«Сокра́т» (фр.Socrate) — одноактная музыкальная драма в трёх частях, написанная Эриком Сати в 1917-1918 годах по заказу княгини де Полиньяк. Литературной основой для драмы «Сократ» стали отрывки из текстов диалогов Платона в переводе Виктора Кузена,[комм. 1] разделённых на три части: «Пир», «На берегах Илизуса» и «Смерть Сократа».
Многие исследователи называют драму «Сократ» — парадоксальным произведением, не имеющим прецедента в истории искусств, первым образцом, предвосхищением или открытием зарождающегося нового стиля: музыкального неоклассицизма, который получит своё развитие только десятью годами позднее.
Представьте, я занимаюсь «Жизнью Сократа». Очень боюсь промахнуться с этим произведением, которое я хотел бы сделать белым & чистым, как Античность. Мне от этого даже как-то не по себе & я временами совсем не знаю, куда себя деть.
...И всё же, какое это прекрасное дело: писать с такой совершенно особенной идеей, доселе невиданной и неслыханной... Всё впервые, всё внове..., – и опереться не на что, и подражать некому. И даже немного страшно делать... каждый шаг.[1]:353
Вы спрашиваете, что я делаю? Спасибо, теперь этот вопрос для меня очень приятный. Я работаю над «Жизнью Сократа». Представьте, я нашёл прекрасный вариант текста: в переводе Виктора Кузена. А Платон — совершенный соавтор, очень нежный & никогда не назойливый, и даже в смысле гонораров..., (не то, что некоторые). Просто мечта! Я написал по этому поводу доброй Княгине.
Какое необычное состояние... Я купаюсь в счастье. Наконец-то это случилось! Произошло..., я свободен, свободен как воздух, как вода, как дикая хищная овечка. Да здравствует Платон! Да здравствует Виктор Кузен![1]:355
Для меня слишком мучительно, что из-за этой глупой нищеты я боюсь не суметь закончить моего «Сократа» для княгини Полиньяк. Передо мною висят две тысячи франков, которые только ожидают, чтобы я смог поставить слово «конец» на произведении, уже сейчас написанном в большой степени.[1]:371
— Эрик Сати, из письма Алексису Руару, 14 октября 1917
Я сейчас работаю над «Сократом» для княгини де Полиньяк. На этот раз мой соавтор... – ...Платон, не Кокто. Неплохая мена, однако.
Это произведение оплачено вперёд. Жанна Батори уже спела из него княгине один фрагмент. Это не русское, разумеется – совсем; и не персидское, и не азиатское, и любое другое не больше того. Это – новое. Позволю себе сказать.
Здесь возврат к классической простоте, но с современной чувствительностью. Я обязан этим возвращением – в хорошем смысле Браку – и моим друзьям «кубистам». И да будут они трижды благословенны![1]:389-390
Я устраиваю прослушивание фрагмента из третьей части «Сократа» во вторник вечером – у Батори и в её исполнении. Мне бы очень приятно, если бы Вы смогли прослушать этот фрагмент. Ваше мнение было бы для меня драгоценно. Я очень доволен своей работой, но мне было бы приятно, если бы и Вы с ней познакомились.[1]:391
«Сократ» (моё возлюбленное творение). Да. Симфоническая драма для четырёх голосов, все из которых женские – (quatre soprano); два высоких, два меццо.
Это произведение – вот какое странное дело! – нисколько не тоскливое. Оно было сочинено для княгини де Полиньяк & принадлежит ей. Я не думаю, что она откажет в позволении показать его за границей. Она рассчитывает дать «Сократа» в Париже с произведениями Стравинского & одним произведением Фальи – &, возможно, ещё одной вещицей Равеля. «Сократ» написан в трёх частях по диалогам Платона (в переводе Виктора Кузена). Я устраивал множество прослушиваний для артистов. Я имел счастье нисколько не «выбрить» этот бедный мир, заставляя его со скукой слушать мою «работёнку». Да, я ухватил мою добрую звезду.
Твой старый друг попал в цель. Он собирается сделаться знаменитым, при этом не превратившись в «зануду»! Исторический прецедент, однако. Я сознаюсь, что во время написания «Сократа» страшно боялся сделать из него очередное «Творение», что в данном случае весьма легко, разумеется.
Это было бы шикарно – сыграть его в твоей новой стране. Это нетрудно поставить & можно сделать роскошно, если хочется. Подумайте, мой Толстяк.
Я здесь опять ищу издателя, который не захочет меня купить за обыкновенное «дерьмо». Потому что моя партитура остаётся у меня. Княгиня является собственницей исполнений на четыре года. Если бы ты смог найти мне издателя в своих краях, это было бы просто «шикарно». Вот как бы я выпучил глаза! Ищи и ищи снова и снова, я прошу тебя. Если бы ты знал, какие же наши все хамы & «газовщики»!...[1]:402-403
Мой Дорогой Друг. Я этого от Вас никогда не требовал, уж поверьте. Вы имеете полное право не любить «Сократа». В конце концов, он является сочинением, задуманным далеко за пределами того, к чему Вы испытываете склонность.
...Это даже вполне естественно, что такое произведение вызывает у Вас улыбку или даже смех. Ещё раз повторяю, это Ваше право & не вызывает у меня никакой досады в Ваш адрес... ...В самом деле, как можете Вы, мой Дорогой Ролан, «думать» иначе? Разумеется, разница между нами не несёт в себе ничего неприятного, & наша искренность может быть абсолютна: мы просто любим хлебать разные «супы»...[1]:404
Сочиняя «Сократа», я имел намерение написать произведение простое, без малейшего намёка на борьбу; потому что я никто иной, как смиренный обожатель Сократа & Платона – двух, как мне кажется, вполне симпатичных господ.
Когда при первом же прослушивании «Национальным Обществом» в нашей Консерватории моя музыка была дурно принята, это меня совсем не удивило. Но, признаюсь, я был просто потрясён, видя, как зал всерьёз потешается над текстом Платона. Да, представьте, это на самом деле было так. Странно, не правда ли? <...>
Вот погодите, ещё немного, и они станут с увлечением рассказывать друг другу, что великий Сократ – это персонаж, выдуманный этим старым фантазёром Сати... [1]:443
Эрик Сати, аннотация драмы «Сократ» для княгини Полиньяк (1916)
«Эпиграммы Феокрита» <Луи Дюрея> я бы упрекнул в слишком прямом влиянии «Сократа» <Сати>. Мраморная тень от него. А вот Квартет — произведение свободное.[2]
Это произведение сложное, потому что единственное в своём роде. [3]
— Пьер-Даниель Тамплие, «Эрик Сати», 1931
Какое же своеобразное это сочинение — «Сократ»! Эрик Сати берёт несколько страниц из «Диалогов» Платона в переводе Виктора Кузэна и кладёт их на музыку. Так образуется несколько фрагментов, которым он даёт подзаголовок: «драма». Название ничем не оправдано. В этих беседах нет никакой драмы, они такие спокойные, такие мирные, далёкие от повседневных забот, к тому же они плохо ложатся на музыку. В «Сократе» есть своя прелесть, шарм, некоторое благородство, но также монотонность и бедность. [4]
— Поль Ландорми, «Французская музыка после Дебюсси», 1930-е
Концептуально и исполнительски — оно <это произведение> буквально беспрецедентно; ни одного аналога, ничего подобного не пытались создать ни до, ни после.[5]
— Ролло Майерс, «Эрик Сати», 1950-е
Не думаю, чтобы он хорошо знал инструментовку и предпочитаю «Сократа» в том виде <(на фортепиано)>, в каком он играл мне, нескладной оркестровой партитуре. Я всегда считал сочинения Сати ограниченными «литературщиной». Заголовки у них литературные, но тогда как названия картин Клее, тоже взятые из литературы, не стесняют его живопись, у Сати, мне кажется, это случается, и при повторном прослушивании его вещи теряют большую долю интереса. Беда «Сократа» в том, что он наскучивает одним своим метром. Кто может вынести это однообразие? И всё же музыка смерти Сократа трогательная и по-своему благородна.[6]
Музыкальный язык драмы, как её назвал Сати, на сей раз отличается почти классической ясностью и сдержанностью. Небольшой камерный оркестр, «обволакивающий» партии вокалисток прозрачной полифонической тканью, нигде не нарушает строгий и суровый характер звучания, полностью свободный от каких-либо внешних эффектов. Трудно представить себе более разительный контраст с бьющей на внешний эффект, «эпатирующей» партитурой «Парада»! [7]
Отметим сразу, что никакой драмы в обычном смысле слова здесь нет. Вместо неё — спокойные рассуждения или размеренное повествование. В первой части Алквиад на пиру произносит хвалу Сократу, своему застольному соседу. Он сравнивает Сократа со статуэткой Силена, которого скульпторы так любят изображать с флейтой в руках, а также — с сатиром Марсием, который покорял всех своими чудесными импровизациями на флейте, соперничая с сами Аполлоном, жестоко покаравшим его за эту дерзость. Сократ не играет на флейте, но неотразимо покоряет собеседников своими речами, способными растрогать до слёз, подобно флейте сатира. Первая часть завершается краткой репликой Сократа, который, в первую очередь, согласно обычаю, должен воздать хвалу своему соседу по застолью.
Вторая часть представляет собой диалог между Сократом и его ученикомФедром во время мирной прогулки по берегу реки в знойный день. Они ищут тень, рассуждая, где именно на берегу, согласно легенде, Борей похитил оную Орифию, отдалившуюся от подруг. И Сократ высказывает предположение, что может быть в действительности она просто по неосторожности упала со скалы от сильного порыва ветра и утонула, а люди создали легенду — людям ведь свойственно видеть сверхъестественное там где его нет. Затем они располагаются на траве в тени могучего платана и засыпают, умиротворённые тишиной природы.
В третьей части Федон повествует о последних часах жизни Сократа, заключённого в тюрьму, где Федон и другие верные ученики навещали философа, и о смерти мудрого учителя, обвинённого идейными противниками в неверии и приговорённого Ареопагом принять яд.[8]:73-74
Поль Коллар, как и многие сторонники Сати, разъясняет эту мысль иначе: музыка не должна в деталях совпадать с текстом; она передаёт общую атмосферу, «среду», сохраняя некую единую «среднюю темепературу» эмоций на значительном протяжении и обладая в этих пределах известной автономией в закономерностях своей конструкции. Коллар развивает интересный тезис,[9] что в этом Сати сродни художникам раннего Ренессанса, таким как Фра Беато Анжелико, Боттичелли и близкий им по духу в XIX веке Пюви де Шаванн. Вместе с сюжетным содержанием они решали на своих полотнах ряд чисто композиционных и технологических задач единства изображаемого, отсутствия беспокойных контрастов, многократного повторения параллельных линий или чередования и повторения единообразных мелких штрихов и кривых, заполняющих деление пространства, повторность симметричного расположения фигур и т.д. У Сати это выражается в сохранении единого на всём протяжении музыки «Сократа» некоего выровненного по напряжённости, умеренного тонуса эмоции, что достигается настойчивым повторением или чередованием отобранных единообразных гармонических последований, фактурных рисунков, группировки мотивов, делённых на короткие одно- и двухтактовые ячейки, симметричными их повторами на близком и далёком расстоянии и т.д. Не следует ли в этом видеть предвосхищение самодовлеюще конструктивных задач, которые будут решаться в музке с текстом в недалёком будущем после Сати композиторами неоклассической направленности?[8]:74-75
...Сати трактует вокальную линию как просодию в духе старинной грегорианской псалмодичности, близость к которой подчёркивается узкой интерваликой, монотонной, безударной выровненностью всех слогов, что свойственно церковной латыни, но совсем не свойственно пульсу и артикуляции французского языка. Это приводит лишь к обесцвечиванию смысловой и эмоциональной нагрузки произносимого текста.[комм. 2] Сати предписывает певцу интонировать «как бы читая», но это вялое по ритмике и бледное по мелодической интонации «чтение» не усиливает, а ослабляет воздействие текста.[8]:75
Та безмерная любовь, которую Сати питал к зонтикам, давно превратилась в легенду. Небольшие или большие суммы, которые он получал, с великой поспешностью тратились на множество этих предметов. — Что, княгиня де Полиньяк заказывает ему «Сократа»? Не проблема! «Эти щедроты нами оценены по достоинству... один зонтик на коже с ремешком», — пишет Жан Кокто — Мисе Эдвардс 7 октября 1916 г. [10]:237
— Орнелла Вольта, «Наследие» Эрика Сати, 1990
Возможно, что нарочитая лёгковесность и издёвка, которыми отличается большинство его произведений — с 1903 по 1917 год — вызваны большей частью стремлением избежать (любой ценой!) вторжения на ту исключительную «территорию», где существует Дебюсси.
Но и кроме того, дата! — вне всяких сомнений, это не простая случайность, что Сати подвёл для себя черту под неким периодом и занялся «Сократом» — именно после смерти своего старого друга. Это произведение, которое он так долго вынашивал в глубине самого себя, наконец-то возродило ту особенную и ни на что не похожую весомость и сосредоточенность ранних произведений, которые он сочинял на тридцать лет раньше, и которые стали платформой для движения его «друга», Клода Дебюсси.[10]:265
— Орнелла Вольта, «Наследие» Эрика Сати, 1990
<После Парада> у Сати появляется бездна новых учеников и последователей, несмотря на то, что уже теперь он, наученный горьким опытом, не желает их иметь и всячески отрицает их существование. Он пытается обмануть их неожиданными поворотами своего характера и творчества. «Сатизм, — говорит он с апломбом, — не может существовать, в отличие от дебюссизма» <...> Именно из такой материи состоит музыкальная драма «Сократ». Постоянно находясь в непримиримой и почти пароксизмальной оппозиции к самому себе и окружающему миру, каждым своим новым сочинением Сати пытается представить принципиально новую версию, которая — если не обманет, то хотя бы уведёт далеко в сторону, откуда уже нет возврата. — Так, из оппозиции родился неоклассицизм в музыке, спустя несколько лет подхваченный Онеггером, Стравинским и прочими любителями наживы.[11]
— Юрий Ханон, «Эрик-Альфред-Лесли, совершенно новая глава» (во всех смыслах), 1992
Под впечатлением «Сократа» Эрика Сати (1919), Бранкузи создал скульптуры Платона, Сократа и несколько вариантов смертной «Чаши Сократа» — вырезанные из сухого дерева (1922 год), которые входят в число его самых значительных творений.
Со своей стороны, Сати признавался Роберу Каби, что смог отыскать в «Колонне без конца» Бранкузи — ключ к написанию оперы «Павел & Виргиния».[12]:701
Всё в том же 1921 году Жорж Брак написал натюрморт, где в качестве одного из предметов изображена обложка партитуры «Сократа» (сегодня этот натюрморт хранится Национальном Музее Современного Искусства Помпиду).[комм. 3]
Сати и Брак никогда не работали вместе над сценическими постановками, хотя Сергей Дягилев в какой-то момент даже одобрил один из проектов, который они ему предлагали к реализации...[12]:705
Чтобы избежать сотрудничества с Кокто, чьё стремление «тянуть одеяло на себя» подвергало риску искажения всего «Сократа» <...> Сати попросил написать предисловие поэта Рене Шалю.
Этот последний рассказывал, что в тот день, когда композитор пришёл к нему с этой просьбой, Кокто увидел его входящим в здание, где жил Шалю и, в то же время, располагалась редакция «Сирены», и, как бы невзначай, позвонил в его дверь. Сати тотчас переменил тему разговора.
Кокто преуспел, однако, 21 марта 1919, представляя «Сократа» в Доме Друзей Книг, а также предложил текст об этом произведении в журнал «Littérature», который его не опубликовал. <...>
Шалю напишет в итоге строгий текст, именно такой, как хотел наш композитор, противоположным описаниям его «симфонической драмы» как «пёстрого прилавка на персидском базаре», выставленного другими на показ, и сравнит его чистые линии с рисунком Энгра. Как раз в эту эпоху в связи с новым стилем кубистов стало модно говорить об их «возвращении к Энгру».[12]:718
Его <Луи Дюрея> «Эпиграммы Феокрита» и «Поэмы Петрония» (1918) несут на себе сильнейшие следы влияния «Сократа» — к самому большому неудовольствию Сати, который не ценил имитаторов и не стремился проложить для своих возможных учеников «торную дорогу», на которой любому из них только и было дел, что оставить свои собственные артефакты подражания.[12]:829
После прослушивания «Сократа» в марте 1919 в Доме Друзей Книг, Стравинский воскликнул в порыве восторга: «существуют только Шабрие, Бизе и Сати!»[12]:1131
Певица Сюзанн Пейно, обладавшая красивым сопрано <...> многократно исполняла «Сократа» под аккомпанемент самого́ Эрика Сати. Она любила вспоминать, как на продолжительных репетициях, всякий раз сопровождавшихся бутылкой шампанскогоfine, постепенно опустошавшейся по ходу дела — Сати настойчиво советовал ей «избегать какого-либо выражения» в голосе.[12]:1017
...примечательна декларация намерений <Сати> по отношению к «Сократу», описанная как «возвращение к классической простоте в сочетании с современной чувственностью», которой он обязан «своим друзьям кубистам». И в самом деле, начиная с «Сократа», он даёт рождение новому направлению: музыкальному неоклассицизму, который получит своё развитие позднее, в промежутке между двумя войнами.[12]:1047
Из моего «Сократа» выйдет простое произведение, без тени конфликта, без малейшего форсажа. Причём, из рода такой музыки, в которой голос никогда не приподнимался над текстом. Музыка ровная, текучая и совершенно белая, с поверхностью полированной как мрамор. Музыка, задуманная как нечто, напоминающее греческую вазу или поверхность Эгейского моря в сияющий и недвижно тихий день.[13]
— Ричард Скиннер, из романа «Вельветовый джентльмен», 2006
<Ролан-Манюэль> слушал «Сократа» на первом публичном исполнении в Зале Консерватории, 14 февраля, с двумя певицами под рояль. В своей статье он назвал «Сократа» голой, статичной звуковой декорацией, полностью воспроизводящей эстетику «Пеллеаса». Мало того, что это была явная неправда, так ещё и чистая подлость. Тем более, после всего. <...> Сгинь, Ролан, сгинь к чорту, мелкий пакостник. Тебе ещё возвернётся твой критик. [1]:435
— Эрик Сати, Юрий Ханон, «Воспоминания задним числом», 2010
«Сократ» открыл большой ящик с греческими привидениями. Но... никто в этом не сознался, разумеется. И даже билета не прислали, старому композитору музыки... «Антигона» Софокла, в переделке Жана Кокто, да ещё и с музыкой Онеггера (разве у него вообще есть музыка)? Очень загадочный спектакль. Но я так и не понял, а кто автор?[1]:524
— Эрик Сати, Юрий Ханон, «Воспоминания задним числом», 2010
Ещё в начале 1917 года, зимой, в небольшом перерыве между двумя работами над одним балетом «Парад», Сати задумал и даже «немного прикоснулся» к своему новому крупному открытию... (по заказу княгини Полиньяк). Это была (вернее говоря, будет) симфоническая драма «Сократ», на текст (опять!) трёх диалогов Платона, очередной прорыв в музыкальных стилях и ещё один знак «предтечи». Спустя десяток лет это направление в музыке, поддержанное и продолженное прежде всего Стравинским, получит название: «неоклассицизм».[14]
— Юрий Ханон, «Эрик-Сати-Первый» (часть третья), 2014
↑Для своей неоклассической драмы Эрик Сати выбрал перевод именно Виктора Кузена, который всеми французскими исследователями признаётся точным, однако стилистически бесцветным и эмоционально вялым. Наряд ли такой выбор Сати можно считать случайным. Судя по всему, он полностью соответствовал намерениям автора и поставленной цели.
↑Аналогичный эксперимент с переакцентировкой французской речи произведёт позднее Онеггер в своей «Антигоне» (1924-1927), преследуя при этом цель прямо противоположную. (примечание Г.Филенко).
↑Картина носит несколько иное, более конкретное название. Жорж Брак, который крайне высоко оценил симфоническую драму «Сократ» и до смерти Сати стал его близким другом и почти почитателем, в 1921 году написал картину «Guitare et verre» («Гитара и стакан»), которую для простоты узнавания иногда называют «Натюрморт на партитуру Сати» или просто: «Сократ».
_1916.jpg)
.svg){kind=logo}
%22%3E%D0%A1%D0%BE%D0%BA%D1%80%D0%B0%D1%82+%28%D0%A1%D0%B0%D1%82%D0%B8%29%3C/a%3E%3C/strong%3E%3C/div%3E%3C/div%3E%3Cbr+clear%3D%22both%22+/%3E){kind=link}