Тысяча и одна ночь

Рукопись «Тысячи и одной ночи». XIV в.

Книга тысячи и одной ночи (араб. كتاب ألف ليلة وليلة‎‎ kitāb 'alf layla wa layla) — памятник средневековой арабской литературы, собрание рассказов, обрамленное историей о персидском царе Шахрияре и его жене по имени Шахразада.

Первый русский перевод с арабского подлинника был сделан М. А. Салье и опубликован под редакцией под редакцией И. Ю. Крачковского с предисловием М. Горького в 8 томах в 1929—1938 годах.

Цитаты

Проза

… поистине, сказания о первых поколениях стали назиданием для последующих, чтобы видел человек, какие события произошли с другими, и поучался, и что бы, вникая в предания о минувших народах и о том, что случилось с ними, воздерживался он от греха. Хвала же тому, кто сделал сказания о древних уроком для народов последующих! К таким сказаниям относятся и рассказы, называемые «Тысяча и одна ночь», и возвышенные повести и притчи, заключающиеся в них. — Вступление к сборнику. «Рассказ о царе Шахрияре и его брате»

Шахразада. Портрет XIX в.

А у царского везиря было две дочери: старшая — по имени Шахразада, и младшая — по имени Дуньязада. Старшая читала книги, летописи и жития древних царей и предания о минувших народах, и она, говорят, собрала тысячу летописных книг, относящихся к древним народам, прежним царям и поэтам. <…> везирь рассказал ей от начала до конца, что случилось у него с царём. И Шахразада воскликнула: «Заклинаю тебя Аллахом, о батюшка, выдай меня за этого царя, и тогда я либо останусь жить, либо буду выкупом за дочерей мусульман и спасу их от царя». — «Заклинаю тебя Аллахом, — воскликнул везирь, — не подвергай себя такой опасности!» Но Шахразада сказала: «Это неизбежно должно быть!» — там же

Любовь без гроша не стоит и зёрнышка. — пословица из «Рассказа о носильщике и трех девушках»

С первого же набега сломалось его копьё. — пословица из «Сказки о рыбаке»

Здешняя жизнь — дом того, у кого нет дома. — пословица из «Рассказа о водяной птице и черепахе»

Кто не думает о последствиях, тому судьба не друг. — пословица из «Рассказа о водяной птице и черепахе»

Осторожность — половина ловкости. — «Рассказ о лисице и волке»

Кто роет своему брату колодец, скоро сам упадёт в него. — пословица из «Рассказа о лисице и волке»

Не должно никому следовать мнению женщин, — кто последует их мнению, потеряет с каждым своим дирхемом ещё два дирхема. — «Рассказ о Ширин и рыбаке»

Лучше притеснение от султана на сто лет, чем притеснение подданными друг друга хоть на один год. — «Рассказ о старухе и паломнике»

Влюблённый не слушает слов свободного от любви. — «Сказка о Хасане басрийском»

Для больного от любви нет лекарства. — пословица из «Сказки о Хасане басрийском»

Хаммам. Иран, XVI в.

Хаммам — одно из лучших благ в мире. — «Сказка об Абу Кире и Абу Сире»

Чудеса моря многочисленнее чудес суши. — «Сказка об Абдаллахе земном и Абдаллахе морском»

Будь правдив, ибо правдивость — корабль спасения и черта праведников. — «Рассказ об Абдаллахе ибн Фадиле»

Клише

Дошло до меня, о счастливый царь, что… — Зачин сказок Шахразады.

Но Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозвленные речи. — концовка ночи

Будь он [рассказ] написан иглами в уголках глаза, он послужил бы назиданием для поучающихся.

Приют и уют! (Приют, уют и простор тебе!) — Приветствие.

Слушаю и повинуюсь! — Ответ слуги.

Нет мощи и силы, кроме как у Аллаха, высокого, великого! — Восклицание при удивлении и т. п.

Поистине, мы принадлежим Аллаху и к нему возвращаемся! — Восклицание во время опасности и т. п. Из Корана, 2:151.

Как луна среди звёзд (Как луна в ночь полнолуния) — Формула красоты.

И жили они блаженнейшей и приятнейшей жизнью, пока не пришла к ним Разрушительница наслаждений и Разлучительница собраний. — Т. е. до смерти. Типичная концовка.

«Сказка о коварном везире» (ночь 5)

И врач сел и сказал: «Принесите мне блюдо», — и ему принесли блюдо, и он высыпал на него порошок, разровнял его и сказал: «О царь, возьми эту книгу, но не раскрывай её, пока не отрежешь мне голову, а когда отрежешь, поставь её на блюдо и вели её натереть этим порошком, и когда ты это сделаешь, кровь перестанет течь. А потом раскрой книгу». И царь Юнан приказал отрубить врачу голову и взял от него книгу, и палач встал и отсек голову врача, и голова упала на середину блюда. И царь натёр голову порошком, и кровь остановилась, и врач Дубан открыл глаза и сказал: «О царь, раскрой книгу!» И царь раскрыл её и увидел, что листы слиплись, и тогда он положил палец в рот, смочил его слюной и раскрыл первый листок и второй и третий, и листки раскрывались с трудом. И царь перевернул шесть листков и посмотрел на них, но не увидел никаких письмён и сказал врачу: «О врач, в ней ничего не написано». — «Раскрой ещё, сверх этого», — сказал врач; и царь перевернул ещё три листка, и прошло лишь немного времени, и яд в одну минуту распространился по всему телу царя, так как книга была отравлена. — Мотив отравленной книги. Впоследствии был использован как основа интриги в известном постмодернистском романе «Имя розы».

«Рассказ о двух везирях и Анис аль-Джалис» (ночи 34—38)

… они вошли и увидели сад, да какой ещё сад! «Сад тысячи и одной ночи» И ворота его были со сводами, точно портик, и были покрыты лозами, а виноград там был разных цветов — красный, как яхонт, и чёрный, как эбен. И они вошли под навес и нашли там плоды, росшие купами и отдельно, и на ветвях птиц, поющих напевы, и соловьёв, повторявших разные колена, и горлинок, наполнявших голосом это место, и дроздов, щебетавших как человек, и голубей, подобных пьющему, одурманенному вином, а деревья принесли совершённые плоды из всего, что есть съедобного, и каждого плода было по паре. И были тут абрикосы — от камфарных до миндальных и хорасанских, и сливы, подобные цвету лица прекрасных, и вишни, уничтожающие желтизну зубов, и винные ягоды двух цветов — белые отдельно от красных, — и померанцы, цветами подобные жемчугам и кораллам, и розы, что позорят своей алостью щеки красивых, и фиалка, похожая на серу, вспыхнувшая огнями в ночь, и мирты и левкои и лаванда с анемонами, и эти цветы были окаймлены слезами облаков, и уста ромашек смеялись, и нарциссы смотрели на розы глазами негров, и сладкие лимоны были как чаши, а кислые — только ядра из золота. И земля покрылась цветами всех окрасок, и пришла весна, и это место засияло блеском, и поток журчал, и пели птицы, и ветер свистел, и воздух был ровный. — «Сад Увеселения» халифа Харуна ар-Рашида

«Повесть о царе Шахрамате, сыне его Камар-аз-Замане и царевне Будур» (ночи 170—249)

«… в землях китайских <…> у царя я видел дочку, лучше которой не сотворил Аллах в её время. Я не могу тебе описать её, так как мой язык не имеет сил, чтобы её описать как должно, но я упомяну о некоторых её качествах приблизительно. Её волосы — как ночь разлуки и расставанья, а лицо её — точно дни единенья <…>. И нос её — как острие полированного меча, а щёки — точно алое вино. Её щеки похожи на анемон, и губы её — точно кораллы или сердолик, её слюна желаннее вина, и вкус её погасит мучительный огонь. Её языком движет великий разум и всегда готовый ответ, и грудь её — искушение для тех, кто её видит. Слава же тому, кто её сотворил и соразмерил! <…> А груди её точно две шкатулки из слоновой кости, сиянье которых заимствуют луна и солнце. И живот у неё в свёрнутых складках, как складки египетских материй, расшитых парчой, и складки эти подобны бумажным свиткам. И доходит это всё до тонкого стана, подобного призраку воображения, а он покоится на бёдрах, похожих на кучи песку, и сажают они её, когда она хочет встать, и пробуждают её, когда она хочет спать, как сказал поэт (и хорошо сказал): И бёдра её ко слабому прикрепились, А бёдра ведь те и к ней и ко мне жестоки. Как вспомню я их, меня поднимут они тотчас, Её же они, коль встанет она, посадят. И этот таз обременяет две ляжки, округлённые и гладкие, а икры её — точно столбы из жемчуга, и все это носят ноги, тонкие и заострённые, как острие копья, — творение заботливого, судящего. И подивился я их малым размерам: как могут они носить то, что над ними? И я был краток в описании и кончаю его, боясь затянуть…» — ночь 178

«Рассказ о женщине и медведе» (ночи 353—355)

И, заглянув в комнату, я увидел, что женщина взяла ягненка и отрезала лучшие его части и стала их варить в котле, а остатки бросила большому медведю могучего вида. И медведь съел ягненка до конца, пока она стряпала. А потом женщина вдоволь поела и разложила плоды, свежие и сухие, и поставила вино, и стала пить из кубка и поить медведя из золотой чаши, пока её не охватил дурман опьянения. И тогда она сняла исподнее и легла, а медведь поднялся и упал на неё, и она давала ему лучшее, что есть у потомков Адама, пока он не кончил и не сел. Но потом он подскочил к ней и упал на неё, а окончив, сел и отдохнул, и он не прекращал этого, пока не сделал так десять раз, а после того они оба упали без памяти и стали неподвижны. <…> И, оказавшись подле них, я увидел, что у них не шевелится ни одна жилка из-за труда, который достался им. И, приложив нож к горлу медведя, я опёрся на него и прикончил медведя, отделил ему голову от тела, и раздался великий хрип, точно гром…

«Я лучше этого медведя, — сказал я ей. — Возвратись к Аллаху великому и покайся, и я женюсь на тебе, и мы проживём остаток нашей жизни на эти сокровища». — «О Вардан, далеко это! Как я буду жить после него? — воскликнула женщина. — Клянусь Аллахом, если ты меня не зарежешь, я непременно погублю твою душу». — «Не возражай мне — ты погибнешь: вот каково моё мнение, и конец! Я тебя зарежу, и ты пойдёшь к проклятию Аллаха!» — воскликнул я, и затем я потянул её за волосы и зарезал её, и она отправилась к проклятию Аллаха и ангелов и всех людей. — осуждение зоофилии

«Рассказ о девушке и обезьяне» (ночи 355—357)

… у одного из султанов была дочь, к сердцу которой привязалась любовь к чёрному рабу, и он уничтожил её девственность, и царевна полюбила совокупление и не могла прожить без этого и одной минуты. И она пожаловалась одной из управительниц, и та рассказала ей, что никто не совокупляется чаще, чем обезьяна. И случилось, что обезьянщик проходил под окнами девушки с большой обезьяной, и девушка открыла лицо и посмотрела на обезьяну и мигнула ей глазами, и обезьяна разорвала свои путы и цепи и поднялась к ней. И девушка спрятала её в одном месте у себя, и обезьяна проводила ночи и дни в еде, питьё и совокуплении. И отец девушки догадался об этом и хотел убить её…

И женщина сняла бывшую на ней одежду и надела самое роскошное женское платье из бывших у неё, и я понял, что она женщина. И затем она принесла вино и выпила и напоила обезьяну, и потом обезьяна падала на неё около десяти раз, пока женщина не обеспамятела, а после этого обезьяна прикрыла её шёлковым плащом и ушла на своё место. И я спустился в середину помещения, и обезьяна почуяла меня и хотела меня растерзать, но я поспешно вынул нож, бывший у меня, и проткнул им брюхо обезьяны.

И я до тех пор уговаривал её и ручался ей, что я справлюсь с тем, с чем справлялась обезьяна, имевшая столь частые сношения, пока страх женщины не успокоился. И я женился на ней, но оказался слаб для этого и не мог этого вытерпеть, и пожаловался на своё положение одной старухе… <…> И старуха взялась устроить мне это дело и сказала: „Непременно принеси мне котелок и наполни его крепким уксусом, и принеси мне рятль молодого алоэ“. <…> И старуха подняла её, бесчувственную, и приблизила её фардж к отверстию котла, и дым из него поднялся и вошёл к ней в фардж, и оттуда что-то вышло. И я всмотрелся и вдруг вижу, это два червячка — один чёрный, другой жёлтый, и старуха сказала: „Первый вырос от сношений с негром, а второй вырос от сношений с обезьяной“. — «лечение» от зоофилии

«Рассказ о Таваддуд» (ночи 436—462)

— О Таваддуд, какие науки ты хорошо знаешь? — спросил халиф [Харун ар-Рашид]. И девушка отвечала: — О господин, я знаю грамматику, поэзию, законоведение, толкование Корана и лексику, и знакома с музыкой и наукой о долях наследства, и счётом, и делением, и землемерием, и сказаниями первых людей. Я знаю великий Коран и читала его согласно семи, десяти и четырнадцати чтениям, и я знаю число его сур и стихов, и его частей и половин, и четвертей и восьмых, и десятых, и число, падений ниц. Я знаю количество букв в Коране и стихи, отменяющие и отменённые, и суры мекканские и мединские, и причины их ниспослания; я знаю священные предания, по изучению и по передаче, подкреплённые и неподкрепленные; я изучала науки точные, и геометрию, и философию, и врачевание, и логику, и риторику, и изъяснение и запомнила многое из богословия. Я была привержена к поэзии и играла на лютне, узнала, где на ней места звуков, и знаю, как ударять по струнам, чтобы были они в движении или в покое; и когда я пою и пляшу, то искушаю, а если приукрашусь и надушусь, то убиваю. Говоря кратко, я дошла до того, что знают лишь люди, утвердившиеся в науке. — Таваддуд о своём образовании.

«Сказка о Синдбаде-мореходе» (ночи 536—566)

О носильщик, знай, что моя история удивительна. Я расскажу тебе обо всем, что со мной было и случилось, прежде чем я пришёл к такому счастью и стал сидеть в том месте, где ты меня видишь. Я достиг такого счастья и подобного места только после сильного утомления, великих трудов и многих ужасов. Сколько я испытал в давнее время усталости и труда! Я совершил семь путешествий, и про каждое путешествие есть удивительный рассказ, который приводит в смущение умы. Все это случилось по предопределённой судьбе, — а от того, что написано, некуда убежать и негде найти убежище. — Синдбад-мореход о своей жизни

«Сказка о рыбаке Халифе» (ночи 831—845)

И потом халиф взял бумажку и разорвал её на куски и сказал: «О Джафар, напиши твоей рукой двадцать количеств — от динара до тысячи динаров, и столько же степеней власти и везирства — от ничтожнейшего наместничества до халифата, и двадцать способов всяких пыток — от ничтожнейшего наказания до убиения». И Джафар отвечал: «Слушаю и повинуюсь, о повелитель правоверных!» И он написал на бумажках своей рукой то, что приказал ему халиф. И халиф молвил: «О Джафар, клянусь моими пречистыми отцами и моим родством с Хамзой и Акилем. Я хочу, чтобы привели Халифу-рыбака, и прикажу ему взять бумажку из этих бумажек, надпись на которых известна только мне и тебе, и что там окажется, то я и дам ему, и если бы оказался это халифат, я бы сложил его с себя и отдал бы его Халифе, и не пожалел бы, а если окажется там повешение, или рассечение, или гибель, я сделаю это с ним. Ступай же и приведи его ко мне!» — Прообраз лотереи.

«Халиф на час, или Рассказ про Абу-ль-Хасана-кутилу»

Халиф Харун ар-Рашид (766 — 809) — герой многих сказок «Тысячи и одной ночи»

От вечера до утра каких чудес не бывает! — Пословица

…Харун ар-Рашид вследствие своего великого правосудия и любви к справедливости постоянно ходил тайком по городу и разведывал, каково положение подданных, а в начале каждого месяца он тоже ходил, переодетый, чтобы посмотреть, как ведут себя правители и как они вне Багдада поступают с народом в отношении справедливости, обид и правосудия.

Бей в свой барабан и дуди в свою собственную дудку. — Пословица

Кто сумел поднять осла на минарет, тот сумеет его спустить вниз. — Пословица

«Рассказ про Али-Баба и сорок разбойников и невольницу Марджану, полностью и до конца»

Сезам, открой твою дверь! — Заклинание сокровищницы.

«Рассказ о Маруфе-башмачнике» (ночи 989—1001)

Кто похвалил, а потом осудил, тот солгал два раза.

Что будет, то будет, и от того, что предопределено, не убежишь!

Вино — предатель… — Т. е. напившись вина, человек раскрывает свои тайны.

Стихи

	Скажи тому, кто прячет грусть: «О ты, печаль таящий! На этом свете и тоска И радость преходящи!»
	— «Рассказ о царе Шахрияре и его брате»

	Страшащийся судьбы — спокоен будь! Ведь всё в руках высокого провидца. Пусть в книге судеб слов не зачеркнуть, Но что не суждено — тому не сбыться.
	— «Сказка о рыбаке»

	Скажи красавице в узорном покрывале: «Воистину лишь смерть дарует мне покой. Свиданье подари, уйми мои печали — Стою перед тобой с протянутой рукой.»
	— «Сказка о горбуне»

	Коль мир этот щедро дарит тебе множество благ, Будь щедрым с другими, покуда не канешь во мрак. Покуда живёшь ты, добра не погубят щедроты. Коль жизнь завершилась, её не продлишь ты никак.
	— «Рассказ о двух везирях и Анис аль-Джалис»

	Спасайся скорее, пока с бедой не знаком, И пусть о хозяине плачет отеческий дом! В другой стороне мы другое построим жилище, А душу другую, увы, не найдём.
	— там же

	О стройная дева! Лишь тронула струны рукой, Ты наши похитила души, украла покой. Едва лишь запела — и слух возвратила глухому. «Какие прекрасные звуки!» — воскликнул немой.
	— там же

	Где ныне Хосрои? Тираны ушли навсегда. От всех их сокровищ теперь не осталось следа.
	— там же

	Обязан прожить я те дни, что назначил мне рок. Закончились дни — значит, смерть к нам пришла на порог. И если б меня в своё логово львы затащили, Я не был бы съеден, покуда не кончен мой срок.
	— там же

	Помни, влюблённых всегда за любимых бранят, Ибо безумием всякий влюблённый объят. Как-то спросили меня: «Страсть на вкус какова?» Я отвечал: «Это сладость, таящая яд».
	— «Рассказ о Ганиме ибн Айюбе»

	Пусть же будет дверь твоя Каабой вечно желанною, А земля пред ней на лбах пусть будет знаком…
	— «Рассказ о лже-халифе» (294)

	Пускай судьба летит, держа свою узду, Свободною душой следи свою звезду. Едва смежишь глаза, как волею пророка Изменятся дела в одно мгновенье ока.
	— «Рассказ об Абу Мухаммеде-лентяе»

	Стрелу пустили, в сердце поразив, Ушла, а я от раны еле жив. — признание в любви
	— «Рассказ об Ибрахиме и юноше»

	Кто добрых дел на свете не гнушается, Аллахом и людьми вознаграждается.
	— «Рассказ о честном юноше»

	Величье достигается трудом — Бессонница в ночи, работа днем. За жемчугом ныряй на дно морское, И ты довольство обретешь мирское. А без труда величье не добыть, Бесплодно жизнь погубишь, может быть.
	— «Сказка о Синдбаде-мореходе»

	Когда жестокий рок особенно суров, Терпеньем запасись и грудь расправь пошире. И знай, что милосерд и щедр Господь миров, Что, кроме горестей, есть радость в этом мире.
	— «Сказка о рыбаке Халифе»

	О ты, кто вверг людей в юдоль, где столько бед, Заботы уничтожь, сотри несчастья след, Мне жажды не внушай к тому, что недоступно. О, сколько на земле надежд сошло на нет.
	— там же

	Вручи Всевышнему дела — спасение найдёшь, Благие совершай дела — удачу обретёшь, Забудь все бранные слова — тебя бранить не станут, Не пробуй ближних оболгать — и сам не встретишь ложь.
	— там же

	Любимый, когда он прощает, милей во сто раз.
	— там же

	Тебе легко жилось, счастливой жизнь была, Забыл ты о судьбе и не страшился зла, Поверил ты ночам, но обманула мгла, — Таит угрозу ночь, хотя порой светла.
	— «Халиф на час»

	Что за очи! Их чьё колдовство насурьмило? Розы этих ланит! — чья рука их взрастила? Эти кудри — как мрака густые чернила, Где чело это светит, там ночь отступила. — портрет царевны
	— «Рассказ про Ала ад-Дина и волшебный светильник»

	«Твои познанья, как луна, светлы. Ученый ты», — твердят мне все подряд. Но от похвал я рад бы убежать. Что значит мудрость? Власть сильней стократ.
	— «Рассказ про Али-Баба и сорок разбойников и невольницу Марджану, полностью и до конца»

	По делам узнаем человека средь прочих людей — Чем свободней душа, тем она и в поступках добрей. <…> На небесных страницах начертано: «Добрый получит За добро лишь добро, зло сторицей получит злодей.»
	— «Сказка об Абу Кире и Абу Сире»

	Коли царь царей тебя обогатил, Не спрашивай, за что он заплатил. Аллах дает, кому и что желает, А ты достойным будь по мере сил.
	— «Рассказ о Маруфе-башмачнике»

Цитаты о сборнике

«Тысяча и одна ночь» <…> невольно увлекают читателя своим сплетением и переплетением частей, бесконечно цепляющихся одна с другою и образующих этим сцеплением какое-то уродливое целое, и узорчатою пестротою своей фантастической ткани, и резкою яростию своих восточных красок. С другой же стороны, они невольно поражают этим бессмысленным, произвольным искажением действительности или — лучше сказать — этою действительностью, построенною на воздухе, лишённою всех подпор возможности, вопреки здравому смыслу. Впрочем, эта произвольность фантазии имеет свою разумную необходимость, как выражение произвольности в религиозных понятиях, в общественной и частной жизни магометан. Во всяком случае, никакие описания путешественников не дадут вам такого верного, такого живого изображения нравов и условий общественной и семейной жизни мусульманского Востока.

— Виссарион Белинский, рецензия, апрель 1839

Когда в 1704 году вышел французский перевод Сказок «Тысячи одной ночи» Галлана, <…> это было, в известном смысле, целое откровение. <…> И вот перед читателем открылся особый мир, знакомый и незнакомый вместе, фантастический и реальный; те же образы, что и в народной сказке, но окутанные теплом и ароматами востока <…>. Что это за рассказы? Фантастические приключения и повести о «злой жене», сказки на тему, что от судьбы не уйти, и легенды о превращениях, романтические увлечения с разлукой и признанием в конце, бойкие фацеции; рядом с мрачным образом демона-великана — рельефно очерченный тип болтуна цирюльника. Но преобладающей темой является — любовь во всех её проявлениях. <…> Любовь в них действительно фаталистическая, в которой почти без остатка исчезает личный подвиг, поскольку он сознательный. Влюбляются друг в друга, потому что иначе нельзя: он видел её на одно мгновение, и этого довольно, он будет искать её во что бы то ни стало, среди препятствий и тревог, пока случай или участие гения, волшебника, или доля не сведут их и не разведут снова. Героизма нет, а есть роковая выносливость в виду цели, поставленной природой; её не обойти. Оттого увлечения не готовятся, а нисходят внезапно: она красавица, он красив <…>. Декорацией такой физиологически понятной красоте служит роскошный пейзаж Востока, то жгучий, то цветущий, полный чарующих звуков, отголоски которых передались и в текст «Тысячи одной ночи» в виде лирических intermezzo, перемежающих рассказ <…>. Таково впечатление Сказок «Тысячи одной ночи» и, прибавим от себя, особливо в переводе Галлана.

— Александр Веселовский, «Сказки «Тысячи одной ночи» в переводе Галлана», 1890

Тем, кому претит затянутое литературное повествование, нечего и браться за «Тысячу и одну ночь». <…> «Тысяча и одна ночь» — собрание замечательных историй, и, если современный эстетствующий сноб сочтет эту книгу слишком затянутой, читателю, знающему толк в литературе, она покажется слишком короткой. <…> Непомерная длина сказок «Тысячи и одной ночи» не случайна. Растянутость — её основное свойство, в бесконечности заложен её основной смысл. Короткая арабская сказка так же немыслима, как уютная пропасть или миниатюрный собор. Вся книга представляет собой чудовищный заговор против читателя с целью вызвать в нем ненасытный интерес к происходящему. Гениальным был уже сам по себе замысел составителя. Ведь бесконечность сказок — это не что иное, как бесконечное желание насладиться земной жизнью.

— Гилберт Честертон, «Вечные ночи», 1901

Среди великолепных памятников устного народного творчества «Сказки Шахразады» являются памятником самым монументальным. Эти сказки с изумительным совершенством выражают стремление трудового народа отдаться «чарованью сладких вымыслов», свободной игре словом, выражают буйную силу цветистой фантазии народов Востока — арабов, персов, индусов. Это словесное тканье родилось в глубокой древности; разноцветные шелковые нити его простерлись по всей земле, покрыв её словесным ковром изумительной красоты.

— Максим Горький, предисловие к русскому переводу, 1929

Без малого два с половиной столетия прошло с тех пор, как Европа впервые познакомилась с арабскими сказками «Тысячи и одной ночи» в вольном и далеко не полном французском переводе Галлана, но и теперь они пользуются неизменной любовью читателей. Течение времени не отразилось на популярности повестей Шахразады; наряду с бесчисленными перепечатками и вторичными переводами с издания Галлана вплоть до наших дней вновь и вновь появляются публикации «Ночей» на многих языках мира в переводе прямо с оригинала. <…> Трудно сказать, что больше привлекает в сказках «Тысячи и одной ночи» — занимательность сюжета, причудливое сплетение фантастического и реального, яркие картины городской жизни средневекового арабского Востока, увлекательные описания удивительных стран или живость и глубина переживаний героев сказок, психологическая оправданность ситуаций, ясная, определённая мораль. Великолепен язык многих повестей — живой, образный, сочный, чуждый обиняков и недомолвок.

— Михаил Салье, Предисловие ко 2-му изданию, 1958

См. также

• Арабские приключения (мини-сериал)