Мнение о литературном журнале «Современник», издаваемом Александром Сергеевичем Пушкиным, на 1836 год

«Мнение о литературном журнале «Современник», издаваемом Александром Сергеевичем Пушкиным, на 1836 год» — 2 статьи Фаддея Булгарина о первом томе.

Цитаты

Статья 1-я

Что вы думаете о «Современнике»? Как вам нравится «Современник»? Вот существо письменных и изустных вопросов, которые мы получаем от весьма многих любителей словесности. Обращаем главное внимание на статью «О движении журнальной литературы в 1834 и 1835 годах», ибо в этой статье выражается дух, цель и все будущие намерения «Современника». Эти дух, цель и намерения не новость! С ними выступали уже на поприще литературы «Литературная газета» <…> и «Московский вестник» <…>. Литературная газета» и «Московский вестник» не дошли до предлоложенной ими цели, захромали на пути, наконец, сели и заснули сном вечным, не оставив после себя никаких следов, кроме нескольких перебранок и похвал своим сотрудникам… Судьба «Современника» впереди… <…> Цель и намерения «Современника» изложены ясно. Он объявляет всенародно, что все журналы русские идут превратным путём, что они дурны, неудовлетворительны и что он, «Современник», хочет заменить потребность века, овладеть литературою, управлять ею правосудно и обучать любителей словесности искусству судить здраво о предметах и оценять писателей. Всех литераторов он с первой книжки своей разделяет надвое: своих сотрудников ставит в первую шеренгу, других в заднюю, а некоторых, в том числе и нас, грешных, выгоняет за фрунт, как неспособных к действительной службе. — начало

«Современник» говорит, что у нас вовсе не было критики, что она была гаерством <…>. С первой его книжки уже заметно это осмеиваемое им же направление критики. Два сотрудника «Современника», гг. Погодин и Гоголь, расхвалены не на живот, а насмерть.

Публика наша не так проста и безотчётна, как думают те, которые берутся учить её и управлять ею. Она не обращает ни малейшего внимания на безобразный гнев литераторов и в числе нескольких тысяч экземпляров раскупает сочинения авторов, у которых неприязненные журналы оспоривают всякое достоинство и малейшую искру таланта.

Если «Северная пчела» и «Сын отечества» ошибаются в своих мнениях, то ошибаются добросовестно. Таков неизменный дух редакции этих журналов!

«Современник» причисляет к литературному безверию и литературному невежеству то, что на страницах наших журналов не стоят имена Державина, Ломоносова, фон-Визина, Богдановича и что при выходе в свет новых изданий Державина и Карамзина не определено их верное достоинство. <…> Отвечаем: кто же мешал приверженцам Карамзина и Державина высказать своё мнение? Неужели для этого надобно было создать особенный, новый журнал? — Впрочем, достоинства и заслуги наших классических писателей, почивших в могиле, достаточно определены в курсах словесности и в старых журналах. Повторять одно и то же скучно, а беспрестанно учить публику неуместно и неприлично. Об этих делах говорится при случае. Превозносить же живых классических писателей <…> и определять им заживо место в литературе таким образом, как мы это видели в «Литературной газете» и в некоторых современных журналах, мы почитаем делом обидным, даже для самого классического писателя, особенно когда похвала написана другом или лицом покровительствуемым. Для современного писателя настоящая оценка в потомстве.

Публика усыновляет всё хорошее. Когда поэзия превосходила прозу, публика занималась поэзией; когда проза опередила поэзию, публика взялась за прозу. <…> Давайте действия, давайте страстей — поэзия воскреснет. В прозе мысли могут заменить страсти, но в поэзии мысли без страстей — мороз.

Итак, «Современник» не признаёт никого из современных журналистов и их сотрудников достойным судить о литературе!

Что такое сотворил почтенный князь Вяземский, чтоб оно хотя несколько приближалось к творениям Жуковского и Крылова? Если «Современник» хочет обучать нас, то пусть укажет на права превозносимого им автора на триумвират. Правда, что ни один из наших стихотворцев не написал столько альбомных стихов и мадригалов дамам, как почтенный князь Вяземский, но мы не можем припомнить ни одного из его произведений, которое бы по пиитическому достоинству могло быть взвешиваемо на одних весах с произведениями поэтов, каковы Жуковский, Крылов и сам издатель «Современника».

Статья 2-я

В «Современнике» находим именно всё то, в чём он упрекает других. В желании унизить другие издания видим волю одного, а в исполнении этой воли — недостаток всего того, на чём основывается правое дело.

«Современник» говорит, на стр. 195: «Имя г. Греча выставлено было только для формы, по крайней мере, никакого действия не было заметно с его стороны». — Вовсе несправедливо. Г. Греч печатал в «Библиотеке для чтения» статьи собственного сочинения, из которых статья критическая о современной словесности переведена на языки французский и немецкий и помещена в лучших европейских изданиях. Г. Греч наблюдал за исправностью слога и чистотою языка статей, присылаемых сотрудниками весьма часто в виде самом неблагообразном.

Переходя к порицанию статей г. Сенковского, <…> «Современник» коснулся статьи г. Сенковского об исландских сагах. Из сказанного «Современником» о сагах видно, что «Современник» столь же слаб в истории Севера, как и в современной европейской критике. Он ссылается на Шлецера, утверждая, что это критик, «не имеющий поныне равного по строгому и глубокомысленному взгляду». Всё это выписано из Карамзина, и тут же приведено мнение нашего историографа о сагах. Мы уверены, что «Современник» не читал того, что Шлецер писал о сагах, ни того, что писано противу Шлецера по этому предмету. <…> Если б почтенный издатель «Современника» поработал лет десять над исследованием саг, выучился древнеисландскому языку и перебрал все мнения о сагах, тогда бы он не причислял защиты саг к ограниченности ума и знал бы, что мнение Шлецера давно уже потеряло вес свой в отношении к истории Севера.

«Современник» судит о Востоке! Он говорит, стр. 198: «Г. Сенковскому точно следовало бы издать что-нибудь о Востоке. Человеку, ничего не сделавшему, трудно верить на слово». Мы не знаем, как силён г. издатель «Современника» в восточных языках и в восточной литературе, потому что не видали трудов его по этой части, но сожалеем, что он, упрекая писателя в том, что он ничего не сделал, не справился прежде об этом в книжных лавках. <…> Я по долгу справедливости должен был указать, с каким познанием дела, с какою начитанностью и с какою добросовестностью «Современник» начинает своё критическое поприще. Разбранив все журналы и объявив не способными к литературной службе всех литераторов, не принадлежащих к сотрудничеству «Современника», мог ли он пропустить «Северную пчелу»! Но с которой стороны задеть журнал, стоящий на ежедневной страже в литературе и следящий все её движения? «Современник» хочет представить его незначительным, говоря, что мнения «Пчелы» составляются молодыми людьми, пробующими своё искусство. Правда, что «Северная пчела», обязанная говорить об всех новостях, распределяет занятия сотрудников по силам каждого и по важности предмета. О лёгком, незначительном, скоропреходящем или эфемерном говорится легко и мимоходом, но важные предметы разбираются всегда знатоками дела. Достойное достойному. «Современник» упрекает «Пчелу» в излишней благосклонности. В нашей новой, несозревшей и слабосильной литературе и быть иначе не может и не должно. Если б мы стали разбирать все русские сочинения по правилам строгой европейской критики, <…> то поступили бы неблагоразумно и доказали бы, что мы люди неопытные и неосмотрительные. Так, например, мы позволили сотруднику «Современника» напечатать в «Пчеле» похвалу «Истории Пугачёвского бунта». Но если б мы сами стали разбирать это сочинение по всем законам критики, то оно не выдержало бы первого натиска. Всё красноречие этой «Истории» сосредоточилось в выписке из рукописных записок И. И. Дмитриева о казни Пугачёва, а важность историческая разлетелась бы в прах. Что открыто нового, неизвестного в этой «Истории»? какие последствия извлечены из столь важного происшествия? насколько подвинулась история? что выиграло человечество? разгадан ли этот чудовищный феномен? На все эти вопросы слабо отвечала бы «История Пугачёвского бунта», которую превознёс до небес сотрудник «Современника» и которая поколебалась в своём основании от одного замечания покойного Броневского в «Сыне отечества». Нет! «Северная пчела» не может быть излишне строгою, чтоб не прекратить и без того слабого движения нашей литературы. Она восстаёт там, где превратные суждения и толки могут быть вредны литературе, а золотой, безвредной посредственности позволяет наслаждаться краткою её жизнью. Этот образ действия «Северной пчелы» одобрен всеми благоразумными людьми, опытными и сведущими в деле. «Современник» в укор называет «Пчелу» корзиною, в которую сбрасывал всякий всё, что ему хотелось. Но если б у нас не было в литературе такой корзины, какую имел в пасти венециянский лев для принятия всех мнений, то в литературе нашей водворилась бы вредная для её успехов монополия и оскорблённый автор не имел бы места, где поместить свою защиту. <…> «Пчела» подчинена <…> правде и справедливости и позволяет даже помещать статьи противу замечаний и критик, писанных самими издателями. <…> «Пчела» принимает охотно название корзины и афиши, в смысле благородном.

Каков «Современник» в отношении к важности содержания статей? <…> Для ума нет ничего нового; для сердца есть одна статья: «Долина Ажигутай». В ней одной есть поэзия, есть мысли, есть чувство, есть новое. <…> Есть ли что-нибудь из этого в «Путешествии в Арзрум»? Виден ли тут поэт с пламенным воображением, с сильною душою? Где генияльные взгляды, где дивные картины, где пламень? И в какую пору был автор в этой чудной стране! Во время знаменитого похода! Кавказ, Азия и война! Уже в этих трёх словах есть поэзия, а «Путешествие в Арзрум» есть не что иное, как холодные записки, в которых нет и следа поэзии. Нового здесь: известия о тифлисских банях; но люди, бывшие в Тифлисе, говорят, что и это неверно. <…> Прочие статьи пришиты для балласта к статье «Долина Ажигутай» <…>. Вот моё мнение об этом журнале. Надменности много, пристрастия ещё более, а дела — весьма мало.

О статьях

	… Пушкина разбранил ужасно и справедливо Булгарин, как светило, в полдень угасшее. Тяжко сознавать, что какой-то Булгарин, стремясь излить свой яд на Пушкина, не может ничем более уязвить его, как говоря правду.
	2-е предложение — по-фр.: Il est affreux de convenir, qu'un Boulgarin pour distiller son venin sur Pouschkin, ne peut rien dire de plus offensant que la vérité.
	— Софья Карамзина, письмо А. Н. Карамзину 4 июля 1836