Фантастические путешествия Барона Брамбеуса

«Фантастические путешествия Барона Брамбеуса» — сатирико-фантастический авторский сборник Осипа Сенковского, опубликованный в 1833 году под псевдонимом Барон Брамбеус. При написании использованы его польские фельетоны с 1830 года. Состоит из предисловия и 3 повестей:

• «Осенняя скука»
• «Поэтическое путешествие по белу-свету»
• «Учёное путешествие на Медвежий остров»
• «Сентиментальное путешествие на гору Этну»

Эпиграф: À chaque baron sa fantaïsie. (У всякого барона своя фантазия.)

Цитаты о сборнике

	Скажите, что за лицо Брамбеус, от которого вся фамилия «Сев. пчелы» в домашнем своём журнале катается с восторга. То, что читал я, так старо и подснежно! Разве не размахался ли он в книге своей? <…> Неужели Сенковский попал в гении…
	— Александр Бестужев, письмо К. А. Полевому 4 января 1834

«Фантастические путешествия» принадлежат к тому самому роду, в котором господствовал Вольтер, имевший отличных последователей и соперников в оном. Кандид со своим Эльдорадо есть первообраз того, что видим теперь в книге бар. Брамбеуса.

	Фантастические путешествия — вот венец Барона Брамбеуса! Здесь он является жестоким, неумолимым, неотразимо-убийственным, но прелестно-очаровательным, карателем слабостей, пороков, предрассудков, эгоизма; но и здесь нужно сердиться…
	— Василий Плаксин, «Взгляд на последние успехи русской словесности 1833 и 1834 годов»

Отсутствие всякой истины, естественности и вероятности ещё нельзя считать фантастическим. Фантастические сочинения Б. Брамбеуса напоминают книги, каких некогда было очень много, как-то: «Не любо — не слушай, а лгать не мешай», и тому подобные. Та же безотчётность и ещё менее устремления к доказательству какой-нибудь мысли. Опытные читатели заметили в них чрезвычайно много похищений, сделанных наскоро, на всём бегу: автор мало заботился о их связи. То, что в оригиналах имело смысл, то в копии было без всякого значения.

— Николай Гоголь, «О движении журнальной литературы в 1834 и 1835 году», март 1836

«Фантастические путешествия» лежат на грани между первым этапом трансформации науки в литературу («Письмо Тютюнджу-Оглу») и спешной журнальной работой, оказавшей и на литературу и на науку Сенковского гибельное влияние. Поэтому в книге этой легко обнаружить и следы научной полемики, обернувшейся к читателю своей иронической стороной, и все черты той своеобразной свободы обращения с материалом, которая, если бы её удалось уберечь от «духа журнализма», быть может, сделала бы Сенковского одним из замечательных беллетристов 30-х годов. <…> книга эта — ещё и система бесконечных отступлений, по существу длиннейший монолог, изредка прерываемый автором для сообщения необходимых фабульных сведений, играющих в «Фантастических путешествиях» третьестепенную роль. <…> Большинство указаний [критиков на «плагиаты»], не дающих, впрочем, повода говорить о текстуальных сближениях, интересны главным образом тем, что они устанавливают связь «Фантастических путешествий» с шубравской литературой. Вольтер, Стерн, Рабле были признанными литературными и идейными вождями шубравства. <…> Читая «Фантастические путешествия», решительно невозможно предположить, что в этой книге, построенной на каламбурах, пересыпанной выпадами против «юной словесности» и шутками над учёными современниками, была использована, с одной стороны, реальная биография Сенковского и, с другой, — система его научных воззрений. <…> Дело было, разумеется, не в том, что биография Сенковского была положена в основание литературной личности Брамбеуса, но в том, что решение вопроса, «как быть журналистом», видоизменило отношение Сенковского к личным наблюдениям, как литературному материалу. <…> Реальной биографии Осипа Ивановича Сенковского, учёного-востоковеда, было мало для создания литературной личности барона Брамбеуса. <…> Нужна была анкета о его положении имущественном, семейном и социальном. Эта анкета была продиктована самым стилем «Фантастических путешествий». Брамбеус — лжец, болтун, мистификатор и надворный советник — всё это вовсе не было задано с первой страницы книги. Это был характер, возникший в связи со стилем, с манерой небрежной болтовни, разговора ни о чём и обо всём на свете.

— Вениамин Каверин, «Барон Брамбеус», 1929, 1966

	Ещё в 1833 г. собранные под одной обложкой «Фантастические путешествия Барона Брамбеуса» успех имели немалый <…>. Чем привлекала читателя «брамбеусиана»? Парадоксальностью. Ниспровержением привычных догм. Иронией вперемежку с самоиронией, пародией — с самопародией.
	— Юрий Медведев, «…И гений, парадоксов друг»

1833

	Вообразите, какая неприятность, мы ошиблись в расчёте. Я писал эти путешествия для «Новоселья», и мы рассчитывали, что все три составят только 12 листов печати; теперь выходит, что их будет 25, и я принужден напечатать их особою книжкою, а для «Новоселья» состряпать что-нибудь другое. Это лишняя работа, а у меня времени так мало.
	— Осип Сенковский, письмо А. В. Никитенко начала года

… право, кажется, что он написал на славу свои Фантастические Путешествия <…>. Я уверяю вас, что вы ничего подобного не читывали. <…> Мне досадно на него только за одно: как можно запрятать в одно сочинение столько мыслей глубоких, забавных, трогательных, острых, что другой выполнил бы этим целую полку в Библиотеке Смирдина! И как это всё написано!….. Есть люди: (что я говорю: люди?) есть критики, которые уверяют, будто Брамбеус пишет чистым слогом. Услышав об этом, бедный Барон чуть не повесился от отчаяния; вот что значит говорить не подумавши! Как, м. г., этот язык, разнообразный как мироздание, живой, игривый, как фантазия, гибкий, как бес пронырливости, — вы называете чистым слогом, т.е. слогом выглаженным, вылощенным, как паркет, слогом, в котором сам Греч не сыскал бы грамматической ошибки? <…> Человек для вас трудится, мнёт, сжимает, развивает язык, обделывает его в самые роскошные, прелестные формы, чтобы вам же было легче после совладать с ним, а вы награждаете этого человека подобными суждениями! — возможно, написано при участии Сенковского

— Амплий Очкин

Я попал в общество, где <…> речь зашла о новом сочинении. <…> отвечал я: »Граф Дмитрий Иванович Хвостов <…> рассказывал мне следующий анекдот. После первого представления Недоросля князь Потёмкин призвал в свою ложу автора этой комедия, Дениса Ивановича фон-Визина, и, вместо похвал и поздравлений с успехом, сказал только эти слова: »Умри, Денис!« <…> Князь Потёмкин полагал, <…> что фон-Визин написал совершенство в своём роде, и что лучшего невозможно было ему написать, и потому советовал умереть, чтоб жало зависти притупилось о могильный камень, и беспристрастный суд объявил бессмертие автора. Я тоже скажу: Умри, Брамбеус! <…> я почитаю Фантастические путешествия Барона Брамбеуса явлением необыкновенным не только в русской, но и в современной европейской литературе, и убеждён, что если б эта книга вышла в свет на французском или на английском языке, то наделала бы много шуму в литературном мире, и имела бы более изданий, нежели все повести Бальзака и все драмы Виктора Гюго. — Я нигде не находил столько ума, столько остроты, столько глубокой учёности, в таком малом объёме и в таких лёгких, красивых формах, в таком привлекательном наряде весёлости, <…> где оригинальность вымысла и оригинальность изложения спорят между собою о первенстве на каждой странице, где мысли кипят, и остроты брызжут, как всесильная влага в величественном Ниагарском водопаде, освещаемом лучами нравственного солнца разума…..«

— Фаддей Булгарин, «Обозрение новых русских романов и других произведений словесности»

… гениальное произведение необыкновенного ума и оригинального воображения. Мысли, картины, изложение — всё в сих повестях поражает читателя новостью и необычайностью. Жаль, что местами проскакивают выражения, неодобряемые нашим целомудренным и чопорным вкусом. <…> Что делать? Выражения, которые во Франции слушает, не краснея, всякая благовоспитанная девица, у нас привели бы в замешательство и опытную повивальную бабушку.

— Николай Греч, «Письмо в Париж, к Якову Николаевичу Толстому», 6 декабря

	В книге острота и ум разлиты аллопатически, и сам Бруссе не выпустил на своём веку столько крови, сколько вы взволнуете её во всех приверженцах гомеопатии, по части ума.
	— Фаддей Булгарин, «Письмо гомеопата Прудеуса к знатоку египетских гиероглифов Барону Брамбеусу: О дешёвой премудрости»

… Путешествие Барона Брамбеуса раскупается и превозносится нарасхват. На перспективе, в окнах книжной лавки Смирдина объявление о нём колет глаза всем проходящим полуаршинными буквами. Несмотря на всю эту славу, я, признаюсь, мог с трудом дочитать десяток страниц его. Шутки натянуты, холодны, тяжеловесны. Сатира не в цель, одни холостые заряды, и никуда не попадают, а рассыпаются по воздуху, даже и не горохом в стену. Читали ли вы великодушный отзыв Булгарина и сей книге? Презабавное смирение наглости!

— Пётр Вяземский, письмо И. И. Дмитриеву 23 декабря