Дени Дидро

Дени Дидро

Статья в Википедии

Произведения в Викитеке

Медиафайлы на Викискладе

Дени́ Дидро́ (фр. Denis Diderot; 5 октября 1713 — 31 июля 1784) — французский писатель, философ-просветитель и драматург, организатор и главный редактор «Энциклопедии, или Толкового словаря наук, искусств и ремёсел». На русском языке наиболее полное издание его сочинений было выпущено в 1935—1947 годах.

Цитаты

	Тело, по мнению некоторых философов, не одарено само по себе ни действием, ни силой; это ужасная ошибка, идущая вразрез со всякой здравой физикой, со всякой здравой химией: тело преисполнено деятельности и силы и само по себе, и по природе своих основных свойств, рассматриваем ли мы его в молекулах или в массе. К этому добавляют: чтобы представить себе движение вне существующей материи, следует вообразить силу, на неё воздействующую. Это не так: молекула, наделённая свойством, присущим её природе, есть сама по себе деятельная сила. Она воздействует на другую молекулу, в свою очередь воздействующую на первую. <…> В природе всё преисполнено разнообразной деятельности, подобно этому скоплению молекул, называемому вами огнём. В этом скоплении, которое вы называете огнём, у всякой молекулы своя природа, своё действие. <…> абсолютный покой есть абстрактное понятие, не существующее в природе; движение же есть такое же реальное свойство, как длина, ширина, глубина. <…> Сила, действующая на молекулу, истощается; внутренняя сила молекулы неистощима. Она неизменна, вечна. <…> Следовательно, абсурдно утверждение, что движение является реальной противоположностью материи. — перевод: В. Е. Сережников, 1935, 1941
	Le corps, selon quelques philosophes, est, pur lui-même, sans action et sans force ; c’est une terrible fausseté, bien contraire à toute bonne physique, à toute bonne chimie : par lui-même, par la nature de ses qualités essentielles, soit qu’on le considère en molécules, soit qu’on le considère en masse, il est plein d’action et de force. Pour vous représenter le mouvement, ajoutent-ils, outre la matière existante, il vous faut imaginer une force qui agisse sur elle. Ce n’est pas cela : la molécule, douée d’une qualité propre à sa nature, par elle-même est une force active. Elle s’exerce sur une autre molécule qui s’exerce sur elle. <…> Tout, dans la nature, a son action diverse, comme cet amas de molécules que vous appelez le feu. Dans cet amas que vous appelez feu, chaque molécule a sa nature, son action. <…> le repos absolu est un concept abstrait qui n’existe point en nature, et que le mouvement est une qualité aussi réelle que la longueur, la largeur et la profondeur. <…> La force, qui agit sur la molécule, s’épuise ; la force intime de la molécule ne s’épuise point. Elle est immuable, éternelle. <…> Donc il est absurde de dire que la matière a une opposition réelle au mouvement.
	— «Философские принципы относительно материи и движения» (Principes philosophiques sur la matière et le mouvement), 1770

Его сочинение, несмотря на всю свою бессмысленность, могло бы произвести достаточно шума, чтобы поставить под угрозу свободу автора, если бы оно было написано с темпераментом и фантазией. Господин де Вальмир обязан своим спокойствием схоластической темноте и плохому стилю произведения. Этот метафизик признаёт существование бога, но одновременно объясняет все функции души механическими и материальными причинами. <…> Свобода воли могла бы быть лишь в том случае, если бы во вселенной существовало немного свободы, и молекула влекла бы за собой время вместо того, чтобы быть им влекомой. <…> Господин де Вальмир всячески кокетничает с богословами. <…> Нравственный мир так тесно связан с миром физическим, что трудно предположить, чтобы они не были частями одной и той же машины. Вы были лишь атомом этого великого целого, время вновь превратит вас в его мельчайшую частицу. — перевод: Х. Н. Момджян

— «„Бог и человек“, сочинение де Вальмира» (Dieu & l'homme. Par M. de Valmir), 1771

	Государь, если вы желаете иметь священников, вы не можете желать философов, а если желаете философов, не можете желать священников. Ведь философы по самой профессии своей — друзья разума и науки, а священники — враги разума и покровители невежества, и если первые делают добро, то вторые делают зло; вы же не можете желать в одно и то же время добра и зла. Вы имеете, по вашим словам, и философов и священников: философов — бедных и не очень страшных; священников — очень богатых и очень опасных. <…> Ваше надменное духовенство предпочитает давать вам добровольные дары, а не платить налоги. Потребуйте у него добровольных даров. Так как ваше духовенство безбрачно и поэтому очень мало думает о своих преемниках, оно не захочет платить из своего кармана, а предпочтёт сделать заём у ваших подданных. Тем лучше. Не мешайте ему в этом, помогите ему сделать огромный заём у остальной части народа, а тогда поступите по справедливости и заставьте духовенство заплатить его долг. Оно сможет уплатить, только отчуждая часть своего имущества. Какой бы священный характер ни имело это имущество, будьте уверены, что ваши подданные не постесняются взять его, если перед ними встанет альтернатива: или принять его в возмещение своих денег, или разориться, потеряв свой вексель. Поступая таким образом, переходя от одного добровольного дара к другому, вы заставите их войти в долги во второй раз, в третий раз, в четвёртый раз; вынужденные расплатиться с этими долгами, они впадут в нужду и станут столь же жалки, сколь они бесполезны. <…> Но, скажете вы мне, у меня не будет больше религии! Вы ошибаетесь, государь: у вас всегда будет религия, ибо религия — это очень живучее, ползучее, никогда не гибнущее растение. Она только меняет свою форму. Религия, которая получится в результате обнищания и унижения духовенства, будет наименее неудобной, наименее печальной, самой спокойной и самой невинной. <…> если вы могли добиться без всяких неприятных последствий сменяемости судей, то гораздо легче сделать сменяемыми священников; пока вы будете считать их необходимыми, вы должны держать их на жалованьи, ибо получающий жалованье священник — это малодушное существо, боящееся, что его прогонят и таким образом погубят;.. — перевод: П. С. Юшкевич, 1935
	Sire, si vous voulez des prêtres, vous ne voulez point de philosophes, et si vous voulez des philosophes, vous ne voulez point de prêtres ; car les uns étant par état les amis de la raison et les promoteurs de la science, et les autres les ennemis de la raison et les fauteurs de l’ignorance, si les premiers font le bien, les seconds font le mal ; et vous ne voulez pas en même temps le bien et le mal. Vous avez, me dites-vous, des philosophes et des prêtres : des philosophes qui sont pauvres et peu redoutables, des prêtres très-riches et très-dangereux. <…> Vous laisserez les choses dans l’état où elles sont. Votre orgueilleux clergé aime mieux vous accorder des dons gratuits que de vous payer l’impôt ; demandez-lui des dons gratuits. Votre clergé célibataire, qui se soucie fort peu de ses successeurs, ne voudra pas payer de sa bourse, mais il empruntera de vos sujets ; tant mieux ; laissez-le emprunter ; aidez-le à contracter une dette énorme avec le reste de la nation ; alors faites une chose juste, contraignez-le à payer. Il ne pourra payer qu’en aliénant une partie de ses fonds ; ces fonds ont beau être sacrés, soyez très-sûr que vos sujets ne se feront aucun scrupule de les prendre lorsqu’ils se trouveront dans la nécessité ou de les accepter en payement ou de se ruiner en perdant leur créance. C’est ainsi que, de dons gratuits en dons gratuits, vous leur ferez contracter une seconde dette, une troisième, une quatrième, à l’acquittement de laquelle vous les contraindrez jusqu’à ce qu’ils soient réduits à un état de médiocrité ou d’indigence qui les rende aussi vils qu’ils sont inutiles. <…> Mais, me direz-vous, je n’aurai plus de religion. Vous vous trompez, Sire, vous en aurez toujours une ; car la religion est une plante rampante et vivace qui ne périt jamais ; elle ne fait que changer de forme. Celle qui résultera de la pauvreté et de l’avilissement de ses membres sera la moins incommode, la moins triste, la plus tranquille et la plus innocente. <…> vous avez pu rendre sans conséquence fâcheuse vos magistrats amovibles, il y a bien moins d’inconvénient à rendre vos prêtres amovibles ; que tant que vous croirez en avoir besoin, il faut que vous les stipendiiez, parce qu’un prêtre stipendié n’est qu’un homme pusillanime qui craint d’être chassé et ruiné ;..
	— «Речь философа, обращённая к королю» (Discours d’un Philosophe à un Roi), 1773—74 [1875]

	Дидро. … я не сомневаюсь, что ваш управляющий обворовывает вас накануне Пасхи немного меньше, чем после, и что время от времени религия мешает совершиться целому ряду маленьких зол и создаёт ряд маленьких благ. <…> если бы двадцати тысячам жителей Парижа пришла фантазия строго сообразовать своё поведение с Нагорной проповедью… <…> было бы столько сумасшедших, что полиция не знала бы, что с ними делать, так как не хватало бы смирительных домов. В боговдохновенных книгах есть две морали: одна — главная и общая всем нациям, всем культам, и ей кое-как следуют; другая — свойственная каждой отдельной нации и каждому культу; ей верят, её проповедуют в храмах, прославляют в частных домах, но ей вовсе не следуют. Герцогиня. Отчего же происходит такая странность? Дидро. Оттого, что невозможно угнетать народ правилами, подходящими лишь для нескольких меланхоликов и скроенными по их характеру. Религии, как и монастырские уставы, со временем увядают. Это — безумие, которое не может устоять против постоянного напора природы, возвращающей нас под сень своих законов. <…> искушение слишком близко, а мучения ада слишком далеки; не ждите ничего хорошего от системы странных воззрений, которые можно внушать только детям, которые надеждой на искупление подстрекают к преступлению, которые посылают провинившегося просить у бога прощения за обиду, нанесённую человеку, и подтачивают строй естественных и моральных обязанностей, подчиняя его строю призрачных обязанностей. — перевод: В. К. Сережников, 1935
	Diderot. … je ne doute point que votre intendant ne vous vole un peu moins la veille de Pâques que le lendemain des fêtes ; et que de temps en temps la religion n’empêche nombre de petits maux et ne produise nombre de petits biens. <…> s’il prenait en fantaisie à vingt mille habitants de Paris de conformer strictement leur conduite au sermon sur la montagne… <…> tant de fous, que le lieutenant de police ne saurait qu’en faire ; car nos petites-maisons n’y suffiraient pas. Il y a dans les livres inspirés deux morales : l’une générale et commune à toutes les nations, à tous les cultes, et qu’on suit à peu près ; une autre, propre à chaque nation et à chaque culte, à laquelle on croit, qu’on prêche dans les temples, qu’on préconise dans les maisons, et qu’on ne suit point du tout. La Maréchale. Et d’où vient cette bizarrerie ? Diderot. De ce qu’il est impossible d’assujettir un peuple à une règle qui ne convient qu’à quelques hommes mélancoliques, qui l’ont calquée sur leur caractère. Il en est des religions comme des constitutions monastiques, qui toutes se relâchent avec le temps. Ce sont des folies qui ne peuvent tenir contre l’impulsion constante de la nature, qui nous ramène sous sa loi. <…> la tentation est trop proche ; et l’enfer est trop loin : n’attendez rien qui vaille la peine qu’un sage législateur s’en occupe, d’un système d’opinions bizarres qui n’en impose qu’aux enfants ; qui encourage au crime par la commodité des expiations ; qui envoie le coupable demander pardon à Dieu de l’injure faite à l’homme, et qui avilit l’ordre des devoirs naturels et moraux, en le subordonnant à un ordre de devoirs chimériques.
	— «Разговор философа с женой маршала де***», 1774 [1777]

	Про иезуитов говорят, что каждый из них является кинжалом, рукоятку которого держит глава ордена; можно утверждать, с тем же основанием, что каждый священник — кинжал, рукоятка которого находится в руках бога, или, вернее, что бог является кинжалом в руках священника.
	1-е предложение: On a dit des jésuites que chacun d’eux était un poignard dans la main du général.
	— «Замечания на Наказ Её императорского величества депутатам комиссии по составлению законов» (De Sa Majesté Impériale pour la Confectiox des lois), 1774 [1920]

	Бо́льшая часть нации всегда останется невежественной, боязливой и, следовательно, суеверной. Атеизм может быть доктриной небольшой школы, но никогда не станет убеждением большого числа граждан, в особенности граждан, принадлежащих к малоцивилизованной нации. — «Факультет теологии» (Faculté de théologie)
	Le gros d’une nation restera toujours ignorant, peureux et conséquemment superstitieux. L’athéisme peut être la doctrine d’une petite école, mais jamais celle d’un grand nombre de citoyens, encore moins celle d’une nation un peu civilisée.
	— «План университета для правительства России» (Plan d’une Université pour le gouvernement de Russie), 1776 [1814]

	… в Риме были и люди, чью испорченность кое-кому хотелось приписать всем философам вообще <…>. Этот факт напоминает мне об авторе «Анти-Сенеки» и о склонности врагов философии постоянно цитировать его среди мудрых и просвещённых людей <…>. Если бы эти клеветники хороших людей не были чужды каких-либо честных чувств, они бы покраснели, ставя его имя, заслуженно покрытое позором, рядом с именами, более всего заслуживающими уважения.  — перевод с дополнением
	… aussi à Rome des hommes pervers qu'on se plaisait à associer aux philosophes en général <…>. Ce fait me rappelle l'auteur de "Anti-Sénêque" et la constante affectation des ennemis de la philosophie à le citer parmi les hommes sages et i-clairés <…>. Si ces calomniateurs des gens de bien n'étaient pas étrangers à tout sentiment honnête, ils rougiraient de placer ce nom justement décrié, à côté des noms les plus respectables et les plus respectés.
	— «Письма Сенеки» (Des Lettres de Sénèque), 1778

	… величайшее недоразумение — это вдаваться в мораль, когда дело касается исторических фактов. — перевод: Г. И. Ярхо, 1937
	… t’embarquer dans un chapitre de morale, lorsqu’il s’agit d’un fait historique.
	— «Жак-фаталист и его хозяин» (Jacques le fataliste et son maître), 1780

	… религия и законы — пара костылей, которую не следует отнимать у людей, слабых на ноги.
	… la religion et des lois, que c’était une paire de béquilles qu’il ne fallait pas ôter à ceux qui avaient les jambes faibles.
	— там же

	Каждое произведение ваяния или живописи должно выражать какое-либо великое правило жизни, должно поучать зрителя, иначе оно будет немо.
	— «О композиции и о выборе сюжетов»

	Неверие — первый шаг в философии.
	Le premier pas vers la philosophie, c’est l’incrédulité.
	— предсмертные слова (по свидетельству его дочери Мари-Анжелики Вандель)

Принципы нравственной философии, или Опыт о достоинстве и добродетели, написанный милордом Ш***

Principes de la Philosophie morale ou Essai sur le Mérite et la Vertu, par mylord S*** — вольный перевод 1745 года сочинения Энтони Эшли-Купера (3-го графа Шефтсбери) 1699 года с примечаниями, основанными на других произведениях того. Перевод: Л. З. Каменская, 1985.

	Вспомните историю наших гражданских волнений, и вы увидите, что половина нации из благочестивых побуждений купалась в крови другой половины и для защиты божьего промысла попирала первоначальные чувства человечности; как будто для того, чтобы прослыть верующим, необходимо было перестать быть человеком! — Моему брату (À mon frère)
	Rappelez-vous l’histoire de nos troubles civils, et vous verrez la moitié de la nation se baigner, par piété, dans le sang de l’autre moitié, et violer, pour soutenir la cause de Dieu, les premiers sentiments de l’humanité ; comme s’il fallait cesser d’être homme pour se montrer religieux !

У нас достаточно длинных трактатов о нравственности; но никто ещё не подумал о том, чтобы рассказать нам о её составных частях. Ведь такое название я не могу дать ни пустым выводам, которые нам поспешно диктуют в школах и, к счастью, не успевают объяснить, ни сборникам бессвязных и беспорядочных изречений, задача которых — унизить человека, не очень-то утруждая себя его исправлением. Не то чтобы нельзя было установить некоторой разницы между этими двумя видами творений: я согласен, что в одной странице Лабрюйера содержится больше полезного, чем в целом томе Пуршо; но следует также признать, что и те и другие неспособны с помощью своих принципов сделать читателя добродетельным. <…> Цель этого произведения состоит в том, чтобы показать, что добродетель почти неразрывно связана с познанием бога и что мирское счастье для человека неотделимо от добродетели. — Вступительное слово (Discours préliminaire)

Nous ne manquons pas de longs traités de morale ; mais on n’a point encore pensé à nous en donner des éléments ; car je ne peux appeler de ce nom ni ces conclusions futiles qu’on nous dicte à la hâte dans les écoles, et qu’heureusement on n’a pas le temps d’expliquer, ni ces recueils de maximes sans liaison et sans ordre, où l’on a pris à tâche de déprimer l’homme, sans s’occuper beaucoup de le corriger. Ce n’est pas qu’il n’y ait quelque différence à faire entre ces deux sortes d’ouvrages : j’avoue qu’il y a plus à profiter dans une page de La Bruyère que dans le volume entier de Pourchot ; mais il faut convenir aussi qu’ils sont les uns et les autres incapables de rendre un lecteur vertueux par principes. <…> Le but de cet ouvrage est de montrer que la vertu est presque indivisiblement attachée à la connaissance de Dieu, et que le bonheur temporel de l’homme est inséparable de la vertu.

Я знавал одного архитектора, который установил такую мощную подпору под одну сторону здания, находящуюся под угрозой разрушения, что здание обвалилось с другой стороны. Почти такое же явление наблюдается в морали. Люди не довольствуются выявлением преимуществ добродетели и честности, они пренебрегают этими опорами и добавляют к ним другие, чем создают опасность разрушения здания. Ожидаемые воздаяния так восхваляли, что у людей не осталось других причин быть добродетельными. — книга I, часть III, раздел III

J’ai connu un architecte, qui étaya si fortement un bâtiment qui menaçait ruine d’un côté, qu’il en fut renversé de l’autre. Le même accident est presque arrivé en morale. On ne s’est pas contente de relever les avantages de la vertu et de l’honnêteté, on s’est méfié de ces appuis, et on y en a ajouté d’autres, d’une façon à culbuter l’édifice. On a tant exalté les récompenses qui l’attendaient, que les hommes ont été exposés à n’avoir pas d’autres raisons d’être vertueux.

Если предположить, <…> что честный человек не может быть счастливым в этом мире и что преходящее блаженство несовместимо с добродетелью, то разве не заставил бы его необычайный порядок, который воцарился бы во вселенной, с недоверием относиться к тому порядку, который будет царить в иной жизни? Разве отрицание добродетели не есть поддержка атеизма? Не подрывает ли преувеличение имеющихся в природе недостатков существование бога, причём не укрепляя веры в грядущую жизнь? Несомненно, что те, кто имеет наилучшее мнение о преимуществах добродетели в этой жизни, не самые недоверчивые в вопросе об иной жизни. — там же

Si l’on supposait, <…> que l’honnête homme ne peut être que malheureux en ce monde, et que la félicité temporelle est incompatible avec la vertu, l’économie singulière qui régnerait dans l’univers ne le porterait-elle pas à se méfier de l’ordre qui régnera dans l’autre vie ? Décrier la vertu n’est-ce donc pas prêter main-forte à l’athéisme ? Amplifier les désordres apparents de la nature, n’est-ce pas ébranler l’existence d’un Dieu, sans fortifier la croyance d’une vie à venir ? Un fait vrai, c’est que ceux qui ont la meilleure opinion des avantages de la vertu, dans ce monde, ne sont pas les moins fermes dans l’attente de l’autre.

Когда хочешь писать о женщине, обмакни перо в радугу и стряхни пыльцу с крыльев бабочки.

Статьи «Энциклопедии»

В статьях о религии он был вынужден критиковать её иносказательно из-за цензуры.

	Подчиняясь жесточайшему деспотизму в своём ордене, иезуиты являются самыми гнусными защитниками тирании и в государстве. <…> повсюду иезуиты проявляли своё честолюбие, устрашали, неистовствовали; повсюду они ставили себя выше законов, утверждали и отстаивали свою независимость; всем своим поведением они как бы давали знать, что призваны управлять миром. <…> нет более развращённых учений, чем те, которые распространялись ими. — перевод: Д. И. Иринова
	Soumis au despotisme le plus excessif dans leurs maisons, les Jésuites en sont les fauteurs les plus abjects dans l’état. <…> par-tout également ambitieuse, redoutable & turbulente ; par-tout s’affranchissant des loix, portant son caractere d’indépendance & le conservant, marchant comme si elle se sentoit destinée à commander à l’univers. <…> n’y a sortes de doctrines perverses qu’elle n’ait enseignées.
	— «Иезуиты» (Jésuite), 1765

	Если бы неверующий земной владыка спросил миссионеров, нетерпимых к другим вероисповеданиям, как они поступают с неверующими, им пришлось бы либо сознаться в недостойных поступках, либо солгать, либо хранить позорное молчание. <…> Если бы человек нетерпимый до конца раскрыл себя, вряд ли во вселенной нашёлся бы для него клочок земли. И какой здравомыслящий человек рискнул бы посетить страну, где царит нетерпимость? <…> В государстве, где царит нетерпимость, властитель — лишь палач на жаловании у служителей церкви. <…> Если государь говорит, что неверующий подданный недостоин жить, ему следует опасаться, что подданный объявит неверующего государя недостойным царствовать. Нетерпимые, кровожадные люди, смотрите, каковы последствия ваших принципов, и трепещите! — перевод: Д. И. Иринова
	Si un prince infidele demandoit aux missionnaires d’une religion intolérante comment elle en use avec ceux qui n’y croient point, il faudroit ou qu’ils avouassent une chose odieuse, ou qu’ils mentissent, ou qu’ils gardassent un honteux silence. <…> Si un intolérant s’expliquoit nettement sur ce qu’il est, quel est le coin de la terre qui ne lui fût fermé ? & quel est l’homme sensé qui osât aborder le pays qu’habite l’intolérant ? <…> Dans un état intolérant, le prince ne seroit qu’un bourreau aux gages du prêtre. <…> Si le prince dit que le sujet mécroyant est indigne de vivre, n’est-il pas à craindre que le sujet ne dise que le prince infidéle est indigne de régner ? Intolérans, hommes de sang, voyez les suites de vos principes & frémissez-en.
	— «Нетерпимость» (Intolérance), 1765

	Думать, что душа сама создаёт представления независимо от движения или впечатления объекта и что она представляет себе предметы, которые познаёт, путём одних только представлений, это ещё менее понятно: это значит отрицать всякую связь между причиной и следствием.
	Prétendre que l’ame forme elle-même ses idées, indépendamment du mouvement ou de l’impression de l’objet, & qu’elle se représente les objets desquels par le seul moyen des idées elle acquiert la connoissance, c’est une chose plus difficile encore à concevoir, & c’est ôter toute relation entre la cause & l’effet.
	— «Представление» (Idée), 1765

	На протяжении веков количество книг постоянно растёт, и наступит время, когда узнать что-нибудь в библиотеке будет так же трудно, как и в самой вселенной, так же трудно будет искать истину, скрытую в природе, как и блуждать в огромном множестве томов;..
	Tandis que les siecles s’écoulent, la masse des ouvrages s’accroît sans cesse, & l’on prévoit un moment où il seroit presqu’aussi difficile de s’instruire dans une bibliotheque, que dans l’univers, & presqu’aussi court de chercher une vérité subsistante dans la nature, qu’égarée dans une multitude immense de volumes ;..
	— «Энциклопедия» (Encyclopédie), 1751

Поэзия

	Пытаю прошлое. Гляжу во мглу столетий. Бывало ли когда на свете, Чтоб человек, любовью воспылав, От собственных отрёкся прав? Тиран, спроси его! Ты в искреннем ответе Его почуешь первобытный нрав. «Господ и слуг природа не творила. Я править не хочу, но пусть не нудит сила». И вот кишки попов он рвёт рукой своей, Чтоб их стянуть петлёй на шее всех царей. — перевод: А. С. Кочетков, 1937
	J’en atteste les temps; j’en appelle à tout âge; Jamais au public avantage L’homme n’a franchement sacrifié ses droits ; S’il osait de son cœur n’écouter qie la voix. Changeant tout à coup de langage, Il nous dirait, comme l’hôte des bois : « La nature n’a fait ni serviteur ni maître; Je ne veux ni donner ni recevoir de lois. » Et ses mains ourdiraient les entrailles du prêtre Au défaut d’un cordon pour étrangler les rois.
	— «Элевтероманы, или Одержимые свободой» (Les éleutéromanes, ou Les furieux de la liberté), 1772 [1795]

Письма

	За два века их существования не найдётся почти ни одного иезуита, который не совершил бы громкого преступления. Они рассорили церковь с государством; подчиняясь чрезмерному деспотизму у себя в монастырях, они занимались гнуснейшим суесловием в обществе; проповедовали народу слепое подчинение королю и непогрешимость папы, чтобы, господствуя над одним, господствовать над всеми.
	Depuis environ deux cents ans qu’ils existent, il n’y en a presque pas un qui n’ait été marqué par quelque forfait éclatant. Ils brouillaient l’Église et l’État : soumis au despotisme le plus outré dans leurs maisons, ils en étaient les prôneurs les plus abjects dans la société ; ils prêchaient au peuple la soumission aveugle aux rois, l’infaillibilité du pape, afin que, maîtres d’un seul, ils fussent maîtres de tous.
	— Софи Воллан, 12 августа 1762

	По отношению к народу я рассматриваю существование бога так же, как рассматривают брак. Одно есть состояние, другое — понятие, превосходное для двух, трёх сообразительных умов и гибельное для большинства. Нерасторжимый брачный обет создаст и должен создавать почти столько же несчастных браков, сколько есть супругов. Вера в бога создаёт и должна создавать почти равное число фанатиков и верующих. Везде, где признают бога, существует культ, а где есть культ, там нарушен естественный порядок нравственного долга, и нравственность падает. Рано или поздно наступает момент, когда то же самое понятие, которое удерживало от кражи, понуждает к убийству ста тысяч человек. Хороша замена! Таким было, таково есть и таким будет во все времена и у всех народов действие доктрины, когда ей придают больше значения, чем собственной своей жизни.
	Je traite l’existence de Dieu, relativement à un peuple, comme le mariage. L’un est un état, l’autre une notion excellente pour trois ou quatre têtes bien faites, mais funeste pour la généralité. Le vœu du mariage indissoluble fait et doit faire presque autant de malheureux que d’époux. La croyance d’un Dieu fait et doit faire presque autant de fanatiques que de croyants. Partout où l’on admet un Dieu, il y a un culte ; partout où il y a un culte, l’ordre naturel des devoirs moraux est renversé, et la morale corrompue. Tôt ou tard, il vient un moment où la notion qui a empêché de voler un écu fait égorger cent mille hommes. Belle compensation ! Tel a été, tel est, tel sera dans tous les temps et chez tous les peuples l’effet d’une doctrine sur laquelle il est impossible de s’accorder et à laquelle on attachera plus d’importance qu’à sa propre vie.
	— Софи Воллан, 6 октября 1765

Статьи о произведениях

• См. Категория:Произведения Дени Дидро

О Дидро

	Гений Пантофиля-Дидро всеобъемлющ, он спускается с высот метафизики к ремеслу ткача, а от него переходит к театру. Как жаль, что такой гений связан столь глупыми путами и что сборищу индюков удалось посадить на цепь орла!
	— Вольтер, письмо Н.-К. Тьерио 19 ноября 1760

	Если кто-нибудь посвятил всю свою жизнь служению «истине и праву» (в хорошем понимании этих слов), то именно Дидро.
	— Фридрих Энгельс, «Людвиг Фейербах», 1888

Великое достоинство, великая оригинальность Дидро — и никто этого до сих пор не заметил — заключается в том, что он ввел в спокойную размеренность книжной прозы живость, brio, лёгкость, порывистую суматошность и лихорадочную торопливость живой разговорной речи, речи литературной братии и, пожалуй, ещё больше — художников, ибо он первый из всех французских писателей жил в самом тесном общении с ними.

— Эдмон Гонкур, «Дневник», 24 февраля 1886

	При всей высокой художественности романов Прево и Мариво в них нет того объёма, того простора, того впечатления силы и разнообразия жизни быстро растущего класса, которые <…> из французов XVIII века [есть] только у гениального Дидро, чьи романы стали известны гораздо позже, уже после его смерти.
	— Дмитрий Святополк-Мирский, «Смоллет и его место в истории европейского романа», 1934

Дневник братьев Гонкур

Вольтер бессмертен, а Дидро только известен. Почему? <…> Дидро открыл современный роман, драму и художественную критику. Один — последний дух старой Франции, другой — первый гений новой Франции. — 11 апреля

… «Племянник Рамо» <…> что за книга, какое гениальное проникновение в человеческую совесть! Потрясающее опровержение приговора потомства: будто бы Дидро — второстепенная знаменитость, почти сомнительная, Дидро, этот Гомер современной мысли, блекнет рядом с Вольтером, покорившим весь свет, своё время и будущее, Вольтером — мозгом Национальной гвардии, не более того! — 13 апреля 1858

Фрагонар, представляется мне, отлит из того же металла, что и Дидро. У обоих тот же огонь, та же сила вдохновения. Картина Фрагонара — всё равно что страница Дидро. Тот же шутливый и взволнованный тон, те же картины семейной жизни, умиление перед природой, свобода выражения — словно в непосредственном рассказе. Плевать им обоим на установившуюся форму, канонизированную линию или мысль. Дидро, скорее, дивный рассказчик, чем писатель, Фрагонар больше рисовальщик, чем художник. Люди первого импульса, живого трепета мысли, которую ваши глаза или ум воспринимают как бы при самом её рождении. — 7 декабря 1859

Движение, жесты, жизнь, составлявшие особенность драматических произведений, появились в романе только начиная с Дидро. До него существовали диалоги, но не было романа. — 24 октября 1864

О произведениях

… прочёл театр Дидерота и его драматические рассуждения. «Le fils naturel» просто скучен. В «Отце семейства» более жизни и движения, но всё, и то и другое, — проповеди в действии. В рассуждениях его более драматического, чем в драмах, а в драмах более рассуждений, чем драматического. Иное в них темно и ничего не имеет существенного, но многое сближается с природою или с романтическою драмою, хотя он и сидит на трёх единствах.

— Пётр Вяземский, записная книжка, 14 октября 1830