Михаил Алексеевич Бестужев-Рюмин

Михаил Бестужев-Рюмин

Статья в Википедии

Михаил Алексеевич Бесту́жев-Рю́мин (около 1800 — 6 (18) марта 1832) — русский журналист, критик и сатирик. Все его произведения при жизни выходили под псевдонимами (чаще Аристарх Заветный), криптонимами или анонимно (по традиции критики).

Цитаты

И как все нынче расписались, Разнежились и размечтались! У всех заветная печаль Иль очарованная радость, Туманная в пустыне даль, Приюты скал и жизни сладость. (И улетающая младость. Примечание наборщика.) А денежки берут меж тем!.. Отрывков столько из поэм, Из исторических трагедий, Из водевилей и комедий! Они грозят, что может быть, Коль в сём столетьи издадутся, Их будет надобно купить, Хотя и разу не прочтутся. А вот поэма-то ещё, Как бишь название её… Вот что-то не люди, не звери… Забыла как… а! «Див и Пери». Страничек очень мало в ней, Но также стоит 5 рублей.

— «Мавра Власьевна Томская и Фрол Савич», апрель 1828

По словам Онегина, Кругла, красна лицом она, Как эта глупая луна На этом глупом небосклоне. Что бы сказали критики, если б два последние стиха встретили они в сочинении поэта, менее известного, нежели А. Пушкин?.. А у сего последнего и эти стихи идут за образцовые, и нам случалось слышать, что их твердят также с энтузиазмом и даже находят в них блестящую черту великого гения!! Не ясно ли, что у нас большая половина ценителей дарования походит на попугаев, которые сами не знают, что лепечут? <…> Мы уже ничего не говорим о глупой луне: ей и действительно не мудрено поглупеть от разных нелепостей, обращаемых к ней нашими стихотворцами. Но глупый небосклон!!! Едва смеешь верить глазам своим, что видишь это в печатной книге, и притом в сочинении хорошего писателя!.. Стараясь сколь можно более оправдывать в своих мыслях Пушкина, мы должны полагать, что под словом «небосклон» он, вероятно, разумеет что-нибудь другое, а не то, что мы все понимаем под сим выражением.

— «Мысли и замечания литературного наблюдателя» .

Есть злые люди, которые, не уважая отечественных дарований, распускают слухи, будто бы литературная слава знаменитого поэта нашего барона Дельвига непосредственно зависит от приязни его с А. Пушкиным и Баратынским и будто бы пиитические произведения его не дурны более потому, что одна половина их (исключая, впрочем, гекзаметров, в коих многие стихи по особенному роду своему основаны на новых правилах, вводимых собственно бароном Дельвигом) принадлежит Пушкину, а другая Баратынскому. <…> Предчувствуем, что породим на себя дюжину эпиграмм, искренно желая хоть одной из них быть хорошею.:с.422

— там же

… как полено, как утешительно для собственного самолюбия <…> заниматься отечественною словесностью. <…> литература есть самое лёгкое средство к снисканию себе известности в целом свете. <…> К собранию сочинений и переводов своих Вам непременно должно будет приложить свой портрет <…>. Если многие из наших писателей, вовсе ещё не заслужившие той чести, чтобы лики их сохранились для потомства, выгравировывают свои портреты, — то не приятнее ли будет каждому иметь у себя портрет прелестной женщины или девицы, нежели какого-нибудь рифмотвора, которого подлинная особа хотя и одарена не весьма благообразною наружностью, но которому польстил живописец, а лесть живописца увеличил гравёр. — против Пушкина

— «Послание ко всем благообразованным россиянкам»

Статьи и рецензии «Северного Меркурия»

В нынешней статье, как и в прежних, г. Сомов решительно доказал, что он в совершенстве обладает неподражаемым качеством: в огромной статье (114 стран[иц]) не сказать ничего! В ней, как и в тех, говоря собственными его выражениями, он жуёт тупыми зубами произведения наших писателей и изумляет отличительными признаками своего безвкусия. В ней, как и в тех, он пишет по диктовке оскорблённого авторского самолюбия; хочет блеснуть сведениями, которых не имеет; хочет выказать, вылить так сказать, всё остроумие — но, весьма скудное в своём ораторе, оно обращается в плоские фразы, начинённые бессвязными речениями и отрицательными качествами здравой логики.

— «Северные Цветы на 1830 год», № 3 (6 января), с. 11

• см. памфлет «Сплетница» апреля 1830

Многие невольно могут подумать, что начало и конец этой статьи переделаны автором в прозу из элегии какого-нибудь слезливого романтика, уволенной Ф. В. от помещения в «Сыне Отечества». Излишняя плаксивость приторна в стихах, а ещё более в прозе. Зачем бы, кажется, <…> при заключении статьи своей упоминать, что раны сердца его растворились?.. Наставленные в сих местах точки слились с пера почтенного автора как бы взамен слезинок его.

— «Воспоминания о незабвенном Александре Сергеевиче Грибоедове», 1830, № 62 (23 мая), с. 245-7

	Неужели по Наталье Павловне, изображённой в «Графе Нулине», можно иметь общее понятие о русских дамах?.. Неужели можно определительно заключить о нравственности петербургских дам по совету, которого испрашивает у них певец Нулина, чтобы вывесть из затруднительного положения свою героиню?.. — Мне кажется, нельзя и неблагоразумно.:с.522
	— «Смотр журналам», 1830, № 92 (1 августа), с. 55

Уже несколько лет неутомимая молва о трагедии г. Пушкина «Борис Годунов» переносила из уст в уста блистательные ей хвалы. Некоторые писатели, для коих издаётся некоторая газета, решительно утверждали, что подобного творения не было ещё от сотворения мира или, по крайней мере, от всемирного потопа; и что прапрапрапрапраправнуки наши, прочитав оное, всплеснут руками от удивления <…>. Но вот что чудно: несколько лет все твердили о неисчислимых достоинствах такого сочинения, которого решительно никто не видал (в этом случае под словом никто мы разумеем и самого автора), не только читал. Злые же люди утверждают наверное, что до весны 1830 года не было налицо более трёх небольших отрывков сего произведения; в полноте же будто бы оно существовало только в воображении автора; и что сей последний, приняв во внимание, что предполагаемое им произведение уже расхваливается несколько лет, наконец решился положить оное на бумагу: присел и написал! <…> Некто в большом обществе, прочитав новое произведение, покачал головою, всплеснул руками и пропел следующий куплетец: И Пушкин стал нам скучен, И Пушкин надоел, И стих его незвучен, И гений охладел. Бориса Годунова Он выпустил в народ: Убогая обнова, Увы! на Новый год!..

— «Уже несколько лет…», 1831, т. 3, № 1 (2 января)

Вероятное авторство

Если говорить правду, то 7-я глава Онегина, в отношении к дарованию Пушкина и к некоторым другим главам сего романа, не должна обижаться сравнением с «Вельским», который, вероятно, есть первый опыт своего автора. <…> Автор «Вельского» предполагал написать пародию на «Онегина»; но, приступив к делу, сбился с своего плана и не достиг цели. Другой важный грех состоит в том, что в его «Вельском» встречаются иногда грубые ошибки против языка. Если б автор имел случай посоветоваться с каким-нибудь хорошим литератором, который принял бы на себя труд исправить недостатки в его стихах, то «Вельский» действительно был бы не дурён. <…> в сочинителе «Вельского» находим иногда приятную остроту ума, иногда мысли, и замечаем в нём довольно хорошую способность к авторскому ремеслу. Его стихи часто показывают ту непринуждённую лёгкость, с какою они писаны.:с.476

— Евгений Лизин, «„Евгений Вельский“, роман в стихах. Три главы», 1830, № 58, с. 229-231

	… г. Катенин пишет для того, чтобы только читали, а не понимали.
	— 1830, № 93 (4 августа)

… уверены, что немногие из читателей «Сев. цветов» будут иметь терпение прочесть <Обозрение>: оно столь же длинно (составляет большую треть прозы альманаха), столь же бестолково и столь же беспристрастно, как и прежние обозрения г. Сомова. В сём случае под словом беспристрастно мы разумеем свойство критика то, чтоб хвалить недоказательно друзей своих и осуждать недоказательно противников. <…> О цели «Разборов и размышлений» г. Катенина, уже целый год тянущихся и, по-видимому, имеющих продолжаться ещё на великие времена, г. Сомов мог бы <…> сказать, что цель сия есть — усыпление читателей «Лит. газеты».

— «Северные цветы на 1831 год», 1831, № 1 (2 января)

О Бестужеве-Рюмине

В «Мыслях и замечаниях» <…> всё не стоит упоминания, но неуместная смелость г-на Заветного против упомянутых литераторов едва ли не беспримерна и потому должна быть замечена.:с.422

	… ни издатель С. З., ни жалкий альманах его, ни шумливый его сотрудник (?) Аристарх Заветный, которому русская грамота не далась в руки, не приобрели ещё никакого права выказываться в свет с решительными приговорами кому бы то ни было;..:с.422
	— Орест Сомов, «Обозрение российской словесности за первую половину 1829 года», декабрь

	… не умер ли Бестужев-Рюмин? говорят, холера уносит пьяниц.
	— Александр Пушкин, письмо П. А. Плетнёву 3 августа 1831

Этот г. Бестужев был человек лет тридцати среднего роста, темноволосый, не столько плотный, сколько ширококостный, широкогрудый, сутуловатый и с огромною головой в виде пивного котла, да и лицо-то у него было цвета какого то медно-красного, с глазами серо-карими, из которых один препорядочно косил. Говорил он пришепётывая, словно имел кашу во рту, и с довольно заметным заиканьем. <…> Светскими манерами этот господин не отличался: речь его пересыпанная площадными пересыпанная извозчичьими выражениями, делалась неестественно, по-гостинодворски учтива, с прибавкой с почти к каждому слову, когда он хотел с кем-нибудь быть вежлив по-своему, голос же его отличался постоянною неприятною хрипотой, свойственною голосу людей <…> с перепоя. Одевался Бестужев безвкусно и имел вид <…> лакея в праздничном туалете, в котором изобиловала яркие цвета, как например, светло-синий фрак, красновато-розовый жилет и бронзового цвета шаровары с глубокими карманами. Вообще он не отличался ни изяществом, ни знанием светских приличий, причём, хотя и был журналист, из всех наук знал порядочно одну лишь русскую грамматику и писал совершенно правильно, но во всём другом отличался поразительным невежеством, которым Бог знает для чего даже любил хвастать: <…> почему без строгого наблюдения за его редакторством гг. Татищева и Глебова наделал бы в печати самых жалких ошибок, которые доставили бы торжество его врагам; а врагов у него было не початый конец. В числе их главный Воейков, лично ненавидевший бедного Бестужева и хлопотавший за кулисами сериозно о высылке его из столицы.

— Владимир Бурнашев, «Моё знакомство с Воейковым в 1830 году и его пятничные литературные вечера»

О произведениях

Мы бы советовали автору сей книги истребить всё, что он написал поныне, и оставить одну эту книжонку. Мавра Власьевна и Фрол Савич своею остроумною и забавною болтливостью выхлопочут ему укромное местечко на Парнасе, на который он смотрел до сих пор только издали.:с.513