышня! Вы — моё первое задание, можно сказать, мой дебют! Вы идите, как идёте, но, умоляю Вас, только не торопитесь, помните: я старый, больной человек! — Ах Вы дрянь этакая! Занимаетесь грязным делом, да ещё и признаётесь? Да как Вам не стыдно! — Очень стыдно, сударыня, поэтому и признаюсь!
Господи ты, боже мой! Кого мы только ни играем! Короли, понимаешь!.. герцоги!.. рыцари!.. Ни одного современника! Ну и репертуар! Порядочному артисту убежать не в чем!
— Милый, это ж театр! Это тебе не в глазок смотреть. Тут в оба надо!
— Вот вы, например, кто? — Я Марк Туллий Цицерон! — Я не в этом смысле! Я… По пачпорту кто? — А-а-а… Анна Петровна Спешнева по паспорту. — А вы кто будете, мадам? — Фёдор Степанович Спиридонов я. — Как это, а-а-а… — А вы-то кто будете? — Я Марк Юльевич Мовзон. — По пачпорту, я спрашиваю! — Я по паспорту Марк Юльевич.
— Братцы мои! Дорогие… плебеи и фавны! Фурии также… и остальные… гетеры. Если собрата свово вы предать не хотите, то помогите ему пробежать через сцену! — Будем последними тварями, если ему не поможем! — Что ж ты, собрат, не подобно эпохе оделся? — Не было… О, было б, братцы… некогда… раскинуть… мозгами!
— Может, его за Нерона нам выдать — как будто? — Где же ты видел Неронов в лаптях и онучах?
— Я вас не под венец звал, у меня были более серьёзные намерения. Я хотел сделать вас своим интимным другом.
— А я не пойму: вы меня в чём-то подозреваете? Или ревнуете? — Я тебя допрашиваю, дура.
— Подождите, а как вы сюда прошли? — Я? Вот так вот и прошла. — Посторонних в полк не пускают. — Это я-то им посторонняя? Ну вы скажете, господин хороший!
— Хватит, хватит! Полумасками, полусказками сыт по горло!
— Нет благородных людей в России! Нет! Не доросли! Рылом не вышли!
— Дурь наша российская! Я ещё понимаю, когда самозванец на трон. Но самозванец на плаху…
— Игры кончились, теперь жизнь начинается, только, увы, недолгая.
О «Заведении мадам Жозефины» в городе шла дурная слава, и поэтому там не было отбоя от посетителей.
Цитаты из всех восьми песен и романсов с музыкой Андрея Петрова, расположенных в порядке следования по развитию сюжета. «Песенку про трубачей» Андрей Миронов исполнил дважды: как зачин и послесловие.
По селу бегут мальчишки,
Девки, бабы, ребятишки.
Словно стая саранчи
В трубы дуют трубачи.
В сердце томная забота,
Безымянная печаль.
Я невольно жду чего-то,
Мне чего-то смутно жаль.
— Пётр Вяземский, «Песенка Плетнёва»[комм. 3] («Хандра»), 1831
Зима пронеслась, и весна началась,
И птицы, на дереве каждом звеня,
Поют о весне, но невесело мне
С тех пор, как любовь разлюбила меня. — перевод С. Я. Маршака
… иносказательно, на реалиях николаевской России говорилось о больных и зловещих особенностях нашей жизни <…>. Говорить в искусстве о том, как уничтожался цвет нации, было в те годы запрещено.
Мы закончили сценарий осенью 1978 года, но лишь через год, в конце 79-го, сценарий удалось запустить в производство. Но, как говорится, «недолго барахталась старушка в злодейских опытных руках». В декабре началось вторжение советских войск в Афганистан. И вскоре Гришу и меня призвали на 10-й этаж останкинского телевидения, где сидело всё руководство. <…>
«В вашем сценарии очернено Третье отделение. Оно изображено чересчур негативно… Или уберите из сценария Третье отделение, или картину придётся закрыть». <…>
Мы переделали сценарий. Мерзляев стал из жандармского офицера стукачом штатским, любителем, добровольцем.
<…> с какими трудностями нам всё-таки удалось снова запустить в производство этот ненавистный чиновникам сценарий. Съёмки проходили под неусыпным цензурным присмотром. <…>
А потом шесть лет фильм содержался в каких-то застенках, спрятанный от зрителя[1].
↑И в титрах фильма, и на пластинке с записью музыки из фильма указано: «слова народные». Отец Андрея Миронова, Александр Менакер в середине тридцатых годов брал уроки у Савоярова и таким образом, спустя полвека можно наблюдать эксцентричную савояровскую школу актёрского исполнения в версии Андрея Миронова.
Статья в Википедии
