Именно математика в каждом случае открывает подлинную истину, так как она знает каждый скрытый секрет и хранит ключ к любому тончайшему смыслу: поэтому тот, кто имеет бесстыдство изучать физику и в то же время отрицать математику, должен бы знать с самого начала, что он никогда не войдёт во врата мудрости.
Истинную философию вещает природа; но понять её может лишь тот, кто научился понимать ее язык, при помощи которого она говорит с нами. Этот язык есть математика.
Математика, подобно жернову, перемалывает то, что под него засыпают, и как, засыпав лебеду, вы не получите пшеничной муки, так, исписав целые страницы формулами, вы не получите истины из ложных предпосылок.
Было бы легче остановить Солнце, легче было сдвинуть Землю, чем уменьшить сумму углов в треугольнике, свести параллели к схождению[комм. 1] и раздвинуть перпендикуляры к прямой на расхождение.
В любой науке столько истины, сколько в ней математики. — Парафраз Канта: «В каждом отделе естествознания есть лишь столько настоящей науки, сколько в нем математики» (Метафизические основы естествознания, 1786 г.).
Математика в современном своем состоянии настолько обширна и разнообразна, что можно смело сказать, что в полном объеме она уму человеческому непостижима.
Математика сама создает те идеальные образы, над которыми она оперирует, не только не прибегая при этом к наглядности, но тщательно изгоняя из своих рассуждений и доказательств всякую наглядность, всякое свидетельство чувств. Геометр <здесь: «чистый» математик> не только не верит своим чувствам, но не признает самого их существования; он есть декартово «мыслящее существо». Геометру нет дела до того, есть ли в природе такие предметы, к которым его образы относятся, для него важно, что он их создал в своем уме, приписал им определения, аксиомы и допущения, после чего он с полною логичностью и строгостью развивает следствия этих аксиом и допущений, не вводя при этом никаких других аксиом и никаких новых допущений, — до остального ему дела нет.
[...]
Инженер должен по своей специальности уметь владеть своим инструментом, но он вовсе не должен уметь его делать; плотник не должен уметь выковать или направить топор, но должен уметь отличить хороший топор от плохого; слесарь не должен уметь сам насекать напильник, но должен выбрать тот напильник, который ему надо.
Так вот, геометра, который создаст новые математические выводы, можно уподобить некоему воображаемому универсальному инструментальщику, который готовит на склад инструмент на всякую потребу; он делает всё, начиная от кувалды и кончая тончайшим микроскопом и точнейшим хронометром. Геометр создает методы решения вопросов, не только возникающих вследствие современных надобностей, но и для будущих, которые возникнут, может быть, завтра, может быть, через тысячу лет.
Нет ничего невозможного в том, чтобы, начиная от первооснов и следуя по прямому пути, добраться до таких возвышенных точек, с которых можно ясно обозреть самую сущность и движущие силы современной математики.
— «Что такое математика?»[5]Куранта и Роббинса, из предисловия.
Математика создаёт структуры, но неизвестно чьи. Математик строит модели, совершенные сами по себе (то есть совершенные по своей точности), но он не знает, модели чего он создаёт. Это его не интересует. Он делает то, что делает, так как такая деятельность оказалась возможной.
... эмпирические системы утрачивают свою актуальность, математические же — никогда. Их бессмертие — в их «пустоте».
— Станислав Лем, «Summa Technologiae», гл. 5
А математику уже затем учить следует, что она ум в порядок приводит. — Приписано Ломоносову в книге И. Я. Депмана «История арифметики» (М., 1959). С 1960-х гг. — текст школьных плакатов.
Не такой требуется математик, который только в трудных выкладках искусен, но который, в изобретениях и в доказательствах привыкнув к математической строгости, в натуре сокровенную правду точным и непоползновенным порядком вывесть умеет. Бесполезны тому очи, кто желает видеть внутренность вещи, лишаясь рук к отверстию оной. Бесполезны тому руки, кто к рассмотрению открытых вещей очей не имеет. Химияруками, математика очами физическими по справедливости назваться может.[7]
Джинc (Jeans), уже в наше время, сформулировал [ответ на вопрос: “каким образом наше сознание постигает мир?”] приблизительно так: “почему математика способна объяснить мир?” — “потому, что мир подобен математике”. Он доказывает, таким образом, что действительность имеет ту же природу, что и математика — что мир есть математическое мышление (а потому идеален). Это аргумент явно не более здравый, нежели следующий: “почему язык может описывать мир?” — “потому, что мир подобен языку — он лингвистичен”, и далее: “почему английский язык может описывать мир?” — “потому, что мир устроен по-английски”.
...Из факта, что описание мира требует языка математики, о природе мира можно заключить лишь то, что миру присуща определенная степень сложности: в нем налицо определенные отношения, которые нельзя описать с помощью слишком примитивных инструментов описания.
Джинса смутило, что наш мир оказывается соответствующим математическим формулам, первоначально выведенным чистыми математиками, которые совсем не собирались прилагать свои формулы к миру. Видимо, он изначально был, как я говорю, “индуктивистом”, то есть думал, что теории получаются из опыта с помощью более или менее простой процедуры вывода. Если человек исходит из такой посылки, то вполне понятно, почему он удивляется, обнаружив, что теория, сформулированная чистыми математиками в чисто спекулятивной манере, впоследствии оказывается применимой к физическому миру. Но людей, не склонных к индуктивизму, это совсем не удивляет. Они знают, что теория, первоначально выдвинутая как отвлеченное рассуждение, как чистая возможность, очень часто впоследствии оказывается эмпирически применимой. Они знают, что нередко именно спекулятивное предвосхищение (anticipation) открывает путь для эмпирических теорий.[9]
Чистая математика целиком состоит из утверждений следующего типа: если какое-то предложение истинно в применении к какому-нибудь объекту, то в применении к тому же объекту истинно такое-то предложение. Здесь существенно то, что не подлежит обсуждению вопрос о том, истинно ли на самом деле первое предложение, и что не должно быть указано, что представляет из себя тот объект, в применении к которому первое предложение предполагается истинным... Таким образом, математика может быть определена как наука, в которой мы никогда не знаем, о чём мы говорим, и никогда не знаем, истинно ли то, что мы говорим.
Pure mathematics consists entirely of such asseverations as that, if such and such a proposition is true of anything, then such and such a proposition is true of that thing. It is essential not to discuss whether the first proposition is really true, and not to mention what the anything is of which it is supposed to be true…Thus mathematics may be defined as the subject in which we never know what we are talking about, nor whether what we are saying is true. (Recent Work on the Principles of Mathematics, published in International Monthly, vol. 4 (1901).)
Современная наука очень насыщена математикой, и лишь немногочисленные специалисты достаточно владеют последней, чтобы разобраться в <фундаментальной физике>. <…> Кто-то сказал мне, что каждое уравнение, включённое в <научно-популярную> книгу, уменьшает число её покупателей вдвое. — Обобщение цитаты: в оригинале имелась в виду именно его книга («Кто-то сказал мне, что каждое уравнение, включённое мной в эту книгу, уменьшит доход от её продаж вдвое.»), но в данном контексте пример вполне распространяется на научно-популярную литературу по физике вообще.
точная цитата 2-го предложения: Someone told me that each equation I included in the book would halve the sales.
В математике ум исключительно занят собственными формами познавания — временем и пространством, следовательно, подобен кошке, играющей собственным хвостом.
Если теоремы математики прилагаются к отражению реального мира, они не точны; они точны до тех пор, пока они не ссылаются на действительность. — Цитата из доклада «Геометрия и опыт» (Geometrie und Erfahrung, 1921). Английский вариант популяризовал Карл Поппер.
In so far as theories of mathematics speak about reality, they are not certain, and in so far as they are certain, they do not speak about reality.
Мы, с Целым некогда слиянные в экстазе,
Храним, не чувствуя, законы естества, Мысль математика ― воспоминанье связи,
И слово «круглое» есть отблеск Божества.[12]
— Алексей Любяр, «Мы круглого нигде в природе не встречали...» («Из мыслей отшельника»), 1912
С хладнокровьем математика
Я б хотел войну опошлить,
Чтоб военная романтика
Не манила в битвы больше.[13]
↑Физики продолжают шутить. Сборник переводов. Составители-переводчики: Ю. Конобеев, В. Павлинчук, Н. Работнов, В. Турчин. — М.:Издательство «Мир», 1968
↑ 2,02,1Е.С.Лихтенштейн (составитель) Слово о науке. Книга вторая.. — М.: Знание, 1981. — 272 с. — (817728). — 100 000 экз.
↑Курант Р., Г. Роббинс. Что такое математика? 3-e изд., испр. и доп. — М.: 2001. 568 с.
↑Физики продолжают шутить. Сборник переводов. Составители-переводчики: Ю. Конобеев, В. Павлинчук, Н. Работнов, В. Турчин. — М.:Издательство «Мир», 1968
↑М. В. Ломоносов. «Избранные философские произведения» //Госполитиздат, Москва, 1950 г. — с.172.
