Но я строго различаю: мыслитель и философ. Философ ― это учёный, это специальность, и философия ― это строгая наука. В этом смысле Достоевский не был философом и даже относился к такой философии скептически, отрицательно.[1]
— Михаил Бахтин, «О полифоничности романов Достоевского», 1971
Нужно выбирать между двумя философиями — философией, признающей примат бытия над свободой, и философией, признающей примат свободы над бытием.
— Николай Бердяев, «О рабстве и свободе человека. Опыт персоналистической философии»
Поистине Великий философ тот, кто не злоупотребляет философией.
Всякая идея, будь то идея религиозная или философская, стремится увековечить себя; иначе говоря, всколыхнув одно поколение, она хочет всколыхнуть и другие и оставить по себе след.
Метафизика это поле битвы бесконечных споров разума.На долю человеческого разума в одном из видов его познания выпала странная судьба: его осаждают вопросы, от которых он не может уклониться, так как они навязаны ему его собственной природой; но в то же время он не может ответить на них, так как они превосходят все его возможности.
Матиуш стал философом, то есть человеком, который обо всем думает и ничего не делает. Но философ не бездельник, — мышление это тоже работа, даже очень трудная работа.
...
Обыкновенный человек, если его кто-нибудь заденет или надоест ему, — начинает злиться, дерется или обороняется, а философ думает: «Почему этот человек такой задиристый и любит приставать?»
Обыкновенный человек, если видит, что у кого-то есть что-нибудь хорошее, — или завидует, или старается приобрести то же самое, а философ думает: «А может быть так, чтобы каждый имел все, что хочет?»
— Януш Корчак. Матиуш на необитаемом острове. (Перевод Музы Павловой)
Основные вопросы философии звучат гораздо интереснее, чем ответы на них.
Современная философия — насмешка над человеком и его так и не обретенным счастьем.
— Борис Кригер
Философы давно забыли, что философия нужна человеку и сама по себе не представляет никакой ценности, если человек не может с ее помощью хоть чем-то облегчить свою жизнь.
Вся философия сводится, в сущности, к тому, что один философ пытается доказать, что все остальные философы — ослы. Обычно это ему удается; больше того: он убедительно доказывает, что осел и он сам.[5]
Философия почти всегда пытается доказать невероятное, апеллируя к непонятному.
— Генри Луис Менкен
Философы ни о чём не спорят так страстно и так ожесточённо, как по поводу того, в чём состоит высшее благо человека; по подсчётам Варрона существовало двести восемьдесят восемь школ, занимавшихся этим вопросом <…> Одни говорят, что наше высшее благо состоит в добродетели; другие — что в наслаждении, третьи — в следовании природе; кто находит его в науке, кто — в отсутствии страданий, а кто в том, чтобы не поддаваться видимостям…
Философия не служанка теологии, а теология не наука, но комплекс положений, связанных между собой не рациональной последовательностью, а цементирующей силой веры…
Мудрецы постепенно исчезают из этого мира. На Западе мы находим не философов, а профессоров философии. Это нечто несуразное. Профессор философии это не философ: профессор философии — это просто учитель, ученый, а не мудрец — не то что Сократ, Лао-цзы или Будда. Они не были профессорами. Они ничего не преподавали и никого ничему не учили. Они просто были — подобно тому, как когда вы открываете глаза и темнота исчезает и вы видите что есть солнце, или подобно цветку возле тропинки, который наполняет вас ароматом до самой глубины, или реке, к которой вы спешите утолить жажду.
— …Из богов никто не занимается философией и не желает стать мудрым, поскольку боги и так уже мудры; да и вообще тот, кто мудр, к мудрости не стремится. Но не занимаются философией и не желают стать мудрыми опять-таки и невежды. <…>
— Так кто же, Диотима, – спросил я, – стремится к мудрости, коль скоро ни мудрецы, ни невежды философией не занимаются?
— Ясно и ребёнку, – отвечала она, – что занимаются ею те, кто находится посредине между мудрецами и невеждами, а Эрот к ним и принадлежит. Ведь мудрость – это одно из самых прекрасных на свете благ, а Эрот – это любовь к прекрасному, поэтому Эрот не может не быть философом, то есть любителем мудрости, а философ занимает промежуточное положение между мудрецом и невеждой.
Кратко сказать, кто посредственное старание приложит к познанию философии, тот довольное понятие, по крайней мере довольную способность, приобрящет и к прочим наукам и художествам. Хотя она в частные и подробные всех вещей рассуждения не вступает, однако главнейшие и самые общие правила, правильное и необманчивое познание натуры, строгое доказательство каждой истины, разделение правды от неправды от нее одной зависят. Подобно как архитектор, не вмешиваясь в подробное сложение каждой части здания, однако каждому художнику предписывает правила, порядок, меру, сходство частей и положение всего строения, так что без одного его самые искуснейшие художники успеть не могут.[7]
— Николай Поповский, «Речь, говоренная в начатии философических лекций при Московском университете», 1755
Философия не признает иного счастья, кроме себя, счастье, в свою очередь, не признает никакой философии, кроме себя; таким образом, и философ счастлив, и счастливец считает себя философом.
...философия становится прикладной наукой: ведь выходит, что без апелляции к ней невозможно судить о доказанности (а тем самым и об истинности) математических утверждений. Возникновение у философии черт прикладной науки вообще очень замечательно. Это движение началось в XX в., и оно связано прежде всего с успехами физики и космологии. Возникшие в этих науках новые представления не укладывались в традиционное миропонимание; чтобы понять ― а, значит, и применить ― эти представления потребовалось (и требуется) философское их осмысление.[8]
Наступит время, когда все станет известным или дальнейший поиск окажется очень нудным, и тогда сами собой замолкнут кипучие споры по основным вопросам философии и физики и исчезнет забота о тщательном обосновании всех тех принципов, о которых мы беседовали в этих лекциях. Наступит время философов, которые все время стояли в стороне, делая глупые замечания.
Тоска вообще чувство мучительное: почему же именно эта тоска дышит таким счастьем? Эти звуки не приносят ни представлений, ни понятий; на их трепетных крыльях несутся живые идеи. И что, по правде, дают нам наши представления и понятия? Одну враждебную погоню за неуловимою истиной. Разве самое твёрдое астрономическое понятие о неизменности лунного диаметра может заставить меня не видать, что луна разрослась на востоке? Разве философия, убеждая меня, что мир только зло, или только добро, или ни то ни другое, властна заставить меня не содрогаться от прикосновения безвредного, но гадкого насекомого или пресмыкающегося или не слыхать этих зовущих звуков и этого нежного аромата? Кто жаждет истины, ищи её у художников.
Философия — это совокупность положений и практик, которые можно иметь в своём распоряжении или предоставлять в распоряжение другим для того, чтобы заботиться о себе и о других так, как это следует делать.[9]
Что такое философ? Это человек, который законам противопоставляет природу, обычаям — разум, общепринятым взглядам — совесть и предрассудкам — собственное мнение.
Разве вечные истины и intellectus separatus, породивший их и сохраняющий их в своем лоне, в ином мире откажутся от своей власти творить зло? Разве «там» закон противоречия и все, что он с собой приводит, перестанет быть noli me tangere (не тронь меня) и освободит от себя Творца? Трудно допустить, что проницательный Лейбниц проглядел этот вопрос: но, зачарованный древним «будете знающие», он ищет гнозиса, только гнозиса, который является для него и вечным спасением. «Зло» нужно только «объяснить»; это все, что требуется от философии, будет ли она иудейско-христианской или языческой: «верую, чтобы знать».
Философия — это познание истинной сущности нашего мира, в котором существуем мы и который существует в нас, — то познание мира в общем и целом, свет которого, однажды воспринятый, освещает затем и все отдельное, что бы ни встретилось каждому в жизни, и открывает его внутреннее значение
За исключением сочинений Шопенгауэра и Эд. ф. Гартмана, толкующих о таких жизненных и мировых проблемах которые затрагивают самые насущные интересы и получивших поэтому широкое распространение, можно сказать без преувеличения, что в настоящее время философские книги читаются только философами по профессии. Никто, кроме последних, ими не интересуется. Образованный читатель, неспециалист, испытывает неопределенное чувство: «В этой литературе не содержится ничего, что отвечало бы какой-либо из моих духовных потребностей; рассматриваемые здесь вещи меня не касаются; они ничем не связаны с тем, что мне необходимо для удовлетворения моего духа».
— Рудольф Штайнер. Очерк теории познания Гетевского мировоззрения, составленный принимая во внимание Шиллера (1886)
Философия, которая для исполнения своих требований касательно истинного знания не отсылала бы нас к положительным наукам, была бы ложная. Прежде всего она есть наука о науке или исследование о том, в чем состоит истинное знание. <…>
Есть общая наука, которая дает нормы для мышления; есть наука норм для бытия, есть наука норм для деятельности. Логика, метафизика и этика — эти совершенно общие познания о том, что мыслимо, что есть и что должно быть, считаются и доселе в лучших университетах элементарными науками и составляют университетскую педагогию, которая ведет к тому, чтобы специальная ученость была вместе и высшая ученость.[11]
К чему ж прочёл я столько книг,
Из них ограду сердцу строя,
Когда один лишь только миг —
И я навек лишен покоя?
Когда лишь пара хитрых глаз, Улыбка скромная, лукава,
И философии отрава
Дана в один короткий час.
История мучит людей,
а философия объясняет,
ради каких идей
человека к земле склоняют,
а география делит нас
на враждебные расы,
покуда химия делает газ,
чтоб всех удушить сразу.[12]
Изучать философию нужно, когда философия
вам не нужна. Когда вы догадываетесь,
что стулья в вашей гостиной и Млечный Путь
связаны между собою, и более тесным образом,
чем причины и следствия, чем вы сами
с вашими родственниками. И что общее
у созвездий со стульями ― бесчувственность, бесчеловечность.[14]
Нет толку в философии. Насколько
прекрасней, заварив покрепче чаю
с вареньем абрикосовым, перебирать
сокровища свои: коллекцию драконов
из Самарканда, глиняных, с отбитыми хвостами
и лапами, прилепленными славным
конторским клеем. Коли надоест ―
есть львов игрушечных коллекция.[15]
Кому мораль, кому наука
иль философия кому-то,
допустим, в жизни не нужна.
Однако же ведь что-то нужно? ―
выглядываю: в поле вьюжно,
и невидимкою луна…[16]
— Николай Байтов, «И я такой же, еще хуже...» (из цикла «Нескончаемые сетования»), 2000
↑Фуко М. Герменевтика субъекта: Курс лекций, прочитанный в Коллеж де Франс в 1981-1982 учебном году. — СПб., 2007. — С. 156. - ISBN 978-5-02-026922-04.
.jpg)
Статья в Википедии
Медиафайлы на Викискладе
Новости в Викиновостях