Владимир Ленский

Владимир Ле́нский — один из главных персонажей стихотворного романа Александра Пушкина «Евгений Онегин», молодой поэт, друг Онегина, убитый им на дуэли в шестой главе.

В романе

См. цитаты из строф с общей характеристикой Ленского в статье о романе:

• Глава вторая: VI, VII, X, XXXVII

Анализ и критика

	[Московские читатели] жалеют, что Ленский только описывается, а не представляется в действии.
	— Михаил Погодин, «„Евгений Онегин“, <…> песнь 4 и 5»

	… я даже был действующим лицом в описаниях деревенской жизни Онегина, ибо она вся взята из пребывания Пушкина у нас, «в губернии Псковской». Так я, дерптский студент, явился в виде геттингенского под названием Ленского;.. — Тригорские впечатления, безусловно, нашли отражение в романе, однако не в форме прямых соответствий с образами героев
	— Алексей Вульф, дневник, 15 июня 1833

На обоих друзей, на Онегина и Ленского, можно бы, кажется, смотреть, как на братьев Вульта и Вальта у Жан-Поля Рихтера, т. е. как на разложение самой природы поэта; может быть, он воплотил двойство своего внутреннего существа в этих двух живых созданиях. Повествование о смерти Ленского, которой обстоятельства почти точь-в-точь, почти буквально осуществились для самого поэта, нельзя в этом отношении читать без содрогания.

— Карл Фарнхаген фон Энзе, «Сочинения А. Пушкина», октябрь 1838

Рядом с Онегиным Пушкин поставил Владимира Ленского, другую жертву русской жизни, vice versa Онегина. Это — острое страдание рядом с хроническим. Это одна из тех целомудренных, чистых натур, которые не могут акклиматизироваться в развращённой и безумной среде, — приняв жизнь, они больше ничего не могут принять от этой нечистой почвы, разве только смерть. Эти отроки — искупительные жертвы — юные, бледные, с печатью рока на челе, проходят как упрёк, как угрызение совести, и печальная ночь, в которой «мы движемся и пребываем», становится ещё чернее. Пушкин обрисовал характер Ленского с той нежностью, которую испытывает человек к грезам своей юности, к воспоминаниям о временах, когда он был так полон надежды, чистоты, неведения. Ленский — последний крик совести Онегина, ибо это он сам, это его юношеский идеал. Поэт видел, что такому человеку нечего делать в России, и он убил его рукой Онегина, — Онегина, который любил его и, целясь в него, не хотел ранить. Пушкин сам испугался этого трагического конца; он спешит утешить читателя, рисуя ему пошлую жизнь, которая ожидала бы молодого поэта.

— Александр Герцен, «О развитии революционных идей в России», 1851

• см. Дмитрий Писарев, «Пушкин и Белинский. „Евгений Онегин“» (III, IV), 1865

… смерть Ленского, всё, что поэт говорит при этом, может быть, в своём роде лучшие и трогательнейшие из стихов Пушкина. Правда и то, что Ленский только смертью своею и возбуждает сердечное сочувствие к себе <…>. Когда Пушкин читал ещё не изданную тогда главу поэмы своей, при стихе: Друзья мои, вам жаль поэта… — один из приятелей его сказал: «Вовсе не жаль»! — «Как так»? — спросил Пушкин. «А потому, — отвечал приятель, — что ты сам вывел Ленского более смешным, чем привлекательным. В портрете его, тобою нарисованном, встречаются черты и оттенки карикатуры». Пушкин добродушно засмеялся, и смех его был, по-видимому, выражением согласия на сделанное замечание.

— Пётр Вяземский, «Мицкевич о Пушкине», 1873

Все главные действующие лица романа — в большей или меньшей степени романтики. <…> Наиболее непосредственно, прямо тема романтического типа сознания раскрыта <…> в образе Ленского. В соответствии с этим Пушкин не только подбирает прямые указания относительно переживаний, мыслей и действий Ленского, но и окружает его образ стилистическими формулами романтизма. При этом существенно то, что Ленский совмещает в себе признаки обоих течений русского романтизма пушкинского времени — и психологического «идеального» романтизма Жуковского и его школы и гражданского, политического, передового романтизма —декабристского типа. <…> Проверка романтизма Ленского реально-трезвым взглядом на вещи самого автора <…> выступает на протяжении всех глав, в которых говорится о Ленском.

— Григорий Гуковский, «Пушкин и проблемы реалистического стиля» (гл. 3), 1948

1840-е

	Пушкин в «Онегине» представил отрадное человеческое явление во Владимире Ленском, да и расстрелял его, и за дело. Что ему оставалось ещё, как не умереть, чтобы остаться благородным, прекрасным явлением? Через десять лет он отучнел бы, стал бы умнее, но все был бы Манилов.
	— Александр Герцен, дневник, 29 июля 1842

В Ленском Пушкин изобразил характер, совершенно противоположный характеру Онегина, характер совершенно отвлечённый, совершенно чуждый действительности. Тогда это было совершенно новое явление, и люди такого рода тогда действительно начали появляться в русском обществе <…>. Ленский был романтик и по натуре и по духу времени. Нет нужды говорить, что это было существо, доступное всему прекрасному, высокому, душа чистая и благородная. Но в то же время «он сердцем милый был невежда», вечно толкуя о жизни, никогда не знал её. Действительность на него не имела влияния: его радости и печали были созданием его фантазии. Он полюбил Ольгу, и что ему была за нужда, что она не понимала его, что, вышедши замуж, она сделалась бы вторым исправленным изданием своей маменьки, что ей всё равно было выйти — и за поэта — товарища её детских игр, и за довольного собою и своею лошадью улана? <…> В нём было много хорошего, но лучше всего то, что он был молод и вовремя для своей репутации умер. Это не была одна из тех натур, для которых жить — значит развиваться и итти вперёд. Это — повторяем — был романтик, и больше ничего. Останься он жив, Пушкину нечего было бы с ним делать, кроме как распространить на целую главу то, что он так полно высказал в одной строфе. Люди, подобные Ленскому, при всех их неоспоримых достоинствах, не хороши тем, что они или перерождаются в совершенных филистеров, или, если сохранят навсегда свой первоначальный тип, делаются этими устарелыми мистиками и мечтателями, которые так же неприятны, как и старые идеальные девы, и которые больше враги всякого прогресса, нежели люди просто, без претензий, пошлые. Вечно копаясь в самих себе и становя себя центром мира, они спокойно смотрят на всё, что делается в мире, и твердят о том, что счастие внутри нас, что должно стремиться душою в надзвездную сторону мечтаний и не думать о суетах этой земли, где есть и голод, и нужда, и… Ленские не перевелись и теперь; они только переродились. В них уже не осталось ничего, что так обаятельно прекрасно было в Ленском; в них нет девственной чистоты его сердца, в них только претензии на великость и страсть марать бумагу. Все они поэты, и стихотворный баласт в журналах доставляется одними ими. Словом, это теперь самые несносные, самые пустые и пошлые люди.

— Виссарион Белинский, «Сочинения Александра Пушкина», статья восьмая, ноябрь 1844

Нет, не перевелись и не переведутся никогда такие характеры, потому что их производят не всегда обстоятельства жизни, но иногда сама природа. Родоначальник их на Руси — Владимир Ленский, по прямой линии происходящий от гётевского Вертера. Пушкин первый заметил существование в нашем обществе таких натур и указал на них. С течением времени они будут изменяться, но сущность их всегда будет та же самая…

— Виссарион Белинский, «Взгляд на русскую литературу 1847 года» (статья 2), февраль 1848