Аполлон Александрович Григорьев
Аполлон Григорьев | |
Статья в Википедии | |
Произведения в Викитеке | |
Медиафайлы на Викискладе |
Аполло́н Алекса́ндрович Григо́рьев (16 [28] июля 1822 — 25 сентября [7 октября] 1864) — русский литературный и театральный критик, поэт, переводчик, мемуарист, идеолог почвенничества.
Цитаты
[править]Перед нами является чисто мифологическое лицо русских сказок, русский дурак, только без двух братьев умных, русский дурак, с его простодушным, и потому метким и злым, изумлением от разного рода лжи общественной, для него непонятной — с его глупостью, которая кажется скорее избытком ума, с его бесстрастием ко всему происходящему опять от того же, что его простая природа не понимает, как можно страдать от разного рода наклонных потребностей, приличий и проч. Да — русский дурак, грубое, суздальское, пожалуй, изображение той же мысли, которая создала американского Патфиндера, которая воодушевила Руссо!.. Емеля — это эпопея о русском сказочном дураке, эпопея, пожалуй, комическая, но комическая только по форме, как Сервантесов Дон Кихот, сближение которого с русским Емелей вероятно также покажется вопиющим парадоксом.[1][2] | |
— рецензия на «Новый Емеля, или Превращения» |
Гоголь, [руководствуясь идеалом христианской любви, обрисовал в своих героях] степени падения человечности <…> во всём их страшном безобразии, [но лишь] для того, чтобы сильнее, божественнее, благодатнее отпечатлелось на них христианское озарение. Достоевский же в «Бедных людях» [хотя и] анализирует явления больше, пожалуй, Гоголя, [не только чужд религиозному идеалу, но] поклонился мелочным личностям, [отчего <…> явились опасный уклон к] ложной сентиментальности и апотеоза мещанских добродетелей. <…> | |
— рецензия на «Петербургский сборник» |
Из произведений школы <Гоголя> обращает внимание прекрасный рассказ Достоевского — «Роман в девяти письмах».[3] | |
— «Обозрение журнальных явлений» за январь и февраль, 5 марта 1847 |
Акакий Акакиевич гоголевской «Шинели» сделался родоначальником многого множества микроскопических личностей: микроскопические печали и радости, мелочные страдания, давно уже вошедшие в обыкновение у повествователей, под пером г. Достоевского и г. Буткова[К 2] доведены до крайнего предела. Основная [их] мысль есть своего рода fatum, невозможный в христианском мире: мелочная личность, развившая в себе странные притязания, падает под их гнётом — таков Голядкин. Другая мелочная личность поражена тем, что существование её не обеспечено, и вследствие этой чрез меру развившейся заботливости утрачивает человечность — таков Прохарчин.[3] | |
— «Обозрение журналов за апрель», 30 мая 1847 |
Давно уже, ни один роман не возбуждал такого сильного интереса в минуту своего появления, как [«Племянница»] г-жи Тур, и давно уже литературное произведение не подавало повода к толкам более противоречащим. <…> Что касается до интереса, то мы думаем, что он возбуждён был не первою частию романа, <…> до того слабою, что перечесть её вторично недостало вероятно смелости ни у кого, кроме присяжных ценовщиков литературы и той части публики, которая читает всё сплошь, что ни попадётся. Нет — симпатию к роману возбудил отрывок из его третьей части, под именем «Антонины» помещённый в Комете, и ещё более, ожидание, что мыслящая и живо чувствующая женская натура скажет своё слово в отношении к такой сфере жизни, которой до сих пор касались на перечёт два, три писателя <…>. Антонина служила ручательством за то, что горячее сердце бьётся в груди автора Племянницы, и любопытно было в самом деле посмотреть, под каким углом зрения автор <…> взглянет на запутанные в блестящих и холодных формах большого света человеческие отношения. <…> | |
— «Русская литература в 1851 году» (статья 4), 1852 |
Можно признавать, что такой-то человек такого-то направления был одарён натурой могучей, волканической, словом живым и любовью к правде, — но если он был малограмотен, то нельзя же этого не сказать; если он впадал в беспрестанные противоречия, нельзя же их признавать за непреложные истины; если крайности, в которые впадал он, имеют доселе вредное влияние на литературу, нельзя же не относиться к ним враждебно. | |
— «Замечания об отношении современной критики к искусству» |
Нередко противники не понимали друг друга, в особенности же западники славянофилов, — чем только и можно объяснить жесточайшую вражду к славянофильству Белинского, вражду, которая впрочем в последнее время его жизни, как свидетельствуют некоторые его письма, начинала переходить в чувство совершенно противоположное.[6] | |
— «Народность и литература», январь 1861 |
Белинский был прежде всего доступен, — даже иногда неумеренно доступен всякому проявлению истины.[6] | |
— «Знаменитые европейские писатели перед судом нашей критики», февраль 1861 |
Белинский, по его пламенной и жизненной натуре, смело отрёкся бы в пятидесятых годах от своих заблуждений, прямее других отнёсся бы к новому направлению и с такой же чистотою стал бы во главе его[6], с какой стоял он во главе направления отрицательного… | |
— «Белинский и отрицательный взгляд в литературе», март 1861 |
Русский романтизм так отличается от иностранных романтизмов, что он всякую мысль, как бы она ни была дика или смешна, доводит до самых крайних граней, и притом на деле. Немец, например, может род человеческий производить от обезьян и исправлять какую угодно, хоть пасторскую, обязанность: доходить до крайнейшего отрицания всяких нравственных основ или до самых фантасмагорических галлюцинаций и не спиться с кругу, ибо таких чудаков, как Гофман, который от <…> созданий своей чародейной фантазии обретал успокоение только в Ауэрбаховском погребке да там же большею частию и создавал их, как Макс Штирнер, который довёл до крайнейшей, безумной последовательности мысль об абсолютных правах человеческого я, да и сел в сумасшедший дом, — очень немного. | |
— «Мои литературные и нравственные скитальчества», 1862 |
… Ф. Достоевский <…> в своих гениально умных и глубоких заграничных воспоминаниях. |
Поэзия
[править]славянофил Баскаков | |
— «Два эгоизма», 1845 |
Я её не люблю, не люблю… | |
— «Я её не люблю…», 1853-57 |
Была пора: театра зала | |
— «Искусство и правда» (1), 1854 |
Поэт, глашатай правды новой, | |
— «Искусство и правда» (2) |
О, говори хоть ты со мной, | |
— «О, говори хоть ты со мной…», 1857 |
Две гитары, зазвенев, | |
— «Цыганская венгерка», 1857 |
Письма
[править]- см. отдельную статью
Статьи о произведениях
[править]О Григорьеве
[править]А. Григорьев, по нашему мнению, очень часто, или, чтобы говорить точнее, почти постоянно поддаётся странным обольщениям, но в самых странных тирадах которого виден ум живой, энергический и искреннее, горячее увлечение тем, что представляется ему истиною. | |
— Николай Чернышевский, «Очерки гоголевского периода русской литературы» (статья вторая), январь 1856 |
… я вас попрошу указать мне во всём, что написано Боткиным, Дружининым, Дудышкиным <…> хотя одну мысль, которая не была бы или банальною пошлостью, или бестолковым плагиатом. По-моему, уж лучше Аполлон Григорьев — он сумасшедший, но всё же человек (положим, без вкуса), а не помойная яма. | |
— Николай Чернышевский, письмо И. С. Тургеневу конца апреля — мая 1857 |
О г. Григорьеве можно сказать, что он, кажется, сделался поэтом не по избытку таланта, а по избытку ума, и что на нём мучительно отяготело влияние Лермонтова, отчего и происходят темнота и неопределённость в целом многих пьес его, и больших и малых: видно, что он не в силах ни отделаться от преследующей его мысли гения, ни овладеть ею. Он написал даже драму в стихах: «Два эгоизма», — в целом довольно бледное отражение довольно бледной драмы Лермонтова «Маскарад». Г-н Григорьев в этой драме так запутался в неопределённых рефлексиях, возбуждённых в нём извне, что читатель никак не в состоянии понять чувств героев её, ни того, за что они любят и ненавидят себя и друг друга, ни того, за что непонятный герой отравляет ядом непонятную героиню. Но, вообще, в этом странном и неудачном произведении промелькивает местами что-то такое, что невольно возбуждает интерес, если не к лицам драмы, то к лицу автора. Местами хороши в ней сатирические выходки;.. | |
— «Русская литература в 1845 году», декабрь |
… он не поэт, вовсе не поэт. В его стихотворениях прорываются проблески поэзии, но поэзии ума, негодования. Видишь в них ум и чувство, но не видишь фантазии, творчества, даже стиха. Правда, местами стих его бывает силён и прекрасен, но тогда только, когда он одушевлён негодованием, превращается в бич сатиры, касаясь некоторых явлений действительности <…>. В лиризме же его стих прозаичен, негладок, нескладен, вял. Везде одни рассуждения, нигде образов, картин. Сверх того, пафос лиризма г. Григорьева однообразен и не столько личен, сколько эгоистичен, не столько истинен, сколько заимствован. Г-н Григорьев — почти неизменный герой своих стихотворений. Он певец вечно одного и того же предмета — собственного своего страдания. В наше время страдания нипочём, — мы все страдаем наповал, особенно в стихах. Вина этому Байрон, который своим могущественным влиянием все литературы Европы наладил на тон страдания. У нас это начинало было выходить из моды, но пример Лермонтова вновь вывел на свет несколько страдальцев. Правду говорят, что подражатели доводят до крайности мысль своего образца <…>. Г-н Григорьев силится сделать из своей поэзии апофеозу страдания; но читатель не сочувствует его страданию, потому что не понимает ни причины его, ни его характера, — и мысль поэта носится перед ним в каком-то тумане. <…> Едва ли знает это сам поэт. В его гимнах[К 3] есть признаки довольно дешёвого примирения при помощи мистицизма, на манер г. Ф. Глинки, а в его «разных стихотворениях» проглядывает скептицизм, отзывающийся больше неуживчивостью беспокойного самолюбия, нежели тревогами беспокойного ума. <…> | |
— рецензия на «Стихотворения Аполлона Григорьева» и «Стихотворения 1845 года» Я. П. Полонского, март 1846 |
Из <…> стихотворных книжек, вышедших в прошлом году, замечательнее других — «Стихотворения Аполлона Григорьева». В них, по крайней мере, есть хоть блёстки дельной поэзии, т. е. такой поэзии, которою не стыдно заниматься, как делом. Жаль, что этих блёсток не много; ими обязан был г. Григорьев влиянию на него Лермонтова; но это влияние исчезает в нем всё больше и больше и переходит в самобытность, которая вся заключается в туманно-мистических фразах, при чтении которых невольно приходит на память эпиграмма <…>: | |
— «Взгляд на русскую литературу 1846 года», декабрь |
… если бы в стихах г. Григорьева было хоть что-нибудь похожее на поэзию, кроме метра. Самое название пьесы его: «[Олег Вещий,] Сказание русского летописца» — дышит претензиею; детям следовало бы сказать, какого летописца, а то они, пожалуй, подумают, что этот летописец — г. Григорьев, пишущий или писавший свои сказочные летописи прозаическими стихами. | |
— рецензия на 6 детских книг, март 1847 |
1860-е
[править]Приходил ко мне литератор (не знаю, что он писал) Аполлон Александрович Григорьев, но в такой бедности, что жалко смотреть. На беду у меня всего до первого числа было 30 рублей; я отдал ему половину… | |
— Владимир Одоевский, дневник, 14 декабря 1860 |
… встретил Д. В. Григоровича, который сказывал мне, что Григорьев у всех занимает деньги без отдачи и переходит от журнала к другому. | |
— там же, 15 декабря 1860 |
Я Григорьеву говорил откровенно, что удивляюсь, как он, человек даровитый, дошёл до такой нищеты <…>. Он рассказал, что из «Русского Слова» он был вытеснен Хмельницким, что он, случалось, пил по 9 дней сряду с горя, и на 10-й говорил — не буду пить, и не пил… что по его направлению он ни в какой журнал идти со своими статьями не может, ибо хотя он и либеральный человек, но консерватор… | |
— там же, 18 декабря 1860 |
Белинский только в конце своего поприща заслужил известность желаемую, а Григорьев так и умер, ничего почти не достигнув при жизни. | |
— Фёдор Достоевский, письмо Н. Н. Страхову 30 марта 1869 |
XX век
[править]И вот мы узнаем, что Аполлон Григорьев скоропостижно умер, только что выйдя из долгового отделения, которое помещалось тогда в Измайловском полку, где теперь сад Тумпакова. Он и тогда уже существовал как увеселительное место, и девицы легкого поведения из немок называли его «Тарасов сад». | |
— Пётр Боборыкин, «Воспоминания», 1913 |
Комментарии
[править]Примечания
[править]- ↑ Финский вестник. — 1846. — № 8.
- ↑ В. И. Калугин. Романы Александра Вельтмана // А. Ф. Вельтман. Романы. — М.: Современник, 1985. — 100000 экз.
- ↑ 1 2 3 4 5 Г. М. Фридлендер. Примечания // Ф. М. Достоевский. Полное собрание сочинений в 30 т. Т. 1. — Л.: Наука, 1972. — С. 491, 501, 505.
- ↑ Финский вестник. — 1846. — № 9 (ценз. разр. 30 апреля). — Отд. V. — С. 23-30.
- ↑ Москвитянин. — 1855. — № 13-14. — С. 114, 127.
- ↑ 1 2 3 Примечания к письму А. Н. Майкову 23 декабря 1868 // Ф. М. Достоевский. Полное собрание сочинений в 30 т. Т. 28. Кн. 2. — Л.: Наука, 1985.
- ↑ Якорь. — 1864. — № 2.
- ↑ Е. И. Кийко. Примечания // Ф. М. Достоевский. Собрание сочинений в 15 т. Т. 4. — Л.: Наука, 1989. — С. 755.
- ↑ Боборыкин П.Д. За полвека. Воспоминания. — Москва, «Захаров», 2003 г.
Ссылки
[править]- Собрание сочинений на Lib.Ru/Классика
- Отдел о Григорьеве на сайте niv.ru (Наука. Искусство. Величие)