Дворянское гнездо

Материал из Викицитатника
Автограф. 1859 г.

«Дворянское гнездо» — роман Ивана Сергеевича Тургенева, написанный в 1856—1858 годах и впервые опубликованный в 1859 году в журнале «Современник»


Цитаты[править]

  •  

Фёдор Иванович Лаврецкий... происходил от старинного дворянского племени. Родоначальник Лаврецких выехал в княжение Василия Темного из Пруссии и был пожалован двумястами четвертями земли в Бежецком верху. ...Богаче и замечательнее всех Лаврецких был родной прадед Фёдора Иваныча, Андрей, человек жестокий, дерзкий, умный и лукавый. До нынешнего дня не умолкла молва об его самоуправстве, о бешеном его нраве, безумной щедрости и алчности неутолимой. Он был очень толст и высок ростом, из лица смугл и безбород, картавил и казался сонливым; но чем он тише говорил, тем больше трепетали все вокруг него. Он и жену достал себе под стать. Пучеглазая, с ястребиным носом, с круглым желтым лицом, цыганка родом, вспыльчивая и мстительная, она ни в чем не уступала мужу, который чуть не уморил её и которого она не пережила, хотя вечно с ним грызлась. Сын Андрея, Петр, Фёдоров дед, не походил на своего отца; это был простой степной барин, довольно взбалмошный, крикун и копотун, грубый, но не злой, хлебосол и псовый охотник. ...Жена Петра Андреича была смиренница; он взял её из соседнего семейства, по отцовскому выбору и приказанию; звали её Анной Павловной. ...Она прижила с ним двух детей: сына Ивана, Фёдорова отца, и дочь Глафиру. Иван воспитывался не дома, а у богатой старой тетки, княжны Кубенской: она ...приставила к нему гувернера, француза, бывшего аббата, ученика Жан-Жака Руссо, некоего m-r Courtin de Vaucelles, ловкого и тонкого проныру... Ивану пошел всего двадцатый год, ...пришлось ему поневоле вернуться в деревню, к отцу. Грязно, бедно, дрянно показалось ему его родимое гнездо... Случилось так, что в числе горничных Анны Павловны находилась одна очень хорошенькая девушка, с ясными, кроткими глазками и тонкими чертами лица, по имени Маланья, умница и скромница. Она с первого разу приглянулась Ивану Петровичу; и он полюбил её: он полюбил её робкую походку, стыдливые ответы, тихий голосок, тихую улыбку; с каждым днем она ему казалась милей. И она привязалась к Ивану Петровичу всей силою души, как только русские девушки умеют привязываться, — и отдалась ему. В помещичьем деревенском доме никакая тайна долго держаться не может: скоро все узнали о связи молодого барина с Маланьей; весть об этой связи дошла, наконец, до самого Петра Андреича. ...Поднялся гвалт, крик и гам... [Иван Петрович и Маланья сбежали в другую деревню, потом Иван Петрович уплыл в Лондон.] Несколько месяцев спустя получил он письмо от Пестова. Добрый помещик поздравлял Ивана Петровича с рождением сына, явившегося на свет в селе Покровском 20 августа 1807 года и нареченного Фёдором в честь святого мученика Феодора Стратилата. — Глава VIII (Родословная главного героя Лаврецкого)

  •  

Отцу не нравились его столичные привычки, его фраки, жабо, книги, его флейта, его опрятность, в которой недаром чуялась ему гадливость; он то и дело жаловался и ворчал на сына. — Глава VIII

  •  

Федя не любил никого из окружавших его… Горе сердцу, не любившему смолоду!
Таким-то нашел его Иван Петрович и, не теряя времени, принялся применять к нему свою систему. «Я из него хочу сделать человека прежде всего, un homme, — сказал он Глафире Петровне, — и не только человека, но спартанца». Исполнение своего намерения Иван Петрович начал с того, что одел сына по-шотландски: двенадцатилетний малый стал ходить с обнаженными икрами и с петушьим пером на окладном картузе; шведку заменил молодой швейцарец, изучивший гимнастику до совершенства; музыку, как занятие недостойное мужчины, изгнали навсегда; естественные науки, международное право, математика, столярное ремесло, по совету Жан-Жака Руссо, и геральдика, для поддержания рыцарских чувств, — вот чем должен был заниматься будущий «человек»; его будили в четыре часа утра, тотчас окачивали холодною водой и заставляли бегать вокруг высокого столба на веревке; ел он раз в день по одному блюду, ездил верхом, стрелял из арбалета; при всяком удобном случае упражнялся, по примеру родителя, в твердости воли и каждый вечер вносил в особую книгу отчет прошедшего дня и свои впечатления... «Система» сбила с толку мальчика, поселила путаницу в его голове, притиснула её; но зато на его здоровье новый образ жизни благодетельно подействовал... — Глава IX (Воспитание Лаврецкого)

  •  

...И всегда, во всякое время тиха и неспешна здесь жизнь, кто входит в её круг — покоряйся: здесь незачем волноваться, нечего мутить; здесь только тому и удача, кто прокладывает свою тропинку не торопясь, как пахарь борозду плугом. И какая сила кругом, какое здоровье в этой бездейственной тиши! Вот тут, под окном, коренастый лопух лезет из густой травы; над ним вытягивает зоря свой сочный стебель, богородицыны слёзки ещё выше выкидывают свои розовые кудри; а там, дальше, в полях, лоснится рожь, и овес уже пошел в трубочку, и ширится во всю ширину свою каждый лист на каждом дереве, каждая травка на своем стебле. На женскую любовь ушли мои лучшие года, пусть же вытрезвит меня здесь скука, пусть успокоит меня, подготовит к тому, чтобы и я умел не спеша делать дело. — Глава XX (Размышления Лаврецкого после возвращения в деревню из заграницы)

  — Лаврецкий
  •  

Случается иногда что два уже знакомых, но не близких друг другу человека внезапно и быстро сближаются в течение нескольких мгновений, — и сознание этого сближения тотчас выражается в их взглядах, в их дружелюбных и тихих усмешках, в самих их движениях. — Глава XXIV

  •  

[К Лаврецкому приезжает Михалевич, «бывший его товарищ по университету», родом из Малороссии.] Четверти часа не прошло, как уже загорелся между ними спор, один из тех нескончаемых споров, на который способны только русские люди. С оника, после многолетней разлуки, проведенной в двух различных мирах, не понимая ясно ни чужих, ни даже собственных мыслей, цепляясь за слова и возражая одними словами, заспорили они о предметах самых отвлеченных — и спорили так, как будто дело шло о жизни и смерти обоих: голосили и вопили так, что все люди всполошились в доме... — Глава XXV (Спор Лаврецкого с Михалевичем)

  •  

Горемыка издали тотчас чует другого горемыку, но под старость редко сходится с ним, и это нисколько не удивительно: ему с ним нечем делиться, — даже надеждами. — Глава XXV

  •  

Многие из слов Михалевича неотразимо вошли ему в душу, хоть он и спорил и не соглашался с им. Будь только человек добр, — его никто отразить не может. — Глава XXVI

  •  

Расстались они довольно сухо, что, впрочем, часто случается между приятелями на Руси. — Глава XXVIII

  •  

Для иных людей брак по любви может быть несчастьем; но не для вас, с вашим спокойным нравом, с вашей ясной душой! Умоляю вас, не выходите замуж без любви, по чувству долга, отреченья, что ли… Это то же безверие, тот же расчет — и ещё худший. — Глава XXIX

  — Лаврецкий Лизе
  •  

Любовь на всякий возраст имеет свои страданья. — Глава XXXII

  •  

«Россия, — говорил он, — отстала от Европы; нужно подогнать её. Уверяют, что мы молоды, — это вздор; да и притом у нас изобретательности нет; сам Х<омяко>в признается в том, что мы даже мышеловки не выдумали. Следовательно, мы поневоле должны заимствовать у других. Мы больны, говорит Лермонтов, — я согласен с ним; но мы больны оттого, что только наполовину сделались европейцами; чем мы ушиблись, тем мы и лечиться должны.... У нас, — продолжал он, — лучшие головы... давно в этом убедились; все народы в сущности одинаковы; вводите только хорошие учреждения — и дело с концом. Пожалуй, можно приноравливаться к существующему народному быту; это наше дело, дело людей… (он чуть не сказал: государственных) служащих; но, в случае нужды, не беспокойтесь: учреждения переделают самый этот быт». ...Лаврецкий поднялся и начал возражать Паншину; завязался спор. Лаврецкий... спокойно разбил Паншина на всех пунктах. Он доказал ему невозможность скачков и надменных переделок с высоты чиновничьего самосознания — переделок, не оправданных ни знанием родной земли, ни действительной верой в идеал, хотя бы отрицательный; привел в пример свое собственное воспитание, требовал прежде всего признания народной правды и смирения перед нею — того смирения, без которого и смелость противу лжи невозможна; не отклонился, наконец, от заслуженного, по его мнению, упрека в легкомысленной растрате времени и сил.
— Все это прекрасно! — воскликнул, наконец, раздосадованный Паншин, — вот вы, вернулись в Россию, — что же вы намерены делать?
— Пахать землю, — отвечал Лаврецкий, — и стараться как можно лучше её пахать. — Глава XXXIII (Спор «западника» Паншина со «славянофилом» Лаврецким)

  •  

Русский человек боится и привязывается легко; но уважение его заслужить трудно: дается оно не скоро и не всякому. — Глава XXXV

  •  
Лиза Калитина
Лизу сперва испугало серьезное и строгое лицо новой няни; но она скоро привыкла к ней и крепко полюбила. Она сама была серьезный ребенок... Агафья рассказывает ей не сказки: мерным и ровным голосом рассказывает она житие Пречистой Девы, житие отшельников, угодников Божиих, святых мучениц... Агафья и молиться её выучила. Иногда она будила Лизу рано на заре, торопливо её одевала и уводила тайком к заутрене; Лиза шла за ней на цыпочках, едва дыша; холод и полусвет утра, свежесть и пустота церкви, самая таинственность этих неожиданных отлучек, осторожное возвращение в дом, в постельку, — вся эта смесь запрещенного, странного, святого потрясала девочку, проникала в самую глубь её существа.

...Вся проникнутая чувством долга, боязнью оскорбить кого бы то ни было, с сердцем добрым и кротким, она любила всех и никого в особенности; она любила одного Бога восторженно, робко, нежно. Лаврецкий первый нарушил её тихую внутреннюю жизнь. Такова была Лиза. — Глава XXXV (Воспитание Лизы Калитиной)

  •  

Варвара Павловна внезапно заиграла шумный штраусовский[1] вальс, начинавшийся такой сильной и быстрой трелью, что Гедеоновский даже вздрогнул. <...> Сыгранный ею самою вальс звенел у ней в голове, волновал её; где бы она ни находилась, стоило ей только представить себе огни, бальную залу, быстрое круженье под звуки музыки — и душа в ней так и загоралась, глаза странно меркли, улыбка блуждала на губах, что-то грациозно-вакхическое разливалось по всему телу. — Глава XXXIX

  •  

— Вы услышите, может быть… но что бы ни было, забудьте… нет, не забывайте меня, помните обо мне.
— Мне вас забыть…
— Довольно, прощайте. Не идите за мной.
— Лиза, — начал было Лаврецкий…
— Прощайте, прощайте! — повторила она, ещё ниже опустила вуаль и почти бегом пустилась вперед. — Глава XLIV (Прощание Лаврецкого с любовницей Лизой)

  •  

...Я решилась, я молилась, я просила совета у Бога; все кончено, кончена моя жизнь с вами. Такой урок недаром; да я уж не в первый раз об этом думаю. Счастье ко мне не шло; даже когда у меня были надежды на счастье, сердце у меня все щемило. Я все знаю, и свои грехи, и чужие, и как папенька богатство наше нажил; я знаю всё. Всё это отмолить, отмолить надо. — Глава XLV (Лиза об уходе в монастырь)

  — Лиза
  •  

Он утих и — к чему таить правду? — постарел не одним лицом и телом, постарел душою; сохранить до старости сердце молодым, как говорят иные, и трудно и почти смешно; тот уже может быть доволен, кто не утратил веры в добро, постоянства воли, охоты к деятельности. Лаврецкий имел право быть довольным: он сделался действительно хорошим хозяином, действительно выучился пахать землю и трудился не для одного себя; он, насколько мог, обеспечил и упрочил быт своих крестьян. — Эпилог

  •  

Играйте, веселитесь, растите, молодые силы, жизнь у вас впереди, и вам легче будет жить: вам не придется, как нам, отыскивать свою дорогу, бороться, падать и вставать среди мрака; мы хлопотали о том, как бы уцелеть — и сколько из нас не уцелело! — а вам надобно дело делать, работать, и благословение нашего брата, старика, будет с вами. А мне, после сегодняшнего дня, после этих ощущений, остается отдать вам последний поклон — и, хотя с печалью, но без зависти, безо всяких темных чувств, сказать, в виду конца, в виду ожидающего Бога: «Здравствуй, одинокая старость! Догорай, бесполезная жизнь!» — Эпилог (Размышления Лаврецкого в доме Калитиных)

  — Лаврецкий

Цитаты о романе[править]

  •  

«Дворянское гнездо» имело самый большой успех, который когда-либо выпал мне на долю. Со времени появления этого романа я стал считаться в числе писателей, заслуживающих внимание публики. — Из предисловия к собранию романов в издании сочинений 1880 г.

  И. С. Тургенев
  •  

Роман Тургенева при появлении в печати вызвал восторженные отклики читателей.
...Большое количество статей и рецензий, которыми откликнулась пресса на появление «Дворянского гнезда», свидетельствовала о выдающемся литературно-общественном значении этого события.
Роман был замечен и высоко оценен современниками, принадлежавшими к самым различным общественным кругам. О высоких художественных достоинствах «Дворянского гнезда», о впечатляющей силе его образов писали и представители эстетической критики Н. Ахшарумов [2], А. Пятковский [3], М. Де-Пуле [4], и «почвенник» Ап. Григорьев [5], и публицист либерального направления П. В. Анненков [6]. В течение года четыре раза высказывал свое мнение о «Дворянском гнезде» на страницах «Современника» Н. А. Добролюбов [7]. Горячо отзывался о новом произведении Тургенева M. E. Салтыков-Щедрин [8], несколько статей посвятил этому произведению в разное время Д. И. Писарев [9]
...При видимом единодушии хвалебных оценок в критике, посвященной «Дворянскому гнезду», отразились разные точки зрения на роман Тургенева и развернулась иногда скрытая, иногда явная полемика между авторами противоположных идеологических ориентации. — Комментарии из Полного собрания сочинений и писем в 28 томах. Сочинения: в 15 тт. Т. 7. М.-Л., «Наука», 1964.

Примечания[править]

  1. Иоганн Штраус (отец) или Иоганн Штраус (сын).
  2. Н. Ахшарумов. "Дворянское гнездо" И. С. Тургенева ("Современник", январь 1859). — В кн.: "Весна", Литературный сборник на 1859 г., СПб., 1859, стр. 358-374.
  3. А. Пятковский. "Дворянское гнездо". Повесть И. С. Тургенева ("Современник", 1859,No1). — "Журнал министерства народного просвещения", 1859,No5, отд. VI, стр. 95-111.
  4. М. Де-Пуле. "Дворянское гнездо" И. С. Тургенева, — P Сл, 1859,No11, отд. Ц, стр. 1-22; Нечто о литературных мошках и букашках. — "Время", 1861,No2, отд. III, стр. 115-131.
  5. Ап. Григорьев. И. С. Тургенев и его деятельность. (По поводу романа "Дворянское гнездо"), — P Сл, 1859, ЭЭ 4, 5, 6, 8.
  6. П. В. Анненков. "Дворянское гнездо". Роман И. С. Тургенева. — P Вести, 1859, т. XXII,No8, стр. 508-538.
  7. С, 1859, ЭЭ 2, 5, 6; 1860,No3 — в рецензиях на комедию Островского "Воспитанница", на сборник "Весна" и в статьях "Что такое обломовщина", "Когда же придет настоящий день".
  8. Салтыков-Щедрин, т. XVIII, стр. 142-144.
  9. Д. И. Писарев. "Дворянское гнездо". Роман И. С. Тургенева. — "Рассвет", 1859,NoИ, отд. II, стр. 23-40; Писемский, Тургенев и Гончаров. — P Сл, 1861,NoИ, стр. 1-47; Женские типы в романах и повестях Писемского, Тургенева и Гончарова. — P Сл, 1861,No12, отд. И, стр. 1-52.

Ссылки[править]